– Ты же не одна будешь есть! С девчонками поделись!

Мася жила в общаге и почти никогда не уезжала домой, даже на каникулы, однако при всей своей заброшенности, не производила впечатления человека страдающего или сломленного обстоятельствами. Наоборот, более весёлой и жизнерадостной девчонки я в жизни не встречала. Мася была хохотушкой и выдумщицей. И при этом училась она отлично. И училась по-настоящему, старательно. Я всё время удивлялась сочетанию этой немыслимой работоспособности с удивительным легкомыслием, пока не сообразила, что нет там никакого легкомыслия. Это просто защитная маска, такой вот чехол сверху, который закрывает всё ранимое и нежное в её душе. Так бывает.

Мася была из тех, кто никогда не пройдёт мимо и обязательно поучаствует в любой движухе. Вот и сейчас, едва заслышав наши крики и топот, она ворвалась к нам в комнату, распахнув дверь, и деловито поинтересовалась:

– Что празднуем? Торт есть?

И разочарованно уселась есть блинчики с мясом, рассуждая о том, что домашний торт, конечно, гораздо вкуснее магазинного.

– Хватит есть на ночь, Мася, это не полезно для фигуры!

– Я вас умоляю! Моей идеальной фигуре при такой умственной деятельности вообще ничего не грозит! Вы знаете, сколько калорий сжигается, когда я учу грамматику?!

– А чего там учить? Там же всё интуитивно можно ставить на квизах, только потом обосновать, да и всё.

– Так вот чтобы обосновать, учить и надо! – Мася даже подняла вверх свою руку с вилкой в назидетельном жесте. С вилки на стол упал кусочек блинчика. Мася аккуратно подобрала его и съела.

– Очень вкусно. Ну всё, спасибо, засиделась я у вас. Спокойной ночи, девочки! Не хулиганьте тут без меня!

Домашка

На домашнем чтении читаю «Винни-Пуха» Милна. Взяла его потому, если честно, что это лёгкое чтение, а мне надо было быстро набрать объём. Но как же это прекрасно: весело, красиво! Такой обалденный тонкий юмор, мягкое подтрунивание над самим собой. А песенки какие классные, невозможно же удержаться и не перевести на русский.

Забавна мыслишка,

что мёд любит мишка.

Жу-жу-жу,

Зачем? Не скажу.

Забавная мысль: был бы Мишка Пчелой,

он строил бы дом на траве луговой.

И если бы Пчелка была бы Медведь,

тогда не пришлось бы ей в ветках пыхтеть!

Домашка – это совершенно гениальное изобретение! Я столько всего перечитала благодаря ей!

Например, «Под стеклянным колпаком» Сильвии Платт. Про неё у нас мало кто знает, а между тем она потрясающе мощная писательница и поэтесса! Вот вроде бы банальный рассказ о собственном опыте нервного срыва на почве перегрузок и любовных страданий, а она так рассказывает об этом, что мороз по коже!

Я потом взялась переводить её стихи и нашла на английском в аудиозаписи её интервью радиожурналисту Орру, записанное буквально за неделю до смерти. Перевела. И как же классно она посетовала, что в стихах про зубную щётку не напишешь, только в прозе. А ведь и правда – мне иногда так и хочется написать про зубную щётку! И после этого интервью я старательно пробую.

Вот я думаю о том, что у неё остались двое детей, мальчик и девочка. И мальчик тоже потом совершил попытку самоубийства. Почему? Это что, по наследству передаётся? И как так может быть плохо человеку, что совсем не хочется жить? Не хочется узнать, что там дальше.

Мне почему-то кажется, что дальше должно быть всё лучше, всё интересней. Мы с девчонками недавно это обсуждали. Оля говорит, что представляет меня известной писательницей, поэтессой. А Аньку почему-то видит так: она идёт беременная по улице рядом с мужем, и ведёт малыша за руку, а у мужа на шее ещё один ребёнок. А я смотрела на Аньку и не могла себе этого представить. Трое детей! С ума сойти, это же так много!

У Плат, кстати, есть стихи и про материнство – «Утренняя песня». Чудовищная – правда:

Крик, и, спотыкаясь, из постели -

корова средь цветов -

в своей чудовищной ночнушке – лечу.

Твой рот открыт – кошачий. Это ты

вдруг запускаешь ввысь пригоршню звуков,

прозрачных, как воздушные шары.

Как-то прямо пугающе. Не хочу детей. У Сильвии мне больше всего вот это нравится – это прямо моё, я это очень чувствую и понимаю:

Называется Blackberrying – «Ежевичничая» можно перевести. Ну красота же!

Никого на тропе и ничего – ничего, лишь ежевика,

ежевика – с обеих сторон,больше справа.

Ежевичная аллея спускается петлями, и море

где-то внизу – колышется. Ежевика

крупная – с подушечку пальца, как глаза, немая,

эбеновая в зарослях, тучная -

с красно-синим соком. Расточает его на мои пальцы.

Я не просила такого кровавого родства; она, должно быть, любит меня.

Она устраивается у меня в банке, сминается.

Над головой какофонят клушицы, несутся клочьями -

ошмётки горелой бумаги колесят в выдутом небе.

У них есть только голос – протестуют, протестуют.

Уже не верится, что море вообще есть в мире.

Высокие зелёные луга, будто зажжены изнутри, раскаляются.

Я подхожу к кусту, такому спелому, что мухи в гуще

развесили свои сине-зелёные брюшки и стеклянные крылышки – на китайской ширме.

Медовый пир ягод ошеломил их – уверовали в райские кущи.

Снова петля, и ягоды, и кусты кончаются.

Здесь появляется – только море.

В воронку меж двух холмов прорывается ветер,

полоща меня невидимым бельём по лицу.

Эти холмы слишком зелены и сладки для соли.

Я поднимаюсь меж ними по овечьей тропе.

Последняя петля выносит меня к склону лицом к лицу,

и это лицо – рыжая скала, глядящая в ничто,

ничто – только великий покой белых и оловянных бликов

и звон серебряных молоточков, бьющих и бьющих по несговорчивому металлу.

Я сразу вспоминаю, как собирала ежевику у бабушки на даче, пока её не разрушили, застраивая Остряки. Или у тёти Тамары в Кацивели. Эти ежевичины и правда заслуживают быть воспетыми – тёмные и очень сладкие, они пробуждают какие-то тайные желания.

Моё тайное желание сейчас одно, но я его и себе не озвучу. Стыдно!

Зимой всегда наступает такой момент, когда остро хочется в лето. Снять с себя все сто одёжек без застёжек и броситься в море. И плыть, плыть куда-то к горизонту в тёплой и мягкой воде, отдыхать на спине и опять плыть. Всё-таки есть в этом что-то эротическое, в том, как ты двигаешься в воде – ритм, энергия.