Вопросы продолжали поступать.

– Где вы раньше работали?

– А вы курите? (Проверка, смогут ли они выпросить у меня сигареты.)

– Сколько вы уже работаете? (Любимый вопрос.)

– О, пару лет! – отвечала я с растущей перекошенной улыбкой и искоркой в глазах.

Наконец они говорили:

– Получается, вы не новенькая?

– Нет, – ухмылялась я.

В первый рабочий день я уяснила три вещи. Во-первых, мой страх был необоснованным. Эти мужчины были в половину менее пугающими, чем я представляла. Более того, мне было с ними очень комфортно. К ним было применимо правило «что отдашь, то и получишь».

Во-вторых, я поняла, что у надзирателей и заключенных были грязные рты. Думаю, в первый день работы в Уормвуд-Скрабс я услышала больше брани, чем за всю свою жизнь. Было много расистских высказываний, но я не знаю, почему. Я не хочу показаться ханжой, но мне кажется, что мужчины просто так себя ведут. Я не была впечатлена, но надеялась, что женское присутствие изменит манеру разговоров большинства сотрудников и заключенных.

Наконец, я поверить не могла, насколько грязным был корпус. Пол выглядел омерзительно и нуждался в хорошей полировке. В помещении стояла страшная вонь. Корпусу Д было необходимо женское вмешательство. К счастью для него, там появилась я.

«Свежая рыба! Свежая рыба! Свежая рыба!»

Каждый, кто смотрел фильм «Побег из Шоушенка», помнит сцену, в которой заключенные просовывают руки через решетку, хлопают в ладоши и кричат в адрес новенького: «Свежая рыба!» Они его запугивают. Проверяют. Пытаются его сломить. Топот и хлопки раздаются по всему крылу.

Именно свежей рыбой я чувствовала себя в первый день работы в тюрьме. На мне был синий нейлоновый комбинезон с большой наклейкой с надписью «надзиратель-стажер». Он привлекал к себе внимание. Все девять стажеров очень выделялись на общем фоне.

– Стажер! Стажер! Стажер! – кричали заключенные. Они не хлопали, но могли бы. Эти крики звенели у меня в ушах.

Через 12 недель я прошла обучение, сдала экзамены и вернулась в Холлоуэй, но на этот раз в официальной униформе. Я готова была приступить к первому рабочему дню.

Конечно, я была немного насторожена после такого приветствия, но надеялась, что теперь, когда я стала полноценным сотрудником тюрьмы, все будет по-другому.

Моя униформа состояла из широкой синей юбки А-силуэта, белой рубашки, жакета и синей фетровой шляпы, которую можно было сложить и убрать в карман, что было так же хорошо, как и отвратительно. Надзирательницы пользовались любой возможностью снять ее.

Мысль о том, чтобы работать и жить в Лондоне, меня вдохновляла. Я с одиннадцати лет росла в сельской местности рядом с Бедфордом, в графстве Бедфордшир, и это был мой первый опыт жизни в мегаполисе. Холлоуэй, расположенная на севере Лондона, была тюрьмой категории Б. Это была крупнейшая в Западной Европе женская тюрьма, управляемая женщинами. Там не было надзирателей-мужчин, но среди помощников надзирательниц мужчины были. Персонала не хватало. Когда я пришла туда работать, в штате недоставало 60–70 сотрудников, и многие часто отсутствовали по причине болезни. Я чувствовала, что дел будет много.

Не успела я пробыть на работе и пяти минут, как другая надзирательница остановила меня и без предисловий спросила:

– Так какой ты ориентации?

Это меня разозлило.

– Не твое дело! – выпалила я и вдруг испугалась, что переступила черту, установленную для меня и других новеньких.

К сожалению, подобных разговоров было много, причем таких, что моя первая реакция была еще вежливой!

В корпусе Д3, где я начинала работу, находились все новые заключенные. Я немного нервничала, ведь это был мой первый рабочий день. Мне было всего 23 года, и я была несколько наивной, несмотря на свой жесткий характер.

В последний раз разгладив свою нелепую юбку рукой, я прошла через решетчатые ворота в крыло Д3. Оказалось, что смена одежды не помешала мне быть «свежей рыбой».

– Ой-ой! Кто это здесь?

Заключенные, слонявшиеся по помещению в «час общения», прижимались спиной к перилам, чтобы дать мне пройти. Они так пристально смотрели на меня, что мне казалось, что их глаза просверлят во мне дырки.

– Чертова извращенка! – прокричала одна из заключенных.

– Извращенка! Стерва! – продолжали доноситься оскорбления.

Как они вообще судили обо мне? По короткой стрижке? Вряд ли этого было достаточно. Они понятия не имели, кто я такая, и я поняла, в чем заключалась их игра. Они накручивали меня. Пытались спровоцировать. Проверяли, насколько легко я сломаюсь. Это была игра, и в те первые минуты я поняла, что мне нужна маска, иначе я стану жертвой.

Многие заключенные были огромными мужеподобными женщинами с очень короткими стрижками, татуировками и грязными ртами. У меня просто не было другого выбора, кроме как тоже стать мужеподобной. Я расправила плечи и стала делать большие и уверенные шаги по коридору. Если кто-то пялился на меня, я не отводила глаза и не опускала их, а смело смотрела на того человека. Это напоминало игру «ястребы и голуби». Кто отступит первым? Не я!

Это было похоже на вызов, и, дойдя до конца коридора, я ощутила внутреннюю дрожь. У меня руки слегка затряслись от адреналина. Я сунула их в карманы жакета и сделала несколько глубоких успокаивающих вдохов. У тебя все получается, Ванесса, не дай им взять над тобой верх. Я посвятила несколько месяцев обучению, чтобы получить эту работу, и была уверена, что это проблемы всех новичков.

Было приятно поделиться историями с другими девятью новенькими во время обеденного перерыва. Когда мы вышли из тюрьмы и стали искать местный паб, я поняла, что не одинока: практически все испытали аналогичные переживания этим утром, если не хуже. По крайней мере, в меня ничего не бросили и на меня не напали.

Местный паб был похож на забегаловку, но он находился поблизости, и в нем подавали сытную еду: пироги, картофельное пюре, рыбу в кляре с картофелем и горохом. На нас была униформа, но поверх нее мы надели обычные куртки, а фетровые шляпы убрали в карманы. Не было очевидно, где мы работали, но, думаю, каждый местный житель это понимал.

Хозяин заведения оказался очень дружелюбен, и он был рад принять группу девушек в своем пабе, который бо́льшую часть времени пустовал. Я чувствовала, как утреннее напряжение улетучивалось, пока я пила большой стакан диетической колы.

Мы ждали еду, когда дверь резко распахнулась. Бум! Она сильно ударилась о стену. Все подняли глаза на шумную компанию парней. Это были бестолковые ребята лет двадцати с небольшим, которые громко ругались. Я заметила, как владелец паба закатил глаза.

Наш столик находился на пути к бару. Мы продолжили разговаривать, стараясь не обращать внимания на этот сброд. Внезапно парень, который, вероятно, был заводилой, встал как вкопанный и остановил приятелей вытянутой рукой. Он пристально смотрел на нас, сощурившись.

Что ему нужно, черт возьми? Некоторые девушки ничего не заметили, но не я, ведь я внимательно наблюдала за ним, и в его поведении было что-то очень странное.

Он направился в нашу сторону в сопровождении своих дружков. Я понятия не имела, какие у него могли быть претензии к нам. Предположила бы, что это жалкая попытка познакомиться с нами, если бы не выражение гнева на его лице. Я заметила, как хозяин заведения переместился на ближнюю сторону бара, чтобы следить за компанией.