Александр Николаевич Абакумов

Canis imperfectum (лат)

(собака несовершенная)

-–

"…зачем тебе нюх, если твоё сердце спит?"

(из частного письма неизвестной собаки)

Мишель

Эта уютная площадь вся была залита утренним солнцем и близкие деревья парка своей густой, прохладной зеленью радовали глаз; тишина нарушалась лишь редким и далёким шумом электричек, а пенье зябликов было частью этой идиллии. Лабрадорам нравилось это место. Их хозяева, совсем юные парень и девушка, были давно знакомы, бывали здесь часто, но, как правило, порознь. Собаки не обижались, слышимый только ими запах недавнего присутствия друга радовал их и волновал. Одного из них хозяин называл Перл, он был во всей красе своих молодых собачьих лет. Другая носила имя Мишель, и, глядя на неё, где-то сразу начинала звучать знаменитая мелодия Битлз. Немного старше своего друга, она знала людей лучше и хорошо их понимала. Едва познакомившись, они вступили в известную собачью переписку, где почта работала круглосуточно и безотказно в любое время года. Почти сразу после знакомства они почувствовали друг к другу большую симпатию, их теплые, дружеские послания были образцом стиля, как давала всем понять известный эксперт в этой области такса Лола, с наслаждением проводившая за изучением этих текстов много времени. Вот с её слов я и перескажу вам эту историю, полную любви и нежности, ревности и ожиданий, сомнений и страстей совершенно шекспировских, отчего жизнь собак, как вы знаете, короче, чем у большинства людей.

Той памятной осенью девушка и её друг стали студентами знаменитого университета и эта чудесная перемена в жизни не могла не изменить их обоих. Как-то так само получилось, что они стали появляться на этой площади всё чаще и в одно и то же время. Девушка находила в своём друге-студенте весёлость, ум, мягкость и что-то ещё такое, чего не было в прочих её знакомых – какую-то интересную старомодность, что ли… Она не слышала чтобы он когда-нибудь ругался, коротко сходился с людьми очень немногими, откровенных разговоров с окружающими не вёл – попробуй узнай, что у него на душе… И только с ней он становился другим – простым и открытым, исчезал куда-то его напускной снобизм, но уверенность в себе оставалась и командовать им никто не смел. Он же чувствовал в своей подруге бесконечную доброту и женственность – качества, о которых он так много читал и которые так редко ему встречались; её суждения, негромкий голос и внимательные глаза – ух!, не много ли всего этого для счастья одного человека? Их собаки, видя такое дело, чувствовали что-то великое, отчего их прогулки на поводке часто переставали быть интеллигентно-чопорными, переходили в весёлые игры и беготню с восторженным лаем.

– Перл, ты видел, как он на неё посмотрел только что?

– Да он всегда на неё так смотрит!

– Быть этого не может. Невозможно смотреть так долго на другого. Хотя, я замечала, что и ты порой на меня так поглядываешь. Перл, это правда или мне показалось? Не увиливай, успокой свой хвост и смотри мне в глаза! Пришло время объясниться.

– Не сейчас… Вот добежишь первая до той берёзы, тогда может быть и скажу… Эх!..

И была та берёза покорена, потом другая, третья, но выдохнуть нужные слова Перлу удалось нескоро.

– Это так же нелегко, – говорил он потом – как кого-нибудь впервые в жизни укусить, но стоит только однажды это сделать, как сразу, в тот же миг становишься другим псом, а к тому, прежнему, уже нет возврата. Кусаться и рычать, если припрёт, становится уже не так трудно…

Но кусаться – как сами понимаете – это была не их с Мишель эстетика. На том и стояли всеми лапами эти две собаки, выделяясь среди прочих красотой линий, благородством поведения, и привлекая к себе, сами того не желая, тех, кто не слеп и стремился изменить свою устоявшуюся, несложную, собачью жизнь.

Ничто не предвещало больших перемен. Много лет спустя, Мишель будет с виноватой теплотой вспоминать тот весенний день, когда среди оседающего под солнечными лучами снега, она нашла первую в этом году маленькую проталину. Черная земля, её запахи привели в восторг ее душу – не верьте тем, кто утверждает, будто у собак нет души. Она легла на снег, носом чуть ли не в самую проталину, и долго так лежала, до тех пор, пока не стал подмерзать живот. Перл совсем недалеко от неё с любопытством рассматривал на дереве пушистую белку, делавшую ему какие-то знаки, но здесь картина была интереснее – в самом центре проталины Мишель заметила маленькую, живую, прошлогоднюю травинку, пережившую зиму и медленно просыпающуюся под тёплым собачьим дыханием. О, весна!…, мы так долго тебя ждали! А этим же вечером, уже дома ей пришли на ум, как-то сами сложились немудрёные собачьи стихи:

"Тепло в окно

случайно занесли

ветра с залива.

Талая вода

теперь повсюду.

Тонут города.

И запах тела

молодой земли,

отбросившей

ненужные покровы,

проникнет

прямо в душу.

И коровы

в своих хлевах

вдруг

захотят телят…" – ну, и дальше, в том же духе.

Мишель улеглась поудобнее на своей подстилке, посмотрела на синеющий квадрат окна в комнате, где было их место, прислушалась… Рядом тепло дышал и вздрагивал

во сне Перл – ему, наверное, снилась белка. Смутная, приятно беспокоящая тревога не покидала Мишель. Что-то мешало уснуть и было это "что-то" чей-то новый, незнакомый запах, который запомнился и поселился в её памяти с момента обретения первой в этом году проталины. Уже под утро поняла она, что это было короткое, неуверенное, ей адресованное письмо неизвестной собаки, в котором было всего одно неразборчивое слово.

Наступал новый день, полный обычных дел и неожиданных открытий. Гуляя в парке с Перлом и с гордостью сознавая себя частью пары (ибо ее хозяйка, как вы понимаете, вышла замуж за своего друга), Мишель с некоторых пор чувствовала на себе чей-то внимательный взгляд. Это и раньше бывало с ней, – ничего удивительного, она была очень симпатичной – но сейчас её это как-то особенно беспокоило. Незнакомое чувство опасности посетило её и было оно почему-то немного сладким.

Тиль.

Я опасаюсь вас напугать, но, наверное, мне придётся рассказать о себе больше, чем это обычно принято у собак. Все-таки, вы – люди, я прожил среди вас много лет, а это, как ни крути хвостом, ко многому обязывает. Я собака непростая; и вы можете не поверить, но я – так называемая "внутренняя собака", т.е. некая субличность в человеке. Это непросто понять, но вспомните – ведь говорят ваши психологи о "внутренних детях" – тоже субличностях в людях – живых, чувствующих, нуждающихся в любви и заботе… Вот и я оттуда. Конечно, я немного младше моего хозяина, полагаю, года на полтора – именно тогда он впервые увидел собаку (будь она трижды благословенна) и каким-то чудом позвал её за собой, неуверенно шагая во время первых самостоятельных прогулок с матерью в ближайшем парке. Получается, что мне уже где-то 68 лет – число значимое, для обычной собаки немыслимое, но для таких как я время устроено немного по-другому.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.