В 90-х годах с помощью наших западных «доброжелателей» мы распрощались с социализмом и начали строить капиталистическое общество. Либеральная система ценностей проникнет во все сферы общественной жизни: и в политику, и в культуру, и в образование, и в здравоохранение, и в личную жизнь, и в искусство, и в науку – во все без исключения общественные отношения.

В своих рассказах автор не касается наших экономических «успехов». Они хорошо известны из СМИ, за два десятка лет торжества в стране рыночных отношений мы так и не достигли уровня начала 90-х! Автора более интересует духовно-нравственная сторона дела. Большинство рассказов сборника посвящено перевоплощению бывшего советского человека и, к сожалению, не в лучшую сторону. Сюжеты рассказов заимствованы из реальной жизни, окружающей автора в России. Тематика охватывает не только реальные метаморфозы, но и их причины.

Прискорбно, что перевоплощение коснулось в большей степени бывшую советскую интеллигенцию, которая, как известно, и определяет духовно-нравственное состояние общества, ибо именно она несёт идеи в обывательскую среду. А, как давно известно, идеи являются основой всего сущего («Вначале было слово!»). Привнесённая в народ либеральная, западная идея разрушает традиционную русскую народную душу, а, следовательно, и русскую традиционную культуру и цивилизацию. Утешает то, что борьба за русскую душу ещё не окончена. Она продолжается. Есть основания считать, что пока ещё рано посыпать головы пеплом!

Насколько соответствуют предлагаемые читателю рассказы действительности, пусть оценит сам читатель. Он же оценит их актуальность, своевременность и поучительность.

Когда мы вошли в палату, он лежал на правом боку, отвернувшись к стене, и спал, или притворялся спящим. Во всяком случае, он никак не отреагировал на приход и разговоры посторонних людей. Других больных в помещении не было.

Сопровождавшая меня сестра показала моё место, сказала несколько слов о госпитальном распорядке дня и вышла.

Прежде всего, я переоделся в турецкий спортивный костюм (однообразная больничная форма из-за бедности постсоветской России давно забыта), достал из сумки и разложил по ящичкам тумбочки зубную щётку, пасту, мыло, бритву, книги и кое-что из одежды – всё то, что необходимо для довольно длительного здесь проживания. Потом подошёл к окну.

Из окна открывался типично городской вид: старинные петербургские доходные дома по обеим сторонам тихой, как озеро, реки, одетой в гранит и медленно несущей свои воды вместе с городским мусором в море. По набережной шли люди. Одни явно спешили по своим неотложным делам, другие напротив – гуляли, любуясь городом и наслаждаясь покоем. Особо выделялись студенты с тубусами в руках: невдалеке располагался технический университет. Автомобили, как огромное стадо мощных буйволов, то неслись готовые снести всё на своём пути, то вдруг, успокаиваясь, замирали перед перекрёстком.

Жизнь за окном текла своим чередом. Люди, обременённые насущными заботами, вовсе не задумывались о скоротечности и конечности жизни, о бренности всего земного; в повседневной суете – забывали четвёртую христианскую Заповедь: «День седьмой посвяти Господу Богу твоему» – остановись, человек, и подумай о душе своей, о своей жизни?! Когда-нибудь обстоятельства и их заставят серьёзно задуматься, вот как меня сейчас! После того, как я услышал от авторитетных врачей свой диагноз, у меня резко обострилась склонность к философии. Все последние дни я размышлял: принимать предложение об операции или нет? Вероятность летального исхода, как говорили медики, была весьма значительной! Вместо избавления от недуга я мог лишиться и того, что имел. Например, вот так, просто смотреть в окно и видеть эту ничем не замечательную картину из обыкновенной жизни. Было о чём задуматься!

Внезапно мои мысли прервал его голос:

– Кажется, у меня появился сосед?

Я обернулся. Свесив ноги, на постели сидел человек совсем не заспанный, среднего возраста, коренастый, упитанный, с явно выдающимся брюшком, типично крестьянскими большими руками и лицом. Редкие белесые, как бы приклеенные к голове волосы, маленькие светлые глазки, нос «бульбочкой» – выдавали в нём славянина средней полосы России. Обращали на себя внимание его глаза: какие-то колючие, недобрые. В них отражались высокомерие и скрытность их обладателя. Да и в вопросе, как мне показалось, прозвучало какое-то его сквозящее превосходство.

Я представился:

– Полковник в отставке, кандидат технических наук, доцент, писатель. – И назвал свою фамилию имя и отчество.

– Генерал-майор Седёлкин Иван Митрофанович. – В свою очередь отрекомендовался он, и без всякой паузы раздражённо продолжил. – Вот уже неделю лежу здесь совершенно один. Мне назначена операция по поводу (и он назвал тот же диагноз, который поставлен и мне).

– У меня то же самое! – вставил я. – Но он не обратил на мою реплику никакого внимания.

– Что-то у врачей не складывается, вышла из строя какая-то аппаратура, и я вынужден мучиться в ожидании пока её наладят! Мне хорошо известна степень риска, но я принял решение и теперь чем скорее это произойдёт, тем лучше! Моё положение схоже с положением обитателя камеры смертников, ожидающего либо удовлетворения прошения о помиловании, либо исполнения приговора. Недаром говорится, что самое неприятное ждать и догонять. Как хорошо я сейчас это понимаю! Я просто истерзан ожиданием решения своей судьбы! К тому же мне так необходимо жить, и жить активно! Ведь время – то, какое: сами понимаете! Общество на наших глазах заново делится на классы: класс новой элиты и класс новых пролетариев! Если сейчас не успеешь занять место в верхах, то и сам, да и все твои потомки с большой вероятностью выпадут в осадок! Да Вы и сами это знаете не хуже меня!

Я понял, что его «понесло», что из-за длительного одиночества, за неимением никого другого, истерзанный сомнениями, поддавшись чувствам, он решил исповедоваться передо мной – случайным встречным. Его откровенность, скорее всего, была вызвана пониманием, что, возможно, мы в этом мире больше никогда не встретимся. И, кроме того, большой вероятностью, что через незначительное время в нём останется только один из нас, правда, неизвестно который! Меня же всегда интересовала человеческая психика, состояние души человека – особенно в чрезвычайных ситуациях – и я слушал его, не перебивая, лишь, когда он замолкал, незначительными репликами подталкивая его на дальнейшую откровенность.

– Если я не смогу или не успею занять свою достойную нишу, как теперь говорят, то и сам и мои потомки опять вернутся в «курную избу», из которой я с таким трудом сумел выбраться. Тогда к чему были мои многолетние труды на пути к моему высокому положению в советском обществе, мои комсомольские и партийные достижения, вся эта учёба, весь этот опыт «расталкивания локтями и перешагивания через трупы», вся эта цепь неприглядных с точки зрения морали поступков?! Этот опыт не должен остаться невостребованным, пропасть впустую! Я просто обязан жить!

А ведь как всё хорошо шло! – после некоторой паузы продолжил он. – Своевременно понял, что самый верный путь наверх лежит через комсомол и партию. Уже в ранней юности стал комсомольским вожаком в колхозе. Когда сверстники гнули спину на полях и фермах, я «организовывал и вдохновлял»! Затем были райком, военно-политическое училище, непродолжительная служба в войсках, лесть и угодничество начальству, которое в душе презирал, зажигательные речи на собраниях в поддержку идей, в которые не верил, отход от сверстников, чтобы никто не догадался о моих истинных мыслях и намерениях. Поверьте, с годами я стал хорошим актёром! «Принципиальностью и преданностью идеям коммунизма» я скоро добился возможности учиться в Военно-политической академии им. Ленина. Там, уже имея за плечами значительный опыт лицемерия и угодничества, я снова был быстро замечен: такие люди процветали! Стал парторгом курса, членом партбюро факультета. Учился я неблестяще. Весь мой талант, если он и существовал, был направлен на другое: быструю карьеру, а вместе с ней и обретение жизненного благополучия. Я хотел жить так, как жила верхушка советского общества! Ради этого я даже отказался от родителей. Мне было стыдно перед офицерами моего ранга и начальством за этих недалёких, почти неграмотных, невоспитанных людей! Их невежество бросало тень и на меня. Постепенно я не стал отвечать на письма из дома, в свою деревню никогда не ездил с момента поступления в училище. Потом и родные перестали докучать меня, забыли обо мне. Я для них умер. При распределении по воинским частям, после окончания академии, меня не забыли и оставили служить в Главном политуправлении в Москве. Далее с моим опытом, находясь непрерывно на глазах у большого начальства, уже нетрудно было добиться и генеральского звания. И я его получил, когда мне немного перевалило за сорок лет. Всё складывалось просто отлично. Я достиг почти всего, чего хотел, а впереди меня ожидала хорошая перспектива.