Барков открыл глаза. Нет, это не возвращается. Песок в пустыне движется медленно и бесконечно. В этом заключалась какая-то восточная мудрость, но приходил человек и нарушал эту вечность. Он сделал себе песочные часы, и всё обретало свой конец. Тонкая струйка песка в стеклянной воронке быстро заканчивалась, и не было больше этой вечности…
Несимметричный диметилгидразин или НДМГ. Так полным титулом на космодроме называли ракетное топливо, «гептил» – бесцветную прозрачную жидкость с противным запахом тухлой селёдки… Пуск опять отложили, шёл слив компонентов ракетного топлива. Боевой расчёт, одетый в изолирующие противогазы и войсковые комплекты химической защиты аккуратно перебирал заправочные рукава. Жарко, все чувствовали себя в защитных комбинезонах плавающими в собственном поту, как в болоте. Нужно было слить топливо, до самой последней капли. Опасны даже его самые лёгкие пары – коричневатый, тающий на воздухе дым. Каждый заправщик хорошо знал симптомы такого отравления. У человека слезились глаза, начинался кашель, тошнота и боль в груди. А ещё токсичное топливо било по нервной системе, и тогда происходило возбуждение, «глюки». За долгие годы компоненты топлива прочно всосались в окружающий песок и чахлую растительность. Здесь всё отравлено на долгие годы…
Был ли у него в этой жизни праздник? Или он уже в том, что он всегда жил полной меркою, без остановок. Что его гдето ждали, что был нужен и без него не обойдутся. Страшнее, когда вокруг наступали покой и пустота…
Курсанты
Сердце Николая сжималось, когда под сочно щёлкающие звуки машинки на пол скатывались его тёмные волосы. Он словно менял свою кожу и становился другим. Теперь из зеркала на него смотрел незнакомый юнец, с круглой головой и большими оттопыренными ушами…
Это был самый крутой поворот в его судьбе. Ещё недавно они с друзьями беззаботно подметали приморские бульвары расклешёнными брюками и гордо носили прически в стиле своих кумиров из далёкого Ливерпуля. Кто же тогда мог подумать, что они надолго свяжут свою судьбу с армией? Барков и сейчас хорошо помнил, как однажды, тёплым июльским вечером, они вместе сели в плацкартный вагон и отправились в Ростов-на-Дону поступать в военное училище. Их было тогда шестеро. Его попутчики говорили какие-то умные и важные слова о профессии офицера, о своём патриотическом долге. Николай ничего этого про себя не чувствовал. Ему даже стало неловко, что в кругу таких достойных людей он занял чужое место. «Если кто-нибудь из нас и поступит, то это, точно, буду не я», – решил он. У него получалась ознакомительная поездка перед осенним призывом в армию. Самое удивительное, что из всей этой компании в училище тогда поступил только он один.
Отбор кандидатов в Ростовское военное училище походил на многоуровневое сито, где собирали благородный металл и отбрасывали пустую, ненужную породу. Баркову запомнилось заполнение первой в его жизни анкеты. Объяснимо, что можно было не знать о своих родственниках, вынужденно оказавшихся на оккупированной территории, в плену или за где-то границей. В любом случае писать об этом в анкету не стоило. Совсем не важно, что таких людей тогда было почти половина населения страны. Выходило, что всем им почему-то не доверяли. Училище готовило офицеров для Ракетных войск стратегического назначения. Для службы на таких режимных объектах анкета должна была быть абсолютно чистой. Значит, кому-то из них следовало отказаться от части своей биографии. Многие из кандидатов принимали такие правила игры, писали туда, чего было нужно. Это, как договор с государством, жить по предложенному им стандарту.
Вступительные экзамены Николай сдал довольно легко, набрав нужный для прохождения конкурсный балл. Неприятности случились позже, когда Барков их совсем не ждал, на отборе кандидатов по состоянию здоровья – военно-врачебной комиссии. До этого он без малейших проблем проходил такие проверки в своём родном городе и краевом центре. Николай засыпался в самом последнем медицинском кабинете, у врача-терапевта. По-видимому, от волнения артериальное давление у него резко скакнуло вверх. «Как же вы кроссы бегать будете в училище, молодой человек?» – спросила у него врач, пожилая женщина. Николай принялся объяснять, что он занимался лёгкой атлетикой, и повышенные физические нагрузки ему помехой в училище не станут. Врач не сделала никаких записей в медицинской карте и предложила ему успокоиться, а потом зайти в кабинет ещё раз.
Нужно сказать, что сдача экзаменов и медкомиссия тогда проходили в летних лагерях на берегу Дона. Быстро оценив обстановку, Николай решил приводить себя в порядок в его тихих водах. Полежав там с полчаса, синий и дрожащий от холода, он снова пришёл в кабинет врача. Осмотр показал, что давление у него упало, а пульс почти не прощупывался, как у утонувшего человека.
– Вы так сильно хотите поступить в военное училище?
– Обратной дороги у меня нет, доктор. Лучше опять в воду. Домой я, точно, уже не поеду…
Терапевт рассмеялась и, махнув рукой, подписала ему медицинскую карту: «Годен…»
Теперь он курсант Ростовского высшего командно-инженерного военного училища имени Митрофана Ивановича Неделина. Наконец, им выдали военную форму. Это была не нынешняя, кроенная по натовским стандартам мешковатая роба. Они примеряли самые настоящие гимнастерки с курсантскими погонами и высокие яловые сапоги, которые носило не одно поколение русской армии. Напрасно многие из них сразу старались приобрести вид бывалого служаки. Всё это, конечно, тоже пришло, но гораздо позже. Стриженные под машинку, в одинаковой форме, они стали очень похожи, словно кто-то большим ластиком стёр всю их индивидуальность. Поставленные в общий строй, курсанты сразу превратились в однообразную массу защитного цвета. Оттуда Баркову был виден только чужой затылок или грудь четвёртого стоящего справа. Строй качнулся, и волею одного человека двинулся вперёд, словно огромная мохнатая гусеница. Новые сапоги через полчаса превратили строевые занятия в настоящую пытку, но все терпели её до самого конца.
Вдоль строя неторопливо прохаживался замкомвзвода, сержант Маркелов. В жилах этого смуглого сержанта кровь донецких шахтеров смешалась c цыганской, превратив его в сгусток бешеной энергии. Маленькая фигурка Маркелова являла собой совершенный образец строевой выправки, а сверкавшие круглые тёмные глаза не сулили новобранцам скорой пощады. Так оно и случилось в дальнейшем.
Со слов своего младшего командира, курсанты поняли, что раньше тратили время зря и ничему не научились в жизни. Теперь из них обещали сделать настоящих людей, защитников Родины. Многие требования сержанта сразу вызвали стойкое неприятие и показались молодым курсантам бессмысленным издевательством. У Николая, с его обострённым чувством справедливости, это и вовсе, вызывало болезненный протест. Армейская служба с её бесконечной муштрой подавляла и угнетала его совершенно. В казарменном помещении военнослужащему было невозможно уединиться даже на одну минуту. Специальными наставлениями всё расписывалось до мелочей, даже положенное количество вещей в прикроватной тумбочке. Число полученных нарядов на вечерние и ночные работы у Николая катастрофически зашкаливало, что только добавляло парадного блеска умывальнику и туалетной комнате. Это притом, что бессонницей среди курсантов никто не страдал. Было тогда о чём задуматься. Даже отец, в прошлом профессиональный военный, с большим сомнением относился к его желанию стать офицером, считая своего сына глубоко штатским человеком, совершенно неспособным к воинской службе. Нужно сказать, что в военные училища во все времена шла далеко не самая обеспеченная и привилегированная часть молодежи. Многих молодых людей просто привлекала сама возможность получения достойного высшего образования на государственном обеспечении. Как следствие, курсанты, не имевшие серьёзных семейных военных традиций, в новой среде быстро ломались и начинали искать пути для увольнения из армии.
