Если заниматься этим делом еще лет десять, можно без малейших сожалений идти в мир иной. А где же другая жизнь, о которой ты мечтала, – о театрах и выставках, о дефиле и демонстрациях мод, премьерах и других интересных событиях, тех, что много лет проходили мимо тебя? Будто ты из другой страны или, еще хуже, из другого измерения.

Господь Бог милостив к тебе, он дает (в который раз) тебе возможность прикоснуться к другой, яркой и интересной, жизни».

Завадская вспомнила, как однажды на совещании в приемнике-распределителе долго говорила воспитанникам и сотрудникам о создании новой жизни, расцвеченной палитрой разнообразия. Долго говорила, пока не прозвучал голос с места:

– Не надо нас уговаривать жить другой жизнью. У нас и без того жизнь интересная! Наша жизнь нам нравится! – с издевкой проговорила пухленькая девушка в форме лейтенанта милиции. Голос прозвучал настолько цинично и грубо, что в зале притихли присутствующие, сочувствуя Завадской. Галина Сергеевна стушевалась и замолчала, ей стало стыдно: действительно, этих людей устраивает их жизнь. Им не нужна другая, яркая и необычная. Они и в этой счастливы.

Тоже мне, новатор! Реформатор в юбке!

С тех пор она избегала выступлений на совещаниях, словно не хотела привносить нотку разногласия в устоявшуюся жизнь мертвоукладных сотрудников.

Да, ты не прижилась в Системе даже за двадцать лет!

А где же выход? Где искать выход из тупика? Погрузиться в чужую жизнь, понять, по каким законам и по каким течениям протекала чужая жизнь, приведшая, в конце концов, к Успеху.

Пальцы мелькали по клавишам компьютера, словно играли на фортепиано. Завадская размышляла о Вашутиной, излагая в докладной записке сухие казенные слова. Работа не поглощала ее целиком, она позволяла ей размышлять совершенно о посторонних материях. В этом и заключалась ее личная трагедия!

Завадская не могла долго предаваться мировой скорби. На протяжении всей своей трудной жизни она усвоила одну железную заповедь – только терпение и работа, терпение и работа помогут перенести все тяготы существования на – этой бренной земле.

Господь дает нам испытания, чтобы проверить нас, выдержим ли мы, не сломаемся ли мы, – так воспитала ее мать, вдалбливая в детскую головку эти свинцовые слова. Через много лет свинцовые слова пригодились. Все, кто называл Завадскую «Железной леди», не ошибались, она действительно была создана из железа. Этакий японский самурай в миниатюре.

«Не надо „заморачиваться“ излишне, – решила она, переворачивая страницу очередной докладной записки. – Цивилизация нам сделала чудный подарок в виде телефона. Вот этим подарком я и воспользуюсь. Я позвоню Вашутиной и задам ей вопрос: в чем она видит секрет своего Успеха?»

Скупое солнце холодного мая 2001 года выползло из-за облаков и неожиданно пригрело затылок Тамаре Львовне. Она склонилась над грядкой с прошлогодней клубникой, вытаскивая из холодной земли лишние корни аккуратно складывая их рядками, чтобы было удобнее убирать Федору Ивановичу в заранее заготовленные бумажные мешки.

В их семье было разделение труда – труд женский (к нему Федор Иванович категорически и принципиально не прикасался) и труд мужско! Тамара Львовна все-таки ухитрялась иногда делать мужскую работу, и привлекая внимания своего капризного мужа-домостроевца.

В салоне работа шла своим чередом, как в хорошо налаженном механизме, а вот быт и семью еще никто не отменял. Муж любил порядок, считая главной заповедью семьи – жена должна всегда быть «при деле»! Не важно, что делает по дому, но всегда что-нибудь должна делать.

Старый уклад Федор Иванович вывез из Казахстана, откуда приехал в Ленинград пробиваться «в люди». «В люди» он пробился, но уклад остался в нем, засев твердым цементом в голове. Жена прежде всего – мать, затем – хозяйка, а уже по-о-отом – деловой партнер по бизнесу.

Деньги не играют главенствующей роли в семье, есть деньги – хорошо, нет денег, значит, нужно их зарабатывать.

Вашутина копошилась на грядке, не замечая припекавшего солнца. У нее был насморк, и она хлюпала носом, стараясь быстрее привести грядки в порядок. Работа с землей приводила ее в умиление и настраивала на творческий лад.

Именно в такие моменты ее посещали гениальные идеи. К пример копаясь в огороде, она как-то придумала серию украшений «а ля Распутин». Она была уверена, что в Европе ее идея приживется и всем понравится. Идея прирослась и имела успех.

Когда на подиуме в Париже, на одном из многочисленных показов увидели красоток с аляповатыми крестами и цепями, якобы медным и бронзовыми, с затемненными и мрачными обрамлениями, успех был ошеломляющий.

Тамара Львовна сидела, скромно притулившись к стене зрительного зала как обычно, пряча взгляд за широкополой шляпой с бриллиантовой букве «А» в середине. Прятать глаза было удобно: шляпа была мягкая и клонилась туда, куда хотела хозяйка.

Собеседник, пытавшийся взглянуть в глаза Ватутиной, слегка сердился, увидев, что шляпа опять скрыла и без того ускользающий взгляд Тамары Львовны. Шляпа была вторым «Я» Вашутиной, без шляпы ее невозможно было представить.

Склонившись над грядкой, сидела женщина в скромном платочке (чтобы не застудить ухо), и если бы кто-либо из европейских собеседников увидел ее сейчас, несказанно бы удивился. Никто не смог бы узнать экстравагантную женщину в этой стильной крестьянке. Тамара Львовна была органична в своем неожиданном наряде, она также знала, что Федор Иванович больше всего ее любит именно в этом обличье, а не в эпатажных костюмах «от кутюр», тем более что и платочек, и курточка – все было стильным, лишь отдаленно напоминало крестьянскую одежду.

Самое главное, она, Тамара Львовна, не играла роль скромной матери патриархального семейства, она была самой собой в этом предназначенье, самом важном в ее жизни. Без семьи Тамара Львовна не видела себя. Она никогда бы не сумела прожить жизнь в одиночестве, каким бы успешным и ярким это одиночество ни обернулось для нее в итоге.

Вашутина разогнула уставшую спину и взглянула на солнце. Вроде распогодилось. Какой холодный май в этом году! Можно простудиться даже в квартире, да что там в квартире, в автомобиле можно простудиться насмерть. Какой все-таки суровый климат в наших краях!

Она вспомнила свое детство в Семрино, есть такой небольшой поселок в Ленинградской области. Вспомнила, как играла разноцветными стекляшками, собирая их по всему поселку, складывая из них разноцветные калейдоскопы. Ей нравилось копаться часами с осколками от бутылок, с утерянными кем-то бусинками и пуговицами, и о каждой стекляшке она придумывала свою историю.

… Вот этот осколочек приплыл из-за моря: один моряк, страстно влюбленный в красавицу, стоя на тонущем корабле, написал записку в надежде, что записка достигнет сердца девушки, спрятал ее в бутылку и бросил в море. Корабль затонул, бутылка разбилась, красавица состарилась, не дождавшись своего возлюбленного, а осколок добрался до поселка Семрино, чтобы оказаться в руках у Тамары.

А вот эта пуговица, нарядная и красочная, была пришита на камзоле одного из мушкетеров (маленькая Тамара недавно посмотрела кино про мушкетеров), в неравном бою за честь своей дамы он обронил пуговицу. Мушкетер погиб, дама вышла замуж за другого кавалера, а несчастная пуговица каким-то образом добралась до Тамары в Семрино, чтобы рассказать ей эту любовную историю.

И еще много историй придумывала маленькая Тамара, чтобы создать ожерелье из этих кусочков и обломков когда-то прекрасной жизни.

Маленькая Тамара не верила, что жизнь обрывается. Оторвалась пуговица, разбилась бутылка, но жизнь не кончается от этого. Значит, эти кусочки можно склеить, раскрасить, нанизать на леску или нитку, и начнется новая жизнь у этих предметов. И жизнь эта не будет простая, это будет яркая и красивая жизнь, она украсит любого человека, даже здесь, в маленьком поселке Семрино.

Семрино Тамара считала своей Родиной, огромной и безмерной. Она даже не подозревала, что рядом есть прекрасный город – Ленинград.