Издательской новинкой в конце 1930‑х годов стали советские отрывные календари для детей87. В отличие от календарей в виде брошюр и альбомов, они были рассчитаны на использование в ежедневном домашнем быту. В первом советском издании 1938 года были даны рекомендации по пользованию отрывным календарем.

Детские отрывные календари не могли сравниться по массовости с календарными изданиями для взрослых. Так, тираж отрывного настенного календаря, предназначенного для всех, в 1939 году был 10 миллионов, а такой же тип издания для детей насчитывал всего 500 тысяч экземпляров. Хотя в послевоенное время тиражи детских календарей выросли до 2–3 миллионов штук в год, более доступным для ребенка и школьника оставался взрослый календарь, бытовавший в советской семье. Календарь объединял членов семьи датами и текстами, служа поводом для разговора взрослых с детьми на общественно значимые темы. Часто это происходило по поводу праздников или знаменательных дат, рассказ о которых начинался с перелистывания календаря и чтения его страничек.

Шуршит листками календарь:

Детские отрывные календари (нижний ряд) отличались от общих (верхний ряд) увеличенным форматом. Издания на 1938 и 1939 годы

Во взрослых календарях дети находили много интересного для себя: фотографии советских героев, репродукции известных картин, смешные карикатуры. Из листков отрывного календаря они клеили книжки, составляли собственные детские календарики, делали тематические подборки и коллекции89. Материалы календарей использовались в начальной школе как учебное пособие и досуговый материал90.

Изображения отрывных календарей на обложках журнала «Мурзилка» 1950‑х годов

В советских изданиях для детей подчеркивалось значение печатных календарей (В. Заболотский. Наш календарь. Киров, 1955)

Детские и взрослые календари раннего советского времени различались внешним видом (в детских изданиях шрифт был крупнее, размеры отрывных страниц больше, бумага плотнее, что увеличивало объем календаря), но в содержании было много общего. Исследователи тоталитарной культуры обоснованно пишут о том, что идеологический дискурс был рассчитан на инфантильное сознание в отношении как юных граждан, так и взрослого населения страны. Сопоставление страниц отрывных календарей для детей и взрослых это подтверждает. Так, день 7 апреля в детском календаре на 1938 год изображает одного из первых русских воздухоплавателей, а в отрывном календаре для взрослых в этот день напечатана картинка с видом детской (!) железной дороги в Тбилиси. День 27 марта в календарях 1938 года отмечен датой XI съезда ВКП(б) 1922 года, на котором Сталин был избран генеральным секретарем ЦК. В детском календаре этой дате соответствует официальная фотография В. И. Ленина в Кремле, читающего газету «Правда», а в календарях для взрослых напечатано по-детски упрощенное изображение молодого Сталина в компании соратников. Никаких намеков на детский календарь нет на листке от 28 марта (день рождения Горького), где помещен официальный портрет писателя, зато изображение беседующих Горького и Сталина в издании для взрослых вполне могло бы сойти за детский рисунок; вид комнаты, где Ленин провел детство, напечатан во взрослом календаре 23 апреля, а в детском в этот день помещен портрет классика испанской литературы Сервантеса.

Идеологический патернализм наделял взрослого человека детской наивностью, а ребенка политической сознательностью. В итоге отрывной календарь являлся универсальным текстом для всех, независимо от возраста, пола, национальности и места проживания. О печатном календаре как символе единства всех советских граждан, независимо от прописки, возраста и пола, рассказывалось в стихах для детей:

Чтобы приблизить содержание календаря к интересам ребенка и школьника, подготовку отрывных календарей в 1939 году передали в издательство детской литературы (до этого календарями ведало издательство политпросвещения). В связи с этим к выпуску календарной продукции привлекли детских писателей и известных популяризаторов. Так, в составлении «Календаря школьника» на 1939 год принимали участие поэт Самуил Маршак и академик Александр Формозов, но участие детских писателей и популяризаторов науки принципиально не изменило календарь: тон в нем задавали газетные передовицы и официальные сообщения из центральных газет.

Поскольку возрастной и содержательной пропасти, разделявшей детские календари и взрослые газеты, не было, календарные тексты легко переходили со страниц взрослой периодики в календари для детей (и наоборот), и такой переход всячески приветствовался. Так, в апрельском номере «Известий» 1935 года было напечатано стихотворение Сергея Михалкова «А что у вас?» с простодушным сообщением, что «мамы всякие нужны, мамы всякие важны», а декабрьский номер «Известий» 1939 года открывался «Песней о елке» С. Я. Маршака с наивными вопросом и ответом: «Что растет на елке? Шишки да иголки». Эти же тексты заняли свое место на праздничных страницах детских календарей.

Общим для детских и взрослых изданий советского времени было обильное цитирование. Малоформатный листок говорил с читателем на языке лозунгов, цитат и афоризмов (народные пословицы до конца сталинской эпохи были не в чести). Короткие изречения (в пределах одного-двух предложений), актуализированные под политический момент и графически выделенные на отрывной странице, становились цитатой навсегда. Трюизм, плагиат, расхожие или малозначащие фразы приобретали ценность календарной мудрости, будучи закрепленными за авторитетным именем. Приоритетом пользовались имена идеологов марксизма-ленинизма, руководителей страны и членов советского правительства. К авторитетным авторам принадлежали избранные деятели науки и искусства, но количество их было ограничено92. Тот же набор авторитетных имен повторялся в детских календарях с добавлением имени Надежды Крупской, курировавшей политическую работу с детьми и школьниками. Редакторы календарей зорко следили за политической обстановкой, меняя имена под календарными цитатами. Так, лозунг с трехкратным повторением «Учиться, учиться и учиться», известный еще в досоветских наставлениях учащимся, получил статус афоризма: сперва от лица большевика Григория Зиновьева, затем стал ленинским призывом к молодежи, потом был подкреплен именем Сталина, вновь прозвучал из уст Хрущева и в итоге опять вернулся к Ленину93. Тавтологическая, не отличающаяся глубиной или образностью фраза получала значение только в связи с авторитетным именем (менялись имена, а цитата оставалась неизменной). Смена имени сопровождалась незначительной редакцией изречения, но с сохранением тавтологического повтора, как будто именно в нем заключался смысл. Неудивительно, что многократно повторенное изречение запоминалось школьником надолго и всегда было под рукой для использования в статье, сочинении или докладе94.