Страшнее СМСок бывшему – только звонки коллегам и начальству. Черт с ним с бывшим, мне глубоко наплевать на то, что жена спалит – не мои проблемы. А вот с коллегами мне еще жить. Именно по пьяни так и подмывает восстановить справедливость. Высказать этим тварям, кто они есть на самом деле и какого невысокого ты о них мнения.  Слава богу, пока есть на ком оторваться и эту грань я еще не переходила.

Как определить степень падения после очередной вечеринки? У меня своя шкала. Если я проснулась дома (галочка), если деньги и вещи целы (галочка, разбитая ваза в прихожке и оторванный каблук не считается, ваза бывшего и туфли пора менять), я сама не пострадала (галочка, мелкие синячки не в счет) и не опозорилась (ну-у-у, почти что галочка) – то все хорошо! Правда, у последнего пункта есть своя шкала. Вот она:

«Молодцом!» – фоткалась пьяной, но красивой; написала бывшему, какое он говно – с кем не бывает и вообще себя надо прощать!

«Бывало и получше!» – упала, громко ругалась и разревелась прилюдно.

«Эмигрировать срочно!» – высказала всем, что ты о них думаешь, устроила скандал, приставала к незнакомцу на глазах его подружки и проблевалась у всех на виду.

К счастью, у меня бывало и получше. А сегодня так и вообще молодцом! Правда, мое тело так не считает – все ужасно болит и хочется сдохнуть, но нельзя, в девять на работу. Да, выпивать в двадцать пять и выпивать в тридцать – вообще не одно и то же. Выгребаем из аптечки «набор алкоголика»: болеутоляющие, мочегонное, энтеросорбент, слабительное и гепариновую мазь от синяков. Закидываемся всем поочередно и на унитаз –ждать, пока зло покинет организм. Сейчас бы в сауну, пропотеться хорошенько… Вот было бы здорово! Вообще огурчиком бы вышла. Но ничего, будем действовать по отлаженной схеме. После очистительных процедур бегом под горячий душ и давай натирать себя что есть силы жесткой массажной щеткой. Иногда задаюсь вопросом: «Я моюсь или наказываю себя?» Наверное, и то и другое. Наш внутренний родитель, он всегда на стороже, от него не скроешься, накосячил – давай отрабатывай. В какой-то степени даже легче становится после самоистязаний вроде: час на беговой дорожке, никакого мороженого и шоколада, два, нет – три дня на кефире…

Красная, вся в облаке пара, словно Венера Милосская, подхожу к ростовому зеркалу в ванной. Провожу рукой по запотевшему стеклу и рассматриваю себя: голая девушка, с небольшой, как говорил бывший «прямо с ладошку», грудью, талия не осиная, но она есть, темные мокрые волосы спиральками спадают на плечи. Вроде бы все на месте, но мне не нравится. Никогда не любила свое отражение, сколько бы мужчин не говорило мне, что тело мое прекрасно, я ни за что им не поверю. Зато я охотно верю голосам в голове, вторящим: «Эй, корова! Жопу убери – ни пройти, ни проехать!» или «Пончик, бублик, бублероооид!» – громко, язвительно звучат они в моей голове и ни один комплимент не сможет их перекричать. Заматываюсь в полотенце и бегу сушиться.

Итак, на часах уже семь тридцать. Никакого завтрака – обойдешся, ты наказана. Вместо завтрака: стойка на первое, пресс на второе и отжимания на десерт. Так-то! Теперь лицо. Боже… Ну что же, вываливаем косметичку и достаем из загашников весь арсенал для реанимации жирной отекшей ряхи! Масочки – само собой! Гуаша, мезороллер, силиконовые баночки – чувствую себя алхимиком или доктором Франкенштейном, пытающимся оживить очередное чудовище. А я и есть чудовище – прекрасное снаружи (хоть сама я так не считаю) и безобра́зное внутри. Следом – грим. Все в лучших традициях мейкапа: основа, база, контуринг, тени, подводка, тушь, пудра, лак для фиксации. И вот на меня смотрит из зеркала нарисованное лицо, там, где-то под толстым слоем штукатурки, мое настоящее лицо, отекшее от недосыпаний, алкоголя и кальяна… С синими кругами под глазами, впалыми скулами и мелкими мимическими морщинками, именуемыми гусиные лапки. Черт бы побрал этих гусей!

Смотрю на себя и вспоминаю, как собиралась мама. Это всегда был ритуал – таинственный и жутко помпезный. Нельзя было мешать и путаться под ногами, можно было тихо сидеть на кресле возле дивана и благоговейно наблюдать. Сначала мама распахивала дверцы шкафа и словно ревизор осматривала его содержимое. Она обожала шопинг, несмотря на то что во времена моего детства этого термина еще даже не существовало. Мы вместе могли часами бродить по универмагу, единственному в городе, рассматривая и примеряя одежду – это называлось «продавать глаза». Приметив что-то, она непременно начинала откладывать, это было непросто, так как из доходов семьи у нас была только скудная отцовская зарплата, постоянно урезаемая за прогулы и пьянство. Он был прекрасным специалистом, поэтому мог не бояться увольнений, но мы не видели: ни премий, ни надбавок, ни тринадцатой зарплаты… часто, добрая половина пропивалась по дороге домой.

Проще стало, когда появился пластик. Только мама умела пользоваться банкоматом, поэтому зарплата отца была целиком в ее власти. Раз в месяц у нее пополнялся гардероб: лакированные туфли на высоком каблучке, сиреневый брючный костюм и сумочка в тон, юбка-карандаш, длинный до самых щиколоток сарафан в крупный горох. Мама обожала парфюмерию, косметику, бижутерию и шиньоны. Боже, как я мечтала быть такой, как она. Когда мамы не было дома, случалось это довольно часто, (она практически никогда не работала, но ее все время не было дома), я тайком заглядывала в шкаф. Меня обдавало волной ароматов – смесью запахов новой одежды, обуви, порошков и мыла. Мама очень любила запах порошка, поэтому хранила его в шкафу. Но трогать ничего было нельзя – заметит. Как только переступала порог дома, она шла проверять свои сокровища и сразу понимала, если я касалась вещей. Расстояние от плечика до плечика было выверено в точности до миллиметра. Как бы я ни пыталась, но расположить все ровно так, как было, у меня не выходило, поэтому мне оставалось только смотреть.

Выбрав наряд, мама приступала к макияжу: толстый слой тонального крема «Балет», она покрывалась им ото лба до ключиц, затем пудра неестественно-светлых оттенков. У нее была белая кожа, зеленые глаза и русые волосы. Весной ее лицо обсыпало веснушками, с которыми она всю жизнь боролась и выводила всеми возможными средствами. Поэтому ровный светлый тон кожи – это прям ее загон. До сих пор помню этот запах и жирный след, который оставался, прикоснись она к тебе лицом. Глаза подведены угольно-черным карандашом: верхнее веко и нижняя слизистая. Кроваво-красная или темно-коричневая помада и непременно удушающе-сладкие духи. Мама хотела выделяться, и ей это удавалось.

Я очень похожа на нее, всячески это отрицаю, всеми силами стараюсь быть не такой, как она, но кого я обманываю? Загляните в мой шкаф. Если вы приоткроете дверцы, вас обдаст ароматом цветов. Нет, я не храню порошок с вещами, но люблю сбрызгивать своими духами одежду, чтобы всегда приятно пахло. У меня, так же как и у нее, большая коллекция парфюма и косметики. Только в отличие от нее, моя расставлена аккуратными рядами на туалетном столике, маме же приходилось прятать свою от отца. Однажды он нашел ее косметичку и растоптал прямо на наших глазах, превратив содержимое в труху. Тогда я дала себе обещание, что моя косметика будет всегда на виду и со мной такого не случится, а мама – восполнила свои запасы на следующий же день. В то время как раз появилась каталожная косметика и она навсегда стала постоянным клиентом новых «бизнес-леди».

****

Бегу на работу, благо она в одном квартале от моей квартиры – очень удобно. Берите себе на заметку. Никаких: такси, за руль с запахом…, но и минусы тоже есть – участливые коллеги могут забежать навестить «приболевшего». Поэтому свой адрес я тщательно скрываю. И не только его, а еще вес, возраст и прочие женские слабости. Пробегая мимо витрин, непременно пялюсь, осматриваю себя с ног до головы: каблуки, суперузкие джинсы, облегающий белый топ, обтягивающий неестественно большую грудь (вернее нешуточный пушап), на носу солнцезащитные очки (красные белки тоналкой не замажешь) и черные длинные волосы, свисающие как сосульки (результат выпрямления). Похожа на куклу, но мне нравится.