Annotation
Что там, за гранью? За чертой, которая соединяет/разъединяет даты прихода в этот лучший из миров и ухода из него? Жила-была одна женщина… Обыкновенная. А, может быть, и не совсем. Муж, дочь, родственники, друзья, приятели. И вдруг — её не стало. Но не стало только в привычном мире, который ощущаем всего пятью чувствами. Душа же продолжила своё путешествие…
Марина Румянцева
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
Марина Румянцева
Ангел Маруся
1
Лениво определяющееся в прямоугольнике окна осеннее утро началось для меня довольно неожиданно — с изменения агрегатного состояния. В предрассветной мути я обнаружила себя невесомо парящей под потолком собственной спальни и, списывая необычные ощущения на продолжение сна, некоторое время бездумно наслаждалась ситуацией.
Однако это не было сном — по крайней мере, в привычном смысле слова. Спали внизу, подо мной, на кровати — двое. Один из них сладостно похрапывал, вздымаясь цветастым сугробом на супружеском, надо полагать, ложе. Вторая лежала тихо, вытянувшись в струнку, смотря на меня остывающими глазами.
Вот никогда не верила в сказки-рассказки об отделении души от тела. А зря. Тело еще помнило, как в сердце злой собакой вцепилась боль, в то время как новая сущность, изящно выскользнув из материальной оболочки и пролетев через светящийся обруч, невесть откуда появившийся среди моей спальни, легкомысленно воспарила к потолку.
Итак, я умерла молодой. В смысле — недостаточно зрелой для этого события. И совершенно не готовой к нему.
Не лежал у меня в нижнем ящике комода заветный узелок с тщательно подобранным нарядом пастельных тонов. Не была припрятана среди документов, необходимых для жизни и надписанных конвертиков с деньгами (для жизни же!) бумага, отражающая последнюю волю… Впрочем, меня это совсем не волновало. Новое состояние было настолько соответствующим тому, к чему мы безрезультатно стремимся в земной жизни, что никакой печали по поводу моего безвременного ухода категорически не было. Милое ж дело — заснул и проснулся в мире ином, без мучений и жалких цепляний за мирское. Повезло. Хотя, если вдуматься, я в этом плане тоже постаралась. Наверное, количество вкушенных мною накануне удовольствий оказалось совершенно несовместимым с жизнью.
Вчерашняя вечеринка по поводу юбилея фирмы с обильными возлияниями и мелкими безобразиями, затянувшаяся до глубокой ночи, полбутылки виски в лифте на двоих с новым мальчиком-сотрудником, «на ход ноги» … Мой ход ноги он, после нежного поцелуя на брудершафт, попытался направить в нужную ему сторону. А именно — в тёмный угол. Тут на меня напали дурацкий смех и икота, взаимно усиливающие друг друга до полного изнеможения организма. Собрав всю оставшуюся волю к победе и вырвавшись из одних цепких ручонок, попадаю в другие — мужние.
Встречает заботливый супруг подгулявшую женушку, как бы кто не обидел ненароком любимое тело. Констатация моего состояния, грубо описанная фразой «Машка, ты же в хлам!» плавно перетекает в очередной скандал. Скандал исполняется соло, я только успеваю вставить фразу из инструкции по бережному обращению с хрупкими и дорогими предметами, завораживающую своей непереводимой загадочностью — «не кантовать!». Эта фраза, прозвучавшая, на мой взгляд, совершенно оправданно во время недостаточно нежной погрузки тела в машину, почему-то выводит из себя супружника. Он толкает меня на заднее сиденье и захлопывает дверцу. Всю дорогу до дома я борюсь с тошнотой и сползанием в бессознательное состояние, ласково именуемое среди своих «коматозой» — не хочу под холодный душ. Я тёплый люблю.
Люблю хорошую музыку и красивые вещи. Люблю путешествовать, быструю езду, кошек, шоколад, вино на закате, когда солнце неожиданно прячется за горы. А утром выныривает из моря… Я и теперь всё это люблю, но — не прикасаясь, только памятью. Здесь любят так.
2
Здесь все по-другому. Можно, например, мысли читать, чьи хочешь, или там судьбу видеть далеко вперед, только вмешиваться в жизненный процесс нельзя. Всё должно идти своим чередом. Ещё — очень напрягает ваша тоска по нам, ушедшим. По мне же пока никто не затосковал, даже не хватился — утренний сон сладок. Сопел рядом с моей остывающей оболочкой муж Остап, спала в соседней комнате, уронив на пол скользкое тельце мобильника, дочь. Опять с ухажерами до рассвета болтала на родительские денежки, а ведь обещала! Шмотки, мальчики, клубы, помаленьку травка. Заплачешь завтра по матери, лахудра.
Впрочем, мать-то никуда не денется — будет виться вокруг вас, подавать знаки. Вмешиваться в жизнь нам нельзя, а знаки подавать — пожалуйста. Жаль только, редко кто их замечает. Все правила поведения в потустороннем мире были доведены до меня сразу, еще я получила доступ к ответам на все вопросы, прошлые и будущие. И, естественно, первым делом, поскольку всё земное было для меня ещё очень близким, я спросила о насущном. Некогда горячо любимый муж, храпящий сейчас прямо подо мною на супружеском ложе, я подозреваю, недавно дал мне измену. Вот просто из спортивного интереса хочу знать, верны ли оказались мои тогдашние предположения. Да, увы. А как отпирался! И, самое интересное, я ведь ничего против этой девочки, прибившейся к нам на отдыхе, не имела — наоборот, даже предложила пригласить её посидеть на прощание за бутылочкой вишневого вина, чинно-благородно. Да что там, я бы не возражала, даже если бы наш последний вечер в теплых странах закончился небольшим совместным эротическим хулиганством. Так ведь нет, заманил юное создание под предлогом морского купания в душистую южную ночь, пока супруга принимала ванны, и оприходовал. Теперь-то я знаю, почему ночной пловец тогда в койке был вяловат. Заплачешь завтра по женушке, кобель.
Впрочем, уже сегодня. Дай-ка я еще куда-нибудь слетаю, пока не началось. Кого бы навестить, пощекотать ненароком пятки призрачной рукой, обронить любимую вазу с полочки… Начальницу проведаю. Вот кто меня всегда раздражал, как гвоздь в ботинке. На меня, такую эффектную, не дуру, с ухоженной и тренированной оболочкой смотрела порой, как на насекомую — с изучающей жалостью. Полечу, оброню ей парочку ваз. Особенно меня возмутила одна фраза — что-то про «люди мне давно не интересны, ничего нового». Почему-то я отнесла её на свой счет. Три вазы. И любимый торшер. Хотя, что-то мне подсказывает, что ни ваз, ни торшера.
Так и было — книги, книги, какие-то сувенирные побрякушки со всего света и мохнатый белый ковёр, дорогущий. Я тоже такой хотела. Лежать на нем, смотреть в огонь и мечтать о том, чего никогда с тобой так и не произойдёт… Ковёр-самолет мечты. В свете ночника — едва угадывающийся под одеялом силуэт и огромный чёрный кот, ушастой головой на подушке. Почуял меня, зверина. Приоткрыл глаза и шевельнул лапой, выпустив сабельки когтей. Они нас чувствуют сразу. Я тоже прониклась к нему симпатией до такой степени, что передумала устраивать небольшой погром, только развернула фотографию улыбающегося молодца — сын, любовник? — лицом к стене, да повесила на люстру один из тёплых носочков, валявшихся у кровати. Полтергейст — это мы. Вообще-то я сомневаюсь, что старушка обнаружит мои проделки, она выше этого. Противная сушеная стрекоза, не досчитаетесь сегодня в трудовых рядах лучшего сотрудника. Оборот фирмы упадет, молодой любовник отвернется… Кот угрожающе заворчал, фигурка из-под одеяла то ли локтем, то ли коленом торкнула его в бок. Ну ладно, некогда мне тут с вами. На ковре в гостиной валяться не стала — мы умеем моделировать любые ощущения, если захотим. Беда только одна — нам мало чего хочется.
