Обратный путь через лес дался гораздо легче. Фабиан и сам не понял, как так быстро вышел к стоянке.

– Вот ты где, – воскликнул отец, увидев между деревьев светловолосую голову сына. – Зверя нет, весь попрятался. Что там у тебя?

Мальчик протянул отцу находку. Лорд принял сверток, удивленно посмотрев на сына, и передал младенца стоявшему рядом слуге. Тот приподнял край одеяла и развернул пелёнки.

– Ваша Светлость, это девочка.

– Что ж. Будет подарок для леди Адалины.

Гаэль Ла Каммиса редко выбирался из своего поместья, предпочитая проводить время в уединении. Он знал всё, что происходит в его владениях. Не доверяя управляющему в полной мере, сам объезжал земли и общался с крестьянами. Люди его любили.

Семьей он обзавёлся поздно, когда возраст начал близиться к тридцати. Он без раздумий взял бы девушку низшего сословия, но положение обязывало, и пришлось отправиться в столицу на ежегодную ярмарку невест. Статный, богатый мужчина с древней родословной – Гаэль являл собой лакомый кусок для многих знатных домов не только Мелхо́ра, но и всего королевства – Белтрэ́н.

Королевский дворец из белого камня, словно сотканный из плотного тумана с высокими шпилями и разноуровневыми резными башнями, поражал великолепием. Каждый, кто его видел, приходил в неописуемый восторг. Гаэль узрел лишь, впустую потраченные средства. Но монаршим особам виднее, куда девать деньги налогоплательщиков. Празднество длилось десять дней, но он не собирался так долго задерживаться. Решил, что остановит выбор на первой подходящей девице. Главными критериями были кротость, покорность и умение вести хозяйство.

У Вито Л'Амидайо расцвели три прекрасных дочери. Адалина была старшей из них. С лордом Ла Каммиса её познакомил кузен – Дамиан.

– Вы знакомы с моей кузиной? Адалина сепа4 Л'Амидайо, – не дождавшись ответа, представил он спутницу.

Девушка сделала книксен и подняла на Гаэля глаза. Стройная фигура с гордой осанкой и открытое красивое лицо, произвели на мужчину впечатление. Даже богатое убранство бального зала меркло перед её красотой. Но больше поразил взгляд: вызывающий, в котором не улавливалось ни капли смирения и стеснения. Он провёл в обществе Адалины Л'Амидайо весь вечер и настолько очаровался, что напрочь забыл о других, более подходящих, по его же меркам, претендентках. Их свадьба не заставила долго ждать и состоялась тут же. В качестве подарка Гаэль преподнёс перстень с большим сапфиром в знак единства и верности, который в последствии должен перейти будущей жене их первенца. Церемонию провели в центральном королевском соборе Мелхо́ра, аккурат после ярмарки, и счастливые молодожёны отбыли в поместье Ла Каммиса.

Поговаривали, что над родом Л'Амидайо нависло страшное проклятье. Дамиан недавно похоронил жену, которая умерла родами, и подыскивал новую партию. Гаэль и сам начал в это верить, когда Адалина в течение долгого срока не могла зачать. Лорд стал подумывать о повторной женитьбе, но леди сообщила, что беременна и, тот сразу забыл о своих намерениях. Известия, что у них не будет больше детей, Гаэль воспринял спокойно. Одного наследника он посчитал достаточным и брать вторую жену не помышлял. В найденном младенце он узрел знак судьбы и приютить найденыша счёл за благое дело. И хоть не выражал любви к ребенку, тем не менее воспитывал как родную дочь, давая всё, в чём по его представлению должна обладать леди.

Адалина же, увидев принесённую из леса девочку, приняла за насмешку Высших Сил: отобрать родную дочь, чтобы подсунуть чужую. Но перечить мужу не стала. Она так и не смогла оправиться от потери второго ребенка, хотя четыре года как минуло. Для неё и первенец-то стал огромным подарком. Адалина даже не пыталась полюбить подопечную и имя дала соответствующие – Мириам – «горькая вода».

Девочка обучалась чтению и письму, занималась арифметикой и игрой в цитадель, вышивала и играла на арфе, училась варить мыло и отливать свечи, с малых лет держалась в седле. Гаэль выделил ей приданое и рассчитывал, что в будущем она сможет составить достойную партию любому благородному господину.

Мириам была послушной, но порой вела себя как настоящий сорванец. Нянька ковыляла за ней по коридорам, причитая, что не пристало так вести себя леди. Как истинное дитя природы, Мириам обожала всё живое, и оно ей отвечало: шелестом листвы, щебетанием птиц, шумом дождя, солнечными переливами в ярко-рыжих локонах. Она выбегала под дождь, подставляя маленькие ладоши крупным каплям, и собирала их словно драгоценные жемчужины. Мириам любила подолгу оставаться одна, слушая завывание ветра и улавливая только ей понятную мелодию; видела в серых сумерках нечто большее, чем расплывчатые тени.

 Никто словом не обмолвился, что она не родная. Лорд сам сообщит, если посчитает нужным. Но правда, что вода – точно не знаешь, где и когда просочится. Да и нужно ли, ведь девочка не походила ни на леди Адалину с ее холодным серым взглядом и золотыми локонами, ни на темноволосого кареглазого лорда Гаэля.

Как и все Фабиан находил Мириам странной, хоть и не мог понять, в чём эта странность заключается. Она вечно путалась под ногами, бегая следом и ластясь, точно приблудившийся щенок. Ни мать, ни отец не выражали к ней интереса, но обращения требовали не иначе, чем с собственным сыном. Фабиан старался проявлять доброту к бедной сиротке, но иногда его поступки выказывали бессердечие.

На день рождения, он сообщил за праздничным обедом, что она ест убитого оленя. У девочки случилась настоящая истерика, и няньке приказали вывести её из-за стола. Пиа потом жаловалась, что два часа не могла успокоить и была вынуждена дать сонных капель. Те почему-то не подействовали, видать слишком сказалось потрясение. Фабиана наказали, оставив без ужина, а Мириам сделали строгое внушение: леди не пристало заливаться слезами и кататься по полу, даже если той всего четыре года. Оба урок усвоили.

В очередной раз подстрелив зайца, Фабиан надёжно спрятал тушку в охотничью сумку и собирался отнести на кухню. Мириам возникла перед ним, будто вырвавшийся из-за облака лучик. Она ткнула в ягдта́ш пальцем, подозрительно уставилась на брата и спросила, кого-то он там прячет. Фабиан неохотно открыл сумку и позволил заглянуть внутрь. Он опасался, что она снова начнёт рыдать, но Мириам бережно извлекла убитое животное, прижала к груди и отнесла в дальнюю часть сада, чтобы похоронить под розовым кустом. Позже, зайдя на кухню, он обнаружил названую сестру у клетки с амадином. Она стояла на коленях на низком табурете и, поставив локти на подоконник, подпирала кулаками щеки. Как завороженная слушала раздражающий птичий свист, так похожий на утиное кряканье.

– Красивый, правда, Мири?

– Очень, – благоговейно прошептала она.

– Жаль только повар пустит его в пирог, – с наигранной скорбью вздохнул Фабиан.

– Как? – в наивных глазах появились слёзы.

– Закатают в тесто и сунут в печь, дорогая сестрица.

Мириам забралась с ногами на табурет и потянулась к задвижке. Удалось не с первого раза, пришлось встать на цыпочки. В результате табурет покачнулся, и она свалилась, больно ударившись о каменный пол. Но дверца открылась, и амадин вылетел в распахнутое окно. Мириам сидела на полу, потирая ушибленный бок. Она смотрела на опустевшую клетку и улыбалась, в то время как по щекам катились крупные слёзы.

– Он улетел к своей семье и теперь будет жить на свободе, – счастливо сообщила она.

– Да, пока кто-то другой не поймает и снова не посадит в клетку, – бросил Фабиан, покидая кухню.

На мгновение он устыдился своего поступка. Птицу вовсе не собирались подать на ужин – уж слишком мелкая. Просто его раздражал мерзкий клёкот. Мириам наверняка влетит за то, что выпустила амадина. Ей всегда попадало за нелепые проделки и частенько по его вине. Но она никогда не ябедничала и не обижалась, какими бы жестокими не были выходки брата.