— Температура спала, — озвучивает мои мысли Игнат.

Я замечаю у кровати таз с водой и полотенце в нём. Опускаю взгляд вниз и понимаю, что сижу без верхней одежды. Вспыхиваю и с испуганным писком прикрываюсь.

— Ты меня раздел?

— У тебя был сильный жар, — поджимает губы и кидает сухо. — Футболка в изголовье. Высохла уже. Слушай, Зубрилка, ты всегда такая невезучая? Всегда от тебя столько проблем.

— Прости, — шепчу со слезами и, прижимая одеяло к груди, тянусь за футболкой.

Натягиваю её и, поднявшись, прыгаю в туалет, оставив Игната сидеть на кровати. Умываюсь. Привожу себя в порядок.

— Игнат, ты не пробовал звонить?

— Здесь связь не ловит. Электричество тоже работает с перебоями.

— Я просто боюсь. Что, если нас не найдут? Что, если еды не хватит? Игнат… Я боюсь замкнутых пространств.

— Я знаю, Зубрилка. Понял, когда у тебя случилась паническая атака.

— Паническая атака? Я… я не знала…

— Первый раз такое было? — хмурится.

— Да, Катя.

— Но… Ты знал, что нужно делать. А… — договорить он мне не даёт, с грохотом ставит чашку на стол.

— Пей чай. И ешь.

Он почему-то злится. Уходит в ванную и с грохотом захлопывает дверь. Слышу шум воды. Ковыляю к столу и без особого аппетита начинаю есть плов. Осиливаю лишь половину тарелки. Выпиваю чай и возвращаюсь в кровать.

Когда парень выходит из ванной, я сижу, поджав под себя ноги. Парень замирает, рассматривая меня и что-то усиленно обдумывая.

— Спать хочешь? — спрашивает в итоге тихо.

— Пока не хочу.

— Тут телевизор есть с флэшкой. Хочешь посмотреть что-то?

— Нет. Не хочу, Игнат, — шепчу тихо. — Игнат, расскажи о себе.

— Что тебе рассказать, Зубрилка? Излить тебе душу? — склоняет голову к плечу.

— Игнат, я хотела спросить у тебя кое-что, — начинаю тихо.

— Я устал, Катя, — перебивает меня. — Я спать хочу. Подвинься.

Проходит к кровати и мотает головой. Опускается рядом.

— Почему ты постоянно грубишь? — спрашиваю обиженно.

Ничего не отвечает. Ложится. Носом утыкается в подушку. И, кажется, мгновенно засыпает. А я долго сижу рядом с ним. И пальцами вожу по его лицу, когда убеждаюсь, что он заснул. Нежность растёт в грудной клетке.

Спокойный. Расслабленный. И даже беззащитный. Он спит, как младенец. И я понимаю, что он безумно устал за эти два дня. Он заботился обо мне. Готовил. Обтирал. Поил и кормил.

В груди растёт такое сильное чувство, что о нём хочется кричать на весь мир. Чтобы каждый услышал. Узнал. Я перебираю волосы Игната, а потом тихо начинаю петь колыбельную, которую пела мне мама в детстве. Я теряюсь во времени. Не замечаю, как сама проваливаюсь в сон, уложив голову ему на грудь и накрывшись одеялом.

*****

Просыпаюсь я от грохота. Сажусь и глупо хлопаю глазами. Игнат подрывается с кровати и подходит к окну.

— Нас нашли, Катя, — кому-то махнув рукой, говорит парень.

— Правда? — я подскакиваю и падаю обратно, тихо взвыв от боли в ноге.

— Да. Там спасатели и скорая. И твои родители. Одевайся. Скоро будем дома.

Кидает мне мои вещи, сам быстро одевается. Когда дверь в дом распахивается и в нагретое помещение попадает холодный воздух, Игнат подходит ко мне. Он склоняется, чтобы помочь мне обуться. Когда он начинает выпрямляться, я кладу руки ему на лицо, сжимаю щёки и прижимаюсь губами к уголку рта. Чернышев издаёт странный звук, похожий на рычание. Он подхватывает меня на руки и выносит на улицу. Оба щуримся от яркого слепящего солнца, отражающегося от снега. Я ловлю странную эмоцию в глазах Игната, когда он ставит меня на ноги и заглядывает мне в глаза. Эмоцию, походящую на вину.

— Игнат, Юля сказала мне, что ты на меня поспорил. Что весь твой интерес — лишь желание выиграть. Она ведь солгала?

Я с мольбой смотрю в его лицо. И узнаю ответ до того, как он открывает рот. Парень поджимает губы и отводит взгляд.

— Всё не совсем так, Зубрилка.

— Поспорил… — шепчу с болью в голосе. — Ты просто на меня поспорил. А я… Я ведь… Боже…

Я отшатываюсь. Рукой сжимаю горло, чувствуя, как перестаёт хватать воздуха.

— Катя, послушай… — протягивает руку, но я отшатываюсь.

— Нет. Не прикасайся. Скажи, что ты выиграл, Игнат. Потешься со своими друзьями. Потешь своё самолюбие.

Я качаю головой и пячусь от парня. А потом разворачиваюсь и кидаюсь к родителям, которые стоят совсем недалеко. Каждый шаг причиняет боль. Но эта боль не идёт в сравнение с той болью, что раздирает мою душу. Я ведь влюбилась. Влюбилась настолько, что дышать не могу. А он добивался лишь одного.

Я влетаю в родные и надёжные объятия отца. Вжимаюсь лицом в его грудь, вдыхаю запах защиты и дома, прошу:

— Забери меня домой, папочка. Пожалуйста.

Крепкие руки отца крепко обнимают меня. Ко лбу прижимаются сухие губы.

— Поехали, принцесса моя. Поехали.

Держась за руки родителей и направляясь к машине, несколько раз оглядываюсь назад. На Игната, который всё ещё стоит у дома, не обращая внимания на людей, которые суетятся вокруг. Я плохо и смазано вижу его лицо без очков, даже направление его взгляда не могу отследить. Ещё и слёзы мешают.

Идя к машине, я уже знаю, что перейду в другую школу. Слишком многое изменили эти четыре дня. Слишком многое я узнала. Ничто больше не держит меня в школе. Никто. Поэтому, кинув последний взгляд на фигуру у дома, я шепчу одними губами:

— Прощай.

*****

— Здравствуй, Катюша, — приветливо говорит директор школы, улыбаясь так, что я не могу сдержать ответной улыбки. — Пойдём, я представлю тебя классу.

На подрагивающих от волнения и страха ногах я захожу за директором в класс. Робко окидываю взглядом незнакомые лица и в тот же миг застываю, громом поражённая. Нет. Не может этого быть! Как? Как он оказался здесь? Ведь я бежала от него. Сменила школу. Сделала всё, чтобы забыть. Чтобы выкинуть из сердца. Но, видимо, Игнат Чернышев не тот, кто любит проигрывать. Не тот, кто оставляет спор нерешённым. По его глазам вижу, что в этот раз он пойдёт до конца.

Конец первой части