– Обязательно. Но не волнуйтесь, там будет весело, – обещаю я.
– А если не будет? – капризно осведомляется Баламут.
– Тогда на обратном пути заедем в Макдак и на батуты, – быстро обещаю я, и он вопит «ура», а лицо Аглаи немного светлеет.
– Можно я возьму с собой телефон? – умоляет она, и я, скрепя сердце, киваю.
В воскресенье утром начинается полный дурдом – я вдруг соображаю, что в моем гардеробе только одно платье, более-менее похожее на вечернее, а у Аглаи нет вообще ничего подходящего. Приходится выкручиваться за счет яркого худи со стразами, который она выпросила на прошлый Новый год.
Посмотрев на себя в зеркало в черном платье, я понимаю, что это полный провал. Оно морально устарело еще года три назад, и теперь я в нем выгляжу так, словно собираюсь на собственные торжественные похороны.
– Мам, надень красное, – мимоходом советует Аглая, и я думаю, что в этом есть резон.
«Красное», правда, это не платье, а туника, но зато последняя еще не вышла из моды и отлично смотрится с обтягивающими брюками-стрейч. Разумеется, все это будет крайне хреново выглядеть, если другие женщины придут в вечерних платьях, но…
– Не жили хорошо – нечего и начинать, – бормочу я себе под нос, довершая образ модными черными кожаными кедами, отороченными мехом – мой прошлогодний подарок самой себе в честь премии. Да, не туфли на каблуках, но если кого-то не устроит, мы можем и уйти пораньше – в бургерных и на батутах дресс-коды нам рады в любом облачении.
В тот момент, когда я уже думаю вызывать такси, звонит Мортен.
– Приеду через полчаса. Вы готовы? – спрашивает он.
– Готовы. У нас правда, как выяснилось, по части вечерних платьев полный фейл, – предупреждаю я, но его на заднем плане настойчиво зовет какой-то женский голос, и он быстро завершает беседу, по-моему, даже толком не услышав.
Выходя из дома, я вдруг понимаю, что страшно нервничаю. Что, если Баламут будет плохо себя вести? Что, если я окажусь единственной женщиной в брюках? Что, если…
Мортен ждет нас, стоя возле автомобиля, припаркованного у подъезда— он приехал на какой-то китайской модели серого цвета, достаточно крупной, но не броской.
Слегка взвинченный Баламут, не понимающий, чего ожидать, вылетает из подъезда и настороженно таращится на Мортена, пока мы здороваемся. Аглая буркает ему: «привет» и смотрит себе под ноги. Она всегда стесняется незнакомцев.
– Садитесь, – говорит он, открыв детям заднюю дверь и мимоходом треплет Баламута по макушке, получая в ответ полный любопытства взгляд, какими могут смотреть только дети: «А ты кто? Тебе можно доверять?»
Распахнутая красная куртка Мортена напоминает мне тот момент, когда я прижималась к ней лицом – сразу после того, как он выдернул меня из-под колес, будучи прохожим-незнакомцем. И я невольно краснею, а моя нервозность усиливается, и вдруг одолевает тошнота.
– Ты в порядке? – спрашивает Мортен в этот самый момент, и приходится приложить значительное усилие, чтобы прекратить панику.
– Да. Немного кружится голова, может, из-за погоды, – на ходу придумываю я, но с утра и правда здорово потеплело.
Дети на заднем сиденье молчат как партизаны, и мы с Мортеном тоже не разговариваем. К тому времени, как мы приезжаем, моя тошнота и нервозность проходят – и окончательно отпускает, когда я вижу Хеннинга, встречающего нас. Это не удивляет: в его присутствии мне всегда становится очень спокойно, с нашей самой первой встречи.
С детьми, по-моему, происходит то же самое – чистая магия. Ничем иным невозможно объяснить, что обычно недоверчивая с незнакомцами Аглая улыбается до ушей в ответ, когда Хеннинг говорит, что она красавица, а Баламут повисает на нем с первой секунды так, как висит обычно только на мне – и больше ни на ком.
– Ну-ка, – говорит Хеннинг и, чуть отодвинув, поднимает его одной рукой, прижимает к себе, а второй обнимает меня.
– С днем рождения, – бормочу я. – Подарок за мной. Прости, я просто не успела придумать, что…
– Не надо. Ты уже подарила мне два подарка, – улыбается Хеннинг, перехватывая покрепче моего сына, который совершенно не собирается с него слезать.
– Баламут, отвяжись от него, – шипит Аглая, дергая брата за ногу, но тот еще крепче вцепляется в шею моего отца, а я растерянно улыбаюсь: дочь отчаянно ревнует Хеннинга к брату.
Но Хеннинг это тоже быстро понимает и, отпустив меня, крепко обнимает Аглаю. И они так стоят втроем, пока ее взгляд не меняется, а губы снова не расползаются в счастливой улыбке.
– Он всегда такой с детьми? – тихо спрашиваю я у Мортена, брови которого еле заметно поднимаются вверх, и он улыбается, еле заметно качая головой.
Когда мы проходим сквозь первый этаж бизнес-центра и попадаем в зал, я понимаю, что оделась удивительно точно и правильно: большинство женщин выглядит примерно так же, как и мы с Аглаей. Никаких драгоценностей и туфель на каблуках – здесь все носят нарядные толстовки, худи, туники и прочий праздничный кэжуал в сочетании с удобной обувью.
В зале уже человек тридцать – все собираются группками у небольших столов с бокалами и канапе. Болтают, смеются, пьют.
Заметив несколько взглядов, я опять нервничаю, но Мортен невозмутимо вкладывает в мою руку бокал шампанского и двигается сквозь зал, представляя меня по имени тем, кто оказывался рядом, но никому ничего про меня не объясняя. Куда делся Хеннинг с детьми, я даже не замечаю, но совершенно не волнуюсь: по тому, как они встретили друг друга, слепой бы не понял, что им хорошо вместе.
Выбрав пустой столик, Мортен берет тарелку и кладет на нее немного закусок для меня:
– Перекуси и перестань нервничать, – мягко советует он. – Ты отлично выглядишь, и все хорошо.
– Вкусно, – смущенно замечаю я, глотая шампанское.
Мортен улыбается, забирает у меня пустой бокал и быстро выменивает его на полный у официанта с подносом.
Пузырьки ударяют в голову, и я чувствую, как становится жарко. Или это от того, что он стоит слишком близко в своей ослепительной светло-голубой шелковой рубашке, и тонкая ткань подчеркивает каждый мускул? Я бы хотела потрогать его грудь хотя бы раз, провести ладонью по плечу, узнать, как все это теплое железо двигается под рукой.
– Кто все эти люди? – тихо спрашиваю я, пытаясь отвлечь саму себя.
– Родственники, друзья… они все – семья, мы так это воспринимаем, – негромко поясняет Мортен.
Мой взгляд скользит на рыжеволосую молодую девушку, которую он мне представил вместе с сопровождающим ее парнем-блондином – им на вид лет по двадцать пять.
– Майя и Артем, мы вместе работаем и дружим, – комментирует Мортен. – Там дальше Тимофей, это старый друг отца, они вместе выросли. Рядом с ним жена, ее зовут Катя. Тот мужчина с темными волосами – Марат, это тоже его друг. Скоро подойдет его жена Ольга, она папина сестра и наша тетя.
Он рассказывает еще про каких-то людей, но я не успеваю запоминать имена, и просто стараюсь не пялиться на него голодным взглядом. Чтобы отвлечься, пью еще и не сразу понимаю, что уже перебрала, и надо остановиться.
– А где мои дети? – вдруг вскидываюсь я, когда второй бокал шампанского уже наполовину выпит.
– Там же, где и все остальные мелкие, – хмыкает он. – У них своя туса, но позже мы объединимся, когда будет час игр.
– Что это?
– На каждом семейном празднике мы выделяем час, чтобы поиграть с детьми, – поясняет Мортен, – в этом участвуют все взрослые.
– Круто, – оцениваю я, замечая, как Хеннинг, наконец, возвращается в зал. Встретившись взглядами со мной, подмигивает.
– Папа сейчас будет общаться со всеми по очереди… хочешь, я тебе "Берлогу" пока покажу? – предлагает он.
Горячие пальцы Мортена едва касаются моей талии, чтобы деликатно указать направление, но я вся горю. Господи, зачем я столько выпила на голодный желудок? Покачнувшись на лестнице, вынуждаю его поддержать меня и заливаюсь краской от стыда и стараюсь не прижиматься, хотя от него восхитительно пахнет и очень хочется. Он просто вежлив, Альма, очнись… подумай о разнице в вашем возрасте. Но мой пьяный мозг вместо этого начинает подсчитывать, сколько времени у меня уже не было секса, и получается очень много.
