Заброшенная церковь. Белые стены разрушены в некоторых местах, часть потолка осыпалась, а вместо пола лишь холодная, сырая земля. Всё пропахло плесенью. Каким-то чудом, уцелело одно окно, но даже оно было покрыто грязью, а рядом висела паутина. В этих краях лучше держаться подальше от пауков. Часть из них ядовитые, а другие просто чертовски злые. В тот вечер звенел холодный дождь. Церковь стояла рядом с лесом. Соседнюю деревню не было видно из-за тумана, укрывавшего всю долину. Даже когда стоишь во дворе, из-за тумана и дождя создаётся впечатление, что вокруг тебя лишь стены. Кажется, что ты заперт в яйце, как внутри воздушного шара.

Где-то внутри церкви раздался металлический лязг. Что-то тяжёлое упало на землю. Даже деревья застыли на миг. Послышался чей-то уставший вздох. Среди тумана бредёт одинокая фигура, облачённая в тёмный плащ. Тёмный капюшон скрывает лицо. В тумане он скорее напоминает призрака, чем живого человека. Шаги его не слышны, а движения плавные, несмотря на хромоту. Как будто плывёт по бесконечному туману. Он выглядит так, словно после всей этой заварушки пойдёт перевозить души через Стикс. Фигура медленно проплыла внутрь церкви. Только сейчас стали слышны тихие, шаркающие шаги. Из глубины церкви раздался в ответ еле слышный, хриплый смех:

– Опять ты?.. – мужской голос звучал без страха, а наоборот, с предвкушением.

Фигура прошла в главный зал. Там, привязанный тёмными цепями стояла на коленях какая-то тварь. Его рот растягивался в улыбкe от уха до уха, обнажая кости и мышцы. Зубы, острые словно иглы, казалось бы, вонзались в него самого. Одна рука сломана, но тварь могла ей шевелить. Нет, даже не так… Это нельзя назвать движением, скорее, судороги или припадок. Кожа серая, практически чёрная. С кожи его лица хлопьями опадал и сыпался пепел. Оно сидело в кругу из соли, а вокруг находились кресты и иконы. Рядом с солью лежала полностью разорванная библия. Ощущение, что её не рвали руками, а вгрызались в страницы, в корку книги. Оно всё ещё дышало. Оно всё ещё улыбалось. Фигура остановилась в паре шагов от него. Она сняла капюшон. Под рваным плащом скрывалось женское, немного округлое лицо.

– Соскучился, грешник? – мягкий женский голос будто на миг успокоил тварь.

– Конечно, монашка… – он рассмеялся. – Да какая ты монашка… Изменница церкви. Побитая шавка. Твой Бог презирает тебя.

– Заскучал, бедный… Ничего, скоро всё закончится для тебя. – девушка начала расставлять вытянутые свечи вокруг твари. Из внутреннего кармана плаща она достала старое огниво, и после нескольких ударов подожгла первую свечу. Остальные свечи она начала поджигать от неё, одну за другой, медленно, буквально проплывая мимо твари.

– Какого тебе понимать, что ты убиваешь себе подобного? Такого же человека? Такого же изменника?

– Между мной и тобой нет ничего общего, грешник.

– Хватит врать. Ты и я – грешники. Ты отлучённая от церкви монашка, которая проводит свои грязные ритуалы на развалинах веры… Ты ничем не лучше меня. Хотя… Нет. Ты хуже. Я не оскверняю церкви…

– Бог нам судья.

После этой фразы девушка зажгла последнюю свечу. Она слышит эти слова не в первый и не в последний раз. Можно сказать, такая у неё работа – выслушивать тварей. Кто-то в этот момент начинает скулить о пощаде, о том, что Бог простит всех, что Бог всех любит. Другие в ярости рвут оковы и который раз пытаются убить меланхоличную монахиню, однако… Она выживала. И сейчас выживет, и потом – в этом она уверена. Она верила в Бога, соответственно, в своих действиях она уверена ещё больше. В руках она сжимает большой, серебряный крест и начинает молиться. Оно уже не сопротивлялось. Оно уже не боролось. Жалкое зрелище, если быть честным. Предыдущие твари хотя бы боролись, а эта… Просто ждёт своей участи.

Он обратил на монахиню свой гордый, насмешливый взгляд. Смотрит… Думаю, это слишком грубая фраза для того, у кого вовсе нет глаз. Лишь две бездонные дыры. “Лучше не вглядываться слишком долго во тьму” – так подумала про себя Виктория. Она обошла тварь со спины, всё ещё читая молитвы. Свечи, одна за одной, начали гаснуть. Последняя упала прямо перед тварью. Это не экзорцизм. Это кровавая жертва.

Крест, что держит монахиня, отливал серебром, и даже в полумраке блестел. Крест легко разложился, и оказывалось, что низ креста – лишь ножны, а верхнее перекрестие это ручка обоюдоострого кинжала. Одним взмахом она перерезала ему глотку. Он и так всё понял, просто не стал даже пытаться бороться за жизнь. А ведь когда-то это был человек. Самое главное здесь слово “был”. После того как человек поддаётся грехам, его душой легко завладеть любой нечисти. Чёрт, бес, демон – кто угодно может завладеть их телом, и тогда, увы, ничем уже нельзя помочь… По крайней мере так она считала. Люди неисправимы. Монашка вернула кинжал в ножны. Она ещё какое-то время смотрела как по шее, по спине и ногам стекает багровая кровь. Как висит на цепях безжизненное тело.

Запах крови внезапно разбудил её, и она быстрым шагом направилась прочь из церкви. Слишком долго здесь нельзя было находится. Через относительно небольшое время, тело, уже бывшего грешника, начинает источать миазмы. И, тут два варианта развития событий: либо труп частями развалился, и тогда к церкви нельзя будет приближаться месяц, либо труп взорвётся. Да, во втором случае также нельзя будет подходить к церкви, но миазмы будут быстрее уходить, наверное, понадобится где-то недели две. Вот только придётся сдирать со стен кровь… Девушка отошла буквально на пару шагов от церкви, как тут же она рухнула на колени. Она прошипела и бросила взгляд на раненую ногу.

– Ну ничего, осталось немного… Чёрт, как не вовремя… – адреналин перестал одурманивать разум, а на его место пришла лишь боль.

Девушка начала ползти к ближайшему дереву. Из-за дождя и грязи одежда стала невыносимо тяжёлой и холодной. Боль с ноги отдавала в бедро, а затем выше по позвоночнику. Особенно было больно, когда она случайно опиралась на раненую ногу, а под ней оказывался острый камень. Холодный дождь перерос в ливень, коих давно не было в этих краях. Ливни? Да что уж там ливни, дождей тут уже месяца три не видели! Вот только Викторию этот факт ничуть не радовал. Она еле доползла под дерево, и, тяжело дыша, облокотилась об его ствол.

«Наверное, это дуб… А может и нет… – размышляла монахиня, тоскливо поглядывая в небо. – Я-то знаю лишь берёзу и ель… Остальные деревья не различаю… Какие-то листочки, корой разные, но особо сути это не меняет. Бревно – это бревно, а ветка – это ветка. Какая разница для костра, ветка это клёна или берёзы? Хотя, наверное, вид дерева на что-то влияет, но я не ремесленник… Думаю, если бы была хоть немного общительнее, то может поспрашивала бы в деревне…»

Дева обречённо вздохнула. Прожила пол жизни в лесу, а различать деревья так и не научилась. Интересно, почему люди считают, что, если жить в лесу – обязательно будешь знать все травы и деревья? Виктория лишь знает точно некоторые съедобные растения и грибы, но не более. Если ты один живёшь, то кто тебе скажет их названия и для чего годны? Если ты один, то тебе остаётся только на зуб их пробовать и всё. Вот только, если отравишься, тогда точно никто не поможет. Такие развлечения даже для Виктории казались сомнительными.

Виктория убрала часть плаща, что прикрывала ногу. Открытая, рваная рана… Это был первый раз, когда на неё в лесу напал волк. Он был исхудавшим и, кажется, совсем одиноким. Иногда случается, что кого-то изгоняют из волчьей стаи, и те, в поисках чего-то мясного, натыкаются на людские поселения. Даже так, чаще всего они тащат кур или молодых телят, но никак не нападают на людей. Ситуация, шокирующая во всех смыслах. До этого дня Виктория считала, что очень хорошо понимает волков. Их жесты, иерархию в стае, но как оказалось, что волк – всё ещё дикий зверь. Как бы ты не понимал повадки зверя, это не значит, что он для тебя предсказуем и безопасен. Вообще, слово “безопасность” совсем не про лес. Виктория провела рукой по ноге…