– Катя, колония – это не изолятор, у тамошней администрации свои порядки. Но ты не расстраивайся, на днях я все улажу, и ты увидишься с Сашей. У меня есть хороший знакомый в управлении ИТУ, он поможет. Не беспокойся, эта схема действует.
Екатерина отнюдь не была слабой женщиной, но когда разговор заходил о сыне, глаза ее начинали поблескивать. Чувствовалось, что она не может сдержать эмоции. Потому Сергей с трепетом и смущением наблюдал, как меняется ее настроение и как только она начинала переживать, ее лучистые, красивые глаза, становились влажными от слез. Они редко виделись, но уходя после каждой встречи, он испытывал волнение. Сергей чувствовал, что с ним происходят странные вещи, которые случались с ним в детстве, когда влюблялся в какую-нибудь девочку. Или в более поздний период, например в юности, когда вздыхал по девушке и ухаживал за ней.
Сдерживая волнение, он, молча, сам себя успокаивал: «Это нормально, когда красивые женщины смущают и волнуют нас. Катя… Просто она мне симпатична, – вздыхая украдкой, он продолжал мыслить, – к тому же она замужем, а это о многом говорит».
Попрощавшись с Екатериной, Сергей заспешил на квартиру к брату Анатолию, приехавшему ночью из Михеевки от Сергея Ирощенко. Вероятно, он привез много новостей. Брат, проснувшись от звонка, встретил его заспанным, но ополоснув лицо водой, поставил чайник на плиту и пригласил Сергея за стол.
– Ну, не тяни, рассказывай, как там Сергей.
– Все отлично. Они с дедом Михаилом нашли общий язык и почти не вылезают из тайги. Сережка побывал на дальней заимке, от которой был в полном восторге. Если коснется чего-то серьезного, никакая милиция не найдет к ней дорогу, добраться туда без проводника невозможно. Серега рассказывал, что перед возвращением домой, оставил на едва заметной тропе, недалеко от избушки пару армейских «сюрпризов». Если кто-то захочет нахально вломиться в избушку, получит столько всего, что пропадет желание еще раз совать свой нос, куда не следует, – радостно, рассказывал Анатолий.
– Ты сказал Сергею, что Сашку скоро придется «освобождать» досрочно.
– Конечно, я объяснил ему, что урки совсем оборзели, пора их урезонить. Также предупредил, что Сашку надо спасать. Братишка, Сереге не терпится приехать в город, сам понимаешь, его помощь здесь нужна.
– Передай ему, пусть немного потерпит, без особой нужды появляться в городе слишком опасно. Следствие по делу о побеге продолжается, и чтобы Серегу не обнаружили, нам нужно обезопасить его. Думаю, он не станет спорить по этому поводу.
– Скорее бы собраться всем вместе. Планов-то у нас полно, – тяжело вздохнув, мечтательно произнес Анатолий.
– Скоро, Толя, скоро. Вот вытащим Сашку и «Черная молния» кое-кому даст о себе знать.
Подполковник Кузнецов после работы, зайдя в свой подъезд, по привычке проверил почтовый ящик и обнаружил в нем запечатанный почтовый конверт без обратного адресата. Переполненный любопытством, вскрыл конверт и прочитал содержимое. По мере прочтения кровь сходила с лица. От внутреннего напряжения ноги и руки слегка задрожали. Качнуло в сторону. Кузнецов оперся о стену. От волнения перехватило горло. Ослабив галстук, расстегнул ворот рубашки. Еще раз, но уже медленнее прочел от начала до конца. В письме отражались по порядку поэтапные шаги его нелегальной деятельности, а точнее функционирование подпольного производства, начиная с самого его зарождения и заканчивая сегодняшним днем. Также упоминалось, что кроме строительства дач и коттеджей, он занимается тайным производством мебели для кафе и ресторанов, налаженное совместно с директором предприятия Лисовым Михаилом Петровичем в промышленной зоне колонии строгого режима. В конце сокрушающего для него документа инкогнито приписал постскриптум:
«Таким компетентным органам, как ОБХСС и УГРО было бы интересно узнать, с какими преступными элементами Вы связаны в своем подпольном производстве. Всего вышеперечисленного Вы можете избежать, только в том случае, если Воробьев Александр будет выпущен из ПКТ, и в дальнейшем Вы оградите его от своего чрезмерного внимания. Надеемся на ваше понимание и в том числе, благоразумие. Срок исполнения – два дня. В противном случае Вас ждут крупные неприятности».
Забыв в горячке, что хотел обратиться к Крутову, Кузнецов, не откладывая, созвонился с начальником колонии Причаловым и договорился о неотлагательной встрече. Вернувшись в колонию, он спешно явился в кабинет начальника и стал сбивчиво объяснять о целесообразности выпуска Воробьева из ПКТ. Но из боязни не стал говорить про угрожающее письмо, а то Причалов, чего доброго, может прикрыть производство.
– Ты же сам настаивал, чтобы мы закрыли его. В чем дело, почему ты резко принял другое решение? – спросил Причалов.
– Борис Николаевич, просчитался я немного, вспылил, а нужно было Воробьева с оперативной точки зрения постепенно вести к другой части задуманного плана.
– Так нужно было согласовать свои действия с начальником оперчасти Цезаревым, а не ломать дров. Я ведь доверяю тебе, надеюсь на тебя.
– Николаич, я же тебе объяснял, что не хочу я подключать Цезаря. Лисов тоже просил, чтобы о нашем предприятии знало как можно меньше людей.
– Тогда сам решай проблемы. Что будешь делать дальше?
– Воробьева необходимо выпустить.
– Повторяю вопрос, с какой стати?
– Проследить за ним нужно, кое-какие люди в зоне за ним стоят, и они готовы подключиться для помощи, чтобы вытащить Воробьева из ПКТ.
– Замучаются вытаскивать. Назови фамилии этих людей.
– Надо его выпустить, тогда всю цепочку раскроем.
Кузнецов лукаво взглянул на начальника и, сунув руку под отворот кителя, достал конверт из внутреннего кармана.
– Николаич, зарплата подоспела,
– Что-то рано, вроде бы на той неделе была.
– Лисов премиальные выписал.
Причалов убрал конверт в сейф и, смягчившись, сказал:
– Сформулируй правильно постановление о смягчении наказания Воробьеву и отдашь мне на подпись. Пусть еще недельку посидит, и тогда выпустишь…
– Что ты, – перебил его Кузнецов, – здесь нужно ковать железо, пока горячо. Выпустим его завтра, а послезавтра уже будем знать всю цепочку.
Причалов согласно кивнул и махнул рукой, давая понять, что очень занят и времени для дальнейшего обсуждения нет.
Александра выпустили из изолятора на следующий день и уже к вечеру Брагины знали, что выиграли небольшое сражение за спокойствие и относительную свободу своего друга. Но впереди, если судить по надвигающейся грозе со стороны Садовникова – Аркана, Воробьева ждала коренная ломка. Но пока Кузнецов и Садовников готовились обрушить на него свой гнев, у Александра в жизни приключилось весьма радостное событие.
В один из погожих летний дней, Волков предупредил Воробьева, что в промзоне на углу столярного цеха будет осуществляться перекид. Со стороны свободы к забору должны подойти парни. После обеда трое знакомых Волкова заняли свои места у тыльной стены цеха. Александр присел на корточки на крыше, как раз над ними и закрыл свое лицо повязкой. Заключенные, принимавшие перекид, чтобы не стать добычей надзорной службы и активистов, прятали свои лица под повязками. Иногда приходилось отбиваться от них, но подобные стычки, как правило, заканчивались изолятором. В окружении Волкова всегда были дерзкие парни, и они категорически отказывались отдавать полученный грев и, чтобы не быть наказанными, принимали меры безопасности. Волков – сообразительный мужик и на рожон никогда не лез, но и отступать не привык, поэтому у него под рукой всегда была команда надежных получателей грева.
Вдруг со стороны свободы, за невысоким забором, откуда не возьмись, появилась девушка со светло-русыми волосами. Она помахала рукой, предупреждая человека на крыше, чтобы заключенные были готовы принять грев. Александр отчетливо разглядел ее фигуру и черты лица, она показалась ему очень симпатичной. С часовым угловой вышки заключили договоренность, чтобы во время перекида, он прогуливался по тропе нарядов и отошел, как можно дальше от вышки. Естественно Волков заплатил за его безучастие. Наконец раздался предупредительный свист, и полетели небольшие пакеты. Бросали четверо парней, да так далеко, что приходилось бегать вдоль цеха и собирать пакеты по всей территорией столярного цеха. Когда парни закончили бросать грев, Воробьев осмотрелся вокруг и, убедившись, что все разбежались, громко обратился к девушке: