– Как вы себя чувствуете?

Я жду этого вопроса. Подсознание требует, чтобы меня спросили о моем же самочувствие, но все, что могу ответить, так просто кивнуть. Мол, всё в порядке. Они хотят знать, что я в порядке. И я буду отвечать то, что они желают слышать. Ведь так правильно? Так нужно…

Со мной всё ни черта не в порядке, но сил говорить нет.

Меня трясет. Дышать тяжело, кости словно перемололи, а мышцы провернули в огромной механической мясорубке. То и дело потряхивает, иногда начинает колотить так, что зуб на зуб не попадает, но я продолжаю играть роль девочки, с которой всё в порядке.

– Рита, вы действительно себя хорошо чувствуете? Если нет, то мы можем поговорить позже.

В его голосе я слышу озабоченность. Он действительно волнуется о моем состоянии, и я немного успокаиваюсь, зная, что хоть кому-то не всё равно.

– Скажите, если вам плохо, и мы прервемся.

Обвожу взглядом палату, в которой меня держат, и вновь киваю. Здесь я себя значительно лучше чувствую, чем там, где провела последнюю ночь.

– Не нужно. Я в порядке, – лгу, сжимая кулак под простыней, которая прячет изможденное тело, покрытое царапинами и синяками.

Можно сказать, что я отделалась испугом. Но так можно лишь сказать. На самом деле я в полном беспорядке, но детективу Муну лучше об этом не знать. Чем быстрее меня допросят, тем выше вероятность, что я смогу убраться подальше от этого проклятого города.

Забуду ли я то, что произошло со мной? Нет, не забуду. Но я хочу вернуться домой к родителям. Спрятаться в их небольшом и очень уютном домике, пить бодрящий травяной чай, который заваривает каждое утро мама, и слушать, как ворчит отец, когда его любимая футбольная команда проигрывает. Хочу носить шерстяное платье, потому что в нем действительно тепло, и даже согласна натягивать на ноги те дурацкие туфли, в которых ни разу не натирала мозоли.

Я просто, черт побери, хочу убраться прочь!

– Тогда я задам вам несколько вопросов под запись?

Киваю, рассматривая детектива Муна. Кажется, его зовут Эрик. В голове все еще шум после обезболивающего, которым меня накачали, но, увы, действие препаратов стремительно подходит к концу, а просить еще я не рискую. Боюсь, что потеряю чувствительность или вовсе отключусь, а проснувшись, вернусь туда. Я не хочу вновь оказаться там.

– Мы можем начать с самого начала?

Я ловлю на себе внимательный взгляд детектива и киваю. Он терпелив. Тот, кто первым меня допрашивал еще в машине скорой помощи, напирал так, словно я кого-то убила. Может быть…

Голова взрывается болью, и я морщусь. Детектив Мун замечает это и вновь спрашивает о моем самочувствии. Будто ему действительно не наплевать.

– Просто голова разболелась, – тихо отвечаю, – но я могу говорить. Могу отвечать.

Он кивает и включает свой крошечный диктофон. Ставит его между нами и начинает говорить. Часть слов пролетает мимо ушей – они не касаются меня, только общая сводка: место, время, обстоятельства. После сухо звучит мое имя и перечень ранений.

От последнего я начинаю морщиться, но детектив уже не обращает внимания. Он продолжает говорить, устроившись на стуле напротив больничной койки, смотря в небольшой блокнот. И когда он замолкает, я остро ощущаю изучающий взгляд на себе.

– Начнем?

– Да, – сиплю в ответ и киваю. Нужно говорить.

Мой голос хрипит от волнения, и я стараюсь не смотреть на диктофон. Не знаю, насколько он необходим, но его наличие начинает меня беспокоить.

А если я скажу что-то не так, что можно будет после истолковать против меня?

Кожа начинает зудеть. Я разжимаю кулак и почесываю бедро, чувствуя под стертыми подушечками пальцев шершавую кожу и толстую корочку. Там огромная царапина. Я зацепилась за ветку, когда бежала. Она рассекла кожу, которая в тот же миг стала багровой от крови.

Крови было много.

Меня мутит вновь, но я сдерживаюсь, чтобы не выдать свой скромный завтрак.

– Когда вы приехали?

– Двенадцатого июля, в десять тридцать семь.

– Вы так хорошо запомнили время?

– Благодаря Дэнни. – Наверное, впервые после того, что произошло, на моих губах появляется улыбка. – Она моя подруга, – спешу дополнить, делая яркий акцент на том, что мы дружим с Дэнни.

У меня мало друзей.

Их нет.

– Ясно, – отвечает детектив, и голос его звучит формально и безжизненно. – Расскажите, что вы делаете в Престоне?

– Я приехала на каникулы, – поясняю, хотя Дэнни могла все уже рассказать. Но отчего-то помнить столь обычные и ненужные сейчас детали, мне кажется, хорошим знаком. Потому что ужасающую, кошмарную ночь я тоже не забуду. – Она позвала меня отдохнуть на летних каникулах у ее родителей.

Я хочу добавить, что Дэнни давно звала меня в гости, но я никак не могла выбраться. Но если я это скажу, детектив захочет узнать причину. И тогда мне придется признаться или солгать. А я не хочу лгать. Не сегодня.

Детектив кивает, предлагая мне продолжить говорить. Я прочищаю горло, проталкивая в себя едкую слюну – смесь завтрака и горсти таблеток.

– Дэнни не помнила, во сколько у меня самолет, поэтому приходилось ей напоминать несколько раз. Она… как бы сказать…

– Забывчивая?

– Ветреная.

Я хочу улыбаться, потому что, думая о подруге, мне на чуточку становится легче, и очень жалею, что вместо нее в палату впустили только детектива. Остальных не пустят, пока Мун не закончит допрос и не приедут мои родители. Такой у них был уговор, пока я проводила несколько часов под лекарствами и тщательным надзором врачей. Так мне сказал детектив Мун, когда только вошел в палату.

– Мы вместе учились в Хьюстоне, пока ее родители не получили новую работу и не перебрались сюда.

Детектив Мун морщится, и я догадываюсь почему. В моем родном городе перспектив у родителей Дэнни было намного больше, здесь же – нет. Богом забытая дыра – так Дэнни говорит о ее новом доме, и я успела в этом убедиться. А еще в том, что здесь небезопасно для девушки. Для меня.

В горле вновь собирается комок, теперь уже из слез. Я часто дышу, пытаясь успокоить разбушевавшиеся чувства. Видимо, детектив Мун все-таки замечает мое состояние и предлагает остановиться. Качаю головой и продолжаю говорить. Чем быстрее я все расскажу, тем быстрее это закончится.

– Я остановилась у Дэнни и ее родных.

Мун кивает. Конечно же, он все это знает: кто я, откуда, что здесь делаю. Ему не интересна моя жизнь, его волнует ночь, перевернувшая мою жизнь.

Страх отступает. На смену приходит злость и раздражение. Я должна была отказаться от приглашения подруги. Остаться дома с родителями. Все было бы хорошо. Не так…

***

– Рита, поторопись!

Я смеюсь. Солнце ослепляет. В новеньких босоножках полным-полно песка. Подруга оборачивается и вновь подгоняет меня, и я тороплюсь. Дэнни хохочет, хватает меня за руку и тащит за собой. На бегу пытаюсь вытряхнуть песок. Он щекочет. Мне так смешно.

Лучшее лето. Я уверена, что это лето не забуду никогда.

– Куда ты так бежишь? – кричу и задыхаюсь от усталости. Подруга упрямо тянет меня за собой.

– Скоро будем на месте.

Я прилетела вчера, еще даже не успела осмотреться в городе, который стал родным для моей подруги, а она уже намеревается перезнакомить меня со всеми своими друзьями. Мне льстит, что Дэнни, несмотря на то, что мы долгое время не виделись, так рада встречи. Еще мне льстит, как она отзывается о моей внешности, об успехах в колледже, о моей семье. Я рада, что кто-то рад за меня. Это действительно ободряет.

Стараюсь смотреть под ноги, чувствуя, как ступни утопают в песке. Мы на пляже у небольшой речки. Здесь, как говорит Дэнни, обычно по вечерам собирается вся молодежь их городка, и со многими она дружит. Они жгут костры, пьют пиво и много общается, иногда даже встречают рассветы. Там, откуда я приехала, рассвет я могла лишь встретить в своей комнате, прижавшись щекой к прохладному стеклу.