Но все же природа всегда за баланс. Повышенный коэффициент его умственного развития явно компенсировался отвратительным характером.

Он попросил минуту, кажется, она уже прошла, однако, глаза Зайцева все еще были прикованы к экрану ноутбука, а лицо – предельно сосредоточенное. Возможно, он уже забыл о моем присутствии. Хотя, о чем я: Иван Романович никогда никого и ничего не забывал.

Мне-то не сложно, я подожду.  И пусть Ушастый только попробует заикнуться, что я отлынивала от работы.

Хмыкнула про себя и отвела от него взгляд, останавливаясь им на широком подоконнике, который был заставлен всяческим алкоголем: от шампанского до марочного коньяка. Я снова покосилась на Зайцева: самодур, хирург от Бога, полузрячий, так еще и прикладывается на работе?

Решила, что нашла его слабые стороны, но потом вспомнила: сегодня 22 февраля, а, значит, нашему заву весь этот «бар» надарили.

Я пришла без подарка.

Еще чего?! Обойдется. Я и так скрипя зубами оторвала от себя пятьсот рублей, которые пошли в складчину на презент этому Ушастому. Не в курсе, что ему приготовила Адовна (у нас за сборы на дни рождения и похороны ответственная она), но уверена, наша старшая медсестра отличилась оригинальностью.

– Что-нибудь для себя присмотрели? – низкий баритон напугал.

Я повернулась на этот сексуальный звук и убедилась, что он принадлежал единственному мужчине в этом кабинете, взгляд из-под стильной оправы которого был прикован ко мне.

Зайцев смотрел на меня и, черт возьми, уголки его глаз улыбались. Мне же не могло показаться? Пф-ф-ф! Конечно, могло! Это же Зайцев… Где он, а где улыбки? Думаю, он вообще не в курсе, что люди умеют смеяться.

И все же… о чем он? Слегка откашлявшись, уточнила:

– Что…вы имеете в виду? – но мне не потребовался его ответ, потому что внезапно ответ озарил меня сам. – Нет! – воскликнула в сердцах. Не хватало, чтобы Ушастый заподозрил меня еще и в пьянстве. Достаточно того, что он считает меня главной сплетницей отделения, поэтому я тут же попыталась обелить свою честь. – Я вообще не пьющая! – и для наглядности приосанилась.

Одна из бровей Ивана Романыча выразительно взлетела вверх. Не знаю, что он этим хотел мне сказать, но я расправила плечи и вздернула подбородок. Надеюсь, я выглядела достаточно убедительно.

– Это радует, – Зайцев поднял руку, сжал пальцы в кулак и в него же тихо откашлялся. – Алена Алексеевна, я хотел бы послушать ваше мнение по поводу истории Погосяна, – сходу перешел к делу.

Я прямо опешила. Ну кто так делает?

Надо же собраться, подготовиться…

Ладно.

Я положила ладони поверх папки и произнесла:

– Я думаю, что Погосяну необходима витрэктомия.

Сказав это, я быстро взглянула на Зайцева. Как школьница на учителя. Я боялась ответить неправильно, но больше я боялась того, что зав посчитает меня некомпетентной.

Для меня это было крайне важно.

– Но вы не уверены? – в его тоне просквозило разочарованием.

Мои ладони тут же вспотели. Стали влажными. Я ощущала себя как на экзамене. И нет, я не боялась его, но у мужчины, который сидел передо мной и смотрел на меня твердым взглядом, была такая подавляющая энергетика, что мое сердце начало отбивать корявую чечетку.

– Нет! Я считаю… – запальчиво затараторила я.

– Вы сказали, что думаете… Вы не сказали, что уверены в необходимости витрэктомии, – Зайцев перебил меня твердо.

Вот же зараза! Мне дико хотелось встать и ударить по его умной голове папкой с историей болезни Погосяна! Вместо этого я глубоко вздохнула и постаралась сказать ровным, сдержанным тоном высококвалифицированного специалиста:

– Я уверена… что пациенту Погосяну требуется витрэктомия с тампонадой силиконом.

Глубокая задумчивость полоснула привлекательное лицо Зайцева. Он почесал кончиком указательного пальца подбородок, который покрывала светлая густая щетина, а потом снял очки.

Возможно, он собирался меня уволить. Вот прямо здесь и сейчас собирался заставить меня подписать заявление на увольнение. Тем не менее я держала спину ровно и не собиралась забирать свои слова обратно.

– Почему силиконом? – спустя пару секунд услышала вместо «Уволена!».

Я даже растерялась, но быстро нашлась:

– У пациента несколько разрывов на сетчатке с отслойками. Газовая смесь и эндолазер не удержат. Я… я уверена, что конкретно в его случае показана витрэктомия с тампонадой силиконом.

Зайцев смотрел на меня цепко. Я хотела отвести свой взгляд, настолько его взгляд казался мне непосильным, но все же в ответ смотрела упрямо. Я не надеялась получить от него аплодисменты и тем более не рассчитывала услышать:

– Назначайте дату операции и приступайте, – сцепив вытянутые по столу руки в замок и подавшись корпусом вперед, заявил Иван Романыч.

Меня окатило ледяным душем. Под халатом на мне была шифоновая блуза, которая мгновенно прилипла к спине.

Вероятно, я должна была визжать от восторга. Ведь слова Ивана Романовича сообщали о том, что с моим врачебным заключением дотошный Зайцев был абсолютно согласен.

Но я не визжала… я хотела спрятаться в домике.

– Вас что-то смутило, Алена Алексеевна? – нахмурился Зайцев, подметив мое замешательство.

– Я… я предлагаю поручить эту операцию Виталию Игоревичу. Он более опытный врач и его квалификация…

– Стоп, стоп, стоп! – зав выставил ладонь вперед, прерывая мой поток слов. – Причем тут Сосновский? Погосян ваш пациент, Алена Алексеевна, – акцентировал жестко. – И вашей квалификации вполне достаточно, чтобы провести подобную операцию.

Я распахнула глаза и прилипла к спинке стула.

Он что, копался в моем личном деле?

– Разумеется, я ознакомился с личными делами всех своих сотрудников, – усмехнулся Ушастый.

Господи, он все-таки умел читать мысли?

– Я же должен знать, с кем имею честь работать, – продолжил он.

И был прав…

Почему я решила, что он интересовался конкретно моим личным делом? Не много ли чести, Волкова?

– Три года назад вы подтвердили квалификацию витрео-ретинального хирурга. Поэтому не вижу никаких препятствий к тому, чтобы вы делали операцию Погосяну.

– Я делаю только факоэмульсификацию катаракты, – поспешила объясниться и опустила глаза, замечая, как нервно скребла пальцами по папке.

– Почему?

Подняла лицо и не моргая уставилась на Ивана Романовича. Я не могла поверить, что он мог так спросить… практически заботливо и участливо.

– Я…

Резко подпрыгнула на стуле. Громкие удары в дверь выдернули из морока, в котором Зайцев Иван Романович мне показался «живым и настоящим».

Мы одновременно повернули головы на звук.

В приоткрытой двери маячило улыбающееся лицо Адовны:

–Иван-вы-наш-дорогой-Романыч, разрешите? – торжественно спросила она и, не дождавшись ответа, ввалилась в кабинет, таща за собой практически все наше отделение.

Алена

– Что… хм…что… – непонимающе нахмурился Зайцев, но продолжение его фразы потонуло в громогласном нестройном «Поз-дра-вля-ем!», исполненном всем коллективом нашего дружного отделения.

– Я… То есть вы… – Иван Романович дернул ворот рубашки, явно растерявшись, а затем и вовсе привстал со стула, намереваясь либо поклониться в знак благодарности, либо выгнать поздравляющих взашей.

Ада Адамовна, не тратя драгоценные секунды и подбоченясь, гордо выступила вперед, своим обширным бюстом буквально возвращая заведующего на место:

– Иван Романович, наш дорогой! – нараспев запричитала она. – Защитник наш главный! Умелец наш рукастый! – развела руки в стороны и подала знак мнущимся позади нее Андрею и Виталику, которые держали в руках по большой подарочной коробке. – Разрешите от лица ваших верных подчиненных поздравить Вас с главным мужским праздником!

Андрей и Виталик синхронно сделали шаг к Зайцеву, выставляя вперед завернутые подарки.