Кому пришло в голову последующее непотребство, никто из них троих сказать бы с уверенностью не смог – пьяны они были уже до изумления. Однако извозчик, получив пару плюх по голове, ретировался, а повесы, удерживая женщин, укатили в район пригородных дач, где и…

Случай вопиющий, но вовсе не исключительный. Обычного человека заковали бы в кандалы и отправили в Сибирь, в острог, грехи замаливать. Но подключились Васильчиковы, а также – Шаховские, были задействованы связи и знакомства. В общем, дело замяли, благо что женщины особо не пострадали. Извозчик получил отступные, чему был даже рад – сменив «средства производства», он сразу же перешел в разряд «лихачей». Женщинам также была выплачена энная сумма денег, что позволило супругам Т. прикупить домик в пригороде, а супругам Н. – двухэтажный дом, с лавкой на первом этаже.

Казалось бы – ну, конфуз, неприятность, но – разрешилось же все благополучно! Ан нет! Дошли сведения до… к-х-м-м… и всех троих, высочайшим повелением отправили на Кавказ, в распоряжение командования Отдельного Кавказского Корпуса.

Плехов имел полный доступ к памяти Плещеева, чувствовал эмоции реципиента, но вот общаться каким-либо образом с ним не мог. Тот помнил, как по прибытию в штаб Корпуса, который располагался на тот момент в Ставрополе, они втроем представлялись командиру Корпуса, генералу от инфантерии Головину. Командующий, надо признать, оказался в довольно щекотливом положении. С его же слов он знал многих родных Васильчикова и Шаховского, расспросил товарищей Плещеева о здоровье некоторых родственников. Потом Головин сказал уже Плещееву, о том, что немного знает его отца, еще по службе того товарищем полкового командира Гродненских гусар. Помнил и деда Плещеева – товарища полкового командира Синих, гатчинских кирасир.

- Что ж вы так, господа? Это же… какое пятно на репутации ваших семей! – досадовал командующий.

- Смоем кровью, ваше высокопревосходительство! – рявкнул сообразительный Васильчиков, а Шаховскому и Плещееву оставалось только присоединиться к громкому заверению товарища.

- Да-да, несомненно! – задумчиво кивнул генерал-лейтенант, - Но я имею прямое указание раскассировать вас по разным частям корпуса!

И генерал постучал пальцем по документам, брошенным на столе, доставленным сюда фельдъегерем.

А еще через пару дней они получили предписания: Васильчикову надлежало отбыть в распоряжение командующего левым флангом Кавказской укрепленной линии, в крепость Кизляр; Шаховскому – в распоряжение командующего правого фланга указанной линии, а именно – Черноморской кордонной линии, то есть – в Екатеринодар. Плещееву же предстояло направиться в Пятигорск, служить ему выпало на Моздокской линии.

Но и по прибытию на место, юнкер оказался в подвешенном состоянии – местное командование просто не представляло, что с ним делать. И не офицер, и не нижний чин; и не пехотинец, и не казак. А гусарских частей в настоящий момент в Кавказском корпусе не было. Вот и болтался Юрий Александрович, как та субстанция в проруби, выполняя разовые поручения командиров, действуя – куда пошлют.

«Я там и тут, я там и тут. Я нужен ежечасно! Я там и тут – куда пошлют. А посылают – часто!».

Надо отдать должное отцам-командирам, поручения сначала были все больше плевые – доставить пакет сюда, передать поручение – туда. Включали его и в сопровождение всяких-разных колонн и частей – чтобы театр действий изучил на собственной заднице – ездить верхом приходилось много и часто.

Пришедший в неистовство от содеянного Плещеевым с приятелями, батюшка его поначалу чуть не отрекся от непутевого сынка, но по прошествии некоторого времени немного отошел, остыл, и прислал в помощь ссыльному юнкеру пожилого, но еще бравого инвалида Некраса. Инвалид, в данном случае, не лицо с ограниченными физическими возможностями, а ветеран армейской службы, старый гусар Гродненского полка, откуда батюшка и вышел на пенсион. Некрас привез с собой письмо от папеньки, где Александр Васильевич, не стесняясь в выражениях, используя все богатство армейского командного языка, выражал уверенность, что сын, сумевший оконфузиться, сможет смыть позор доблестной воинской службой. К письму прилагались триста рублей ассигнациями – на покупку коня, должного соответствовать высокому званию русского гусара, «дабы не позорить мундир и память предков, восседая на убогой крестьянской лошаденке». Кроме денег, Некрас привез и подарок отца, набор оружия – пару новейших казнозарядных пистонных кавалерийских пистолетов, а также кавалерийский штуцер – тоже с казенника заряжающийся, использующий для затравки пистон, то есть капсюль.

Указанное оружие не было такой уж новинкой. Первые образцы капсюльных ружей появились в России в виде охотничьих еще лет пять-семь назад, но как все и всегда в России – не были всецело приняты обществом. А уж армией, с ее косностью, ретроградством и бюрократией – тем более.

Плехов хмыкнул про себя:

«Ничего не меняется в родном отечестве. Во все времена, при любой форме власти, все генералы всегда готовятся к прошедшим войнам!».

Но постепенно новинки стали все чаще появляться у любителей оружия и охотников. Потом появились и казнозарядные ружья, а потом, пусть и крайне редкие, и очень дорогие папковые патроны к ним.

Этот комплект пистолетов и штуцер, скорее всего, был сделан на заказ, и предназначался в подарок сыну, заканчивающему Школу юнкеров. И Плещеев был благодарен отцу и за новое оружие, и за деньги, а по некоторому разумению еще больше – за старого гусара, который смог в короткий срок наладить быт опального юнкера в соответствие со своими преставлениями о правильном.

В Пятигорске Плещеев, на пару с подпоручиком Гордеевым, снимал небольшой домик, разделенный на три небольших комнатенки. Две крайних комнаты дома занимали они с сожителем (здесь имеется в виду – проживающие вместе, в одном жилище, а не невесть что непотребное!), а среднее помещение Некрас оборудовал под свое жилище, кухню, небольшой складик, для хранения различных вещей, хоть и необходимых, но не требующихся ежечасно. Здесь же были расположены и две печи, изразцовыми стенками выходящие в чистые комнаты господ офицеров.

Комнатки офицеров были откровенно малы и вмещали в себя неширокую деревянную кровать, стол, пару стульев и платяной шкаф. Совсем скромно и без всяких изысков. Сам подпоручик Гордеев никаких дополнительных доходов, помимо жалования, не имел, не имел и денщика, и по этому поводу был рад соседству Плещеева, а также наличию у последнего Некраса.

Интересно Плехову было и покопаться в памяти своего реципиента, откуда он извлек массу сведений о прошлом юнкера, его корнях и родственниках.

Плещеевы были старинного боярского рода, сведения о котором содержались в Бархатной Книге империи. Но, несмотря на заслуги предков, не относились к титулованной аристократии. Их родословная уходила в глубь веков, аж в глубину тринадцатого века, где содержались упоминания о Плещееве, как боярине князя Симеона Гордого. Древо их, то есть Плещеевых, было велико и разлаписто. Но как-то все… довольно неказисто – уж слишком часто ветви этого рода хирели и прерывались смертями служилых бояр, не оставлявших наследников.

Еще при царе Иване Васильевиче, одному из родов Плещеевых за службу было пожалована вотчина, которая располагалась в Нижегородской губернии, верстах в тридцати от города Балахна, к западу от него.

Сам Юрий далее своего прадеда в глуби веков разбирался слабо. Прадед же, родившийся в год воцарения государыни Анны Иоанновны, всю жизнь провел в трудах ратных, и почил в бозе в 1796 году. Прошел все войны, которые Россия вела во второй половине восемнадцатого века, и вышел в отставку в чине полковника, с должности командира Нижегородского драгунского полка.

Дед Плещеева был также воякой добрым – поучаствовал во Второй русско-турецкой войне, в Заграничном походе фельдмаршала Суворова, собрал в кучу все наполеоновские войны и вышел в отставку уже после Заграничного похода, будучи подполковником, как уже было замечено – товарищем полкового командира лейб-гвардии Кирасирского полка.