Но самолета нет, рейса на экране регистрации нет, Пашу отводит в сторону иранец с бритыми висками – chill, dude, – а Жене нестерпимо хочется курить, хотя она бросила курить два года назад по причине «чтобы Жене не надышалось». Она вообще любит кота больше, чем себя, даром что его зовут так же. Она сидит на скамейке, прислонившись к серому столбу и положив ноги в джинсах и синих кедах на двадцатилитровый синий чемодан. Слишком много синего. Синий – цвет смерти, и она размышляет, не специально ли она надела его в полет: в ней же правда что-то умерло, прямо там, когда в нее вперились серые с желтком глаза пограничницы и начали сверлить, словно хотели докопаться до мозга.
Да, она умерла, а бешенство Паши, перебегающего от стойки регистрации к табло и обратно, – ее предсмертные судороги. Паша-Паша.
Женя разблокирует телефон и начинает снимать. Паша повторяет свой маршрут, затем останавливается у группы туристов – русый мужчина с девушкой моложе, наверное, женой, и еще двумя мужчинами в помятом полетном, – и о чем-то спорит, после чего озабоченно возвращается к стойке регистрации. И так два раза. Камера следует за ним. Выхватывает крупным планом Пашины мешки под глазами. У Жени дергаются руки. Наконец Паша замечает Женю с камерой и хмурится:
– Да что смешного?
Жене не смешно, но тут она начинает смеяться, придерживая пальцами щеки, смеяться тем сильнее, чем сильнее она зажимает себе рот, смеяться с выражения лица Паши, которое выражает сочетание фрустрации и потерянности. Она сама не понимает, почему смеется, но остановиться не может. К ним подходит сотрудница аэропорта – красный галстук, как у пионерки, морщинки от недосыпа и неправильного питания, глаза добрые и какие-то грустные. У нее маникюр с иероглифами, и Женя сразу понимает, что они могли бы быть хорошими подругами. Пашин хороший английский пробивается сквозь туманный англо-турецкий, который течет из подведенных бордовой помадой губ сотрудницы, и узнает, к какому окошку ему стоит подойти. Женя следует за Пашей, с облегчением чувствуя, как внутри нее затухает волна би-паники.
– Мы не опоздали, – зло повторяет Паша.
У него дергается левое плечо – не так, чтобы заметно, но достаточно, чтобы Женя это видела. Она не уверена, что Паша сам в курсе.
– Что тебе даст знание того, что ты прав? – устало спрашивает Женя.
– Отвянь, у меня уже есть один терапевт.
Женя, что в переноске, съеживается.
– То, что ты сказал, немного обидно.
– А мне обидно, что никто не знает, где наш долбаный самолет. Давай лучше об этом думать.
Аэропорт большой. Слишком большой. В нем много воздуха, но совершенно нечем дышать. Сквозь большие панорамные окна пробивается солнце-обличитель. Оно делает все запахи горячими: пот, протертая кожа, смуглая кожа туристок-индианок, собачья шерсть.
Конечно, они опоздали. Они потратили минут десять на пограничном контроле, потом еще доставали переноску Жени из камеры особых грузов, потому что комната была одна и ключ к ней был один, а работник с ключом был на обеде, а когда вернулся, долго отказывался пускать Женю с Пашей внутрь, потому что мало ли кто они такие, эти странные русские, свалившиеся как снег на голову в количествах, не виданных даже здесь.
Паша же бормотал, что нет, на самолет они все равно должны были успеть. И все-таки самолета не было, и теперь нужно было искать офис компании, название которой – как выяснилось – никто никогда не слышал. Как будто ее никогда и не существовало. Или она – компания – умерла, разложилась, не дав Паше и двум Женям границы пересечь, и теперь ее призрак обирает пассажиров, крадет их время, словно часовщик из сказки, чтобы потом улететь со своей добычей.
Девушка на стойке информации с нехитрым мейком, который должен скрыть ранние морщины, пытается выглядеть сочувствующей – и Жене ее жаль, потому что та хочет скрыть свою усталость и старается улыбаться. Возможно, она когда-то помогала такому же вот бедовому Паше, а потом устроилась работать в аэропорт. И теперь направляет таких вот бедовых персонажей, как Паша и двое Жень, по аэропортовой розе ветров. Налево пойдешь – туалет найдешь, направо пойдешь – «Старбакс» найдешь, прямо пойдешь – смерть свою найдешь. В этом духе. Но Паша распаляется, и Женя уже ждет, что он ударит кулаком – да, конечно, он ударит кулаком по стойке. Она видит его красные пальцы и вспоминает моменты, когда эти пальцы были – какими? Аккуратно проходящими над ее волосами, да, именно так, не касаясь, словно у нее не волосы – змеи. Она еще тогда прыснула и сказала ему, что она не Медуза Горгона, не укусит и в камень не обратит. Он сказал, что та начиталась своего Куна. Она сказала, что ее интересует не Кун, а похожее слово из тех же букв. Дальше – туман.
Ну а вот теперь она видит эти краснеющие пальцы, собирающиеся в кулак, и все тогдашнее ей кажется случившимся не с ними. Как, впрочем, и многое другое.
Но удара не происходит, из аэропорта их никто не выведет, и в конце концов балансирующий на грани взрыва Паша добивается номера окошка, где должен сидеть оператор авиакомпании. Девушка на стойке о ней слышала – практически будто о полузабытой легенде. Летучий голландец версии 2020-х. У компании всего два рейса в день, и оба – в Черногорию. В Черногории – Будва. Будва как Анапа из Жениного детства: солнце, густой соленый пот, от которого никак не избавиться, цветастые палатки с пережаренными пирожками, китайскими игрушками и плавками на резинке и громкая музыка до пяти утра. Желтое на синем, цвета сезона. В Будве у Паши работа, а у Жени – попытка слезть с кетамина.
– Я иду за билетами на «Турецкие линии», – говорит Паша.
– У нас нет денег, – говорит Женя.
– У тебя же есть, – немного обиженно говорит Паша.
Женя вспыхивает.
– Мы говорили об этом, Паша.
– Ну у тебя зарплата когда была, десять дней назад? Тебе жалко, что ли?
– Паш, ты же знаешь, что я трачу почти все на… Почему бы тебе не попросить у родителей?
– Нет, – говорит Паша.
Она внимательно смотрит на Пашу. В такие моменты она мысленно меняет ударение – не Па́ша, а Паша́, подходит времени и месту и кретинскому кретинизму кретина, с которым она стала зачем-то встречаться. У Паши высокий белый лоб и интеллигентный взгляд из-под круглых стекол очков. Он был бы похож на Гарри Поттера, если бы был чуть плотнее, имел шрам в виде молнии, ну и если бы его играл Редклифф. На первом свидании она предложила ему оседлать метлу и полетать. Паша ответил, что не против был бы оседлать ее саму. Женя обиделась и хотела его заблокировать. Но потом Паша подарил ей гриффиндорскую мантию, купленную на «Амазоне», и они вроде как помирились. Потом они все-таки полетали на метлах, но в какой-то онлайн-игре.
Метлы сейчас не помешали бы, конечно.
Но в этом мире нет магии, как нет и маны, вместо маны – нефть. Нефть позволяет владельцу делать что угодно. Как и магия. Родители Паши нефтью не владеют, но помогают ее добывать. Поэтому у Паши есть деньги. Но тратить он их не хочет: грязные деньги не интересуют больших мальчиков, они их тратят на книжки Дэвида Гребера и билеты на философские лекции, чтобы вроде как отмыть. Так, по крайней мере, он сам объясняет. Но шаг у Паши все равно короткий и степенный, как у восточного принца.
Они ищут окошко авиакомпании. На его месте они находят только точку одного арабского перевозчика, на стекле – огромными красными буквами на русском «НА ЕГИПЕТ БИЛЕТОВ НЕТ». Агент поднимает на них глаза, полные ницшеанской бездны, но быстро просыпается, как только понимает, что речь идет не о билетах в Египет. И все равно он им помочь не может: об их авиакомпании он даже не слышал.
– Паша, где ты покупал билеты?
– Там же, где и все…
– А ты внимательно смотрел, на какой сайт редиректил покупать билеты тот самый сайт? Точно-точно?
Паша не понимает. Женя вздыхает. Тот, что в переноске. Но та, что не в переноске, с ним солидарна.
Еще они находят книжный магазин. Он уставлен биографиями Эрдогана, вечными Стивеном Кингом и Артуром Хейли, для тиктокеров – Колин Хувер, и Женя уже почти готова купить «Аэропорт», чтобы искать там ответы. На вопрос, например, что делать, если твоего перевозчика не существует в природе. Или он умер, а самолет улетел без него. Или что делать, если твой парень стрессует из-за переезда, но пытается скрыть это плохой игрой в мужикастого мужика. Или как слезть с кетамина, причем так, чтобы у тебя посреди дня не дрожали руки в стаккато синдрома отмены. Так много вопросов, так мало ответов, так хочется руководство на тему «Как быть с Пашей» или долгожданный сиквел «Как быть Женей». В переноске мяукает Кото-Женя, и Женя вспоминает, что не кормила его с самого утра, когда они влетали на заднее сиденье такси, а Паша торговался с таксистом по поводу цены, словно они не опаздывали на регистрацию. Бедные, бедные голодные Жени. Женя (та, что не в переноске) предлагает перекусить, раз поиски компании не увенчались успехом. Она знает, что Паша будет отнекиваться – он, конечно, тоже голоден, просто хочет и сейчас оказаться правым, мол, вот он точно знает, где найти агента авиакомпании, как найти проклятый самолет, и поедят они уже на борту. Бедный Паша.
