– Девушка! – услышала я громкий мужской голос сбоку. – Уж небо осенью дышало, – констатировал прохожий. – Вас и не обойти! Так и остался бы с вами любоваться, – сказал он.
Вздрогнув от неожиданности, повернув голову, уже порядком замерзшая, не замечая того, что происходит вокруг, я посмотрела в сторону, откуда донесся голос.
Мой глашатай удалялся за линию горизонта в снегопаде бульвара. Почему-то мне вдруг вспомнилась фраза: «Давайте говорить друг другу комплименты», смотреть друг другу в глаза, улыбаясь, и мир будет прекрасным, красивым и желанным. Красота спасет мир!
А она его и спасает! Как прекрасен этот мир, посмотри! Я решила не спешить все-таки домой, зайти в теплое кафе, передохнуть и смотреть из его окна на вечерний ток столицы. Какая прекрасная наша Москва, красавица, так радует своих зрителей, горожан, гостей, только гулять и любоваться! А снег все учащался, кружил, падал. Снегопад.
Глава II. Мой Тверской бульвар
Иду по Тверскому бульвару, бульвару моего детства. Здесь я родилась, здесь жил мой папа со своей семьей, здесь жители защищали любимый город от фашистов, здесь город поднимался из руин войны, реконструировался, хорошел и реставрировался. Здесь, на Тверском бульваре, проводятся уличные праздничные гуляния, жители смотрят традиционный салют и кричат «Ура!» в честь праздника великой Победы, здесь и рядом, ближе к Маяковке, где театр Сатиры, концертный зал им. Чайковского, живут друзья нашей семьи, друзья моих родителей, коллеги, преподаватели, бывшие соседи, они встречались и вместе ходили на спектакли. Отсюда в войну уходили машины с жителями района на окраины Москвы, со всех сторон устанавливались противотанковые ежи, рылись траншеи, укреплялись заслоны. Сюда, в центр, приходила почта, и работал телеграф – и днем и ночью наша родная столица благодаря ему держала связь со всей страной. Здесь, ответственным канцелярии Моссовета и работала моя бабушка, Антонина Георгиевна, дорогая и любимая, а ее муж, мой дедушка, Николай Иванович и вся семья, мой папа Юрий Николаевич, и его сестра Галина Николаевна, как и все местные жители, выполняли все распоряжения правительства, помогали своим родителям защищать родной город. Низкий им поклон и несказанная благодарность за счастливую жизнь, за радость и мир, чистое небо! Наши семьи, столичные семьи – это богатая, невероятная, удивительная история судеб и жизни, любви, отваги, верности, уважения, преданности, радости и счастья. Мой Тверской бульвар – первый бульвар столицы, название которого изначально было просто «Бульвар». Его протяженность – 872 метра. Он начинается у Никитских ворот, у Никитской площади, и доходит до Пушкинской площади. Если идти по нему прямо, к Пушкинской площади, свернув с бульвара налево, можно выйти на Большую Бронную улицу, в Богословский или Сытинский переулки, а направо – в Шведский тупик.
The Official date of Tverskoy bulvar,
its mane date, passing the date of
1796. Earlier, that place, where our
days take place Tverskoy, had runs
krepostnay white wall, the wall of
White town, which was distroyed from
historical older time for comfortable
and new architeturel railief of Moscow
Бульвар в Москве появился по распоряжению царицы Екатерины II.
Официальной датой прокладки Тверского бульвара принято считать 1796 год. Ранее на его месте проходила одна из стен Белого города, которые для удобства расширения Москвы были снесены в 1782 году. «Мой Белый город, ты цветок из камня, омытый добрым, солнечным дождем». Бульвар проложили лишь четырнадцать лет спустя. Структура Тверского бульвара изначально состояла из двух аллей, на которых были посажены березы, но они не прижились. Автором и руководителем архитектурных работ являеля архитектор Сергей Карин. А в 1946 году, после войны, архитектор, преподаватель, мастер ландшафтной культуры, градостроитель В. И. Долганов стал автором реконструкции Тверского. Были высажены липы, клены, дубы, вязы и ели.
Изначально Тверской бульвар был местом московских аристократов, местом встреч и отдыха – особенно ко времени своего расцвета, к 1820 году. Тверской бульвар – это место слияния эпох, это старинная, уютная «арабская» кондитерская-кофейня, это два искусственных водоема, фонтаны, беседка с мостиком, это липы, куртины с цветами, это Пушкинский черешчатый дуб, которому уже более 200 лет. Он назван в честь Пушкина, который был частым и любимым гостем Тверского бульвара. Этот дуб защищен чугунной оградой. Помню, когда была совсем маленькой девочкой, мы жили на Тверском и гуляли с дедушкой до дуба, а потом измеряли его, обхватывая руками, вместе с Юрой, внуком нашего соседа, деда Фета – так его все звали. Делюсь этими воспоминаниями, ведь у каждого человека в его памяти сохранилось что-то такое уникальное из детства! Деда Фета все очень любили и уважали, с ним было интересно. Увы, не помню его имени и отчества, была еще совсем мала.
Дед Фет был коренным столичным жителем, прекрасным мастером музыкальных инструментов, разных сувениров и фрегатов. К нему приезжали, приходили соседи и его клиенты, чтобы отреставрировать, настроить, обновить, подладить или вовсе заказать новый музыкальный инструмент для себя или для своего чада. Купить красивый трехпалубный, фрегат для интерьера своего кабинета или магазина, кафедры или лавки, новый музыкальный инструмент. Он делал скрипки разных размеров и звучаний, цветов, играл на них, настраивал, проверяя, как они работают. В его комнате-мастерской, сказочной, настоящей, постоянно присутствовал тонкий, иногда терпкий или нежный аромат липовой стружки и дерева, клена и бука, лекал из фанеры, которые он делал сам. Как правило, вырезались лекала из самой мягкой породы древесины, этот материал обстругивался, резался, вытачивался и, конечно, шлифовался, а волшебный запах древесины, завитков золотистых стружек, парил в воздухе комнаты, придавая всему комнатному пространству удивительный, особый, сказочный смысл. В воздухе комнаты пахло и терпким стойким клеем, и специальным лаком, и краской. Затем, когда скрипка была готова, в работу вступал и сам смычок, натягивалась музыкальная скрипичная леска, струна, крепилась и фиксировалась, ставилась на болты. Инструмент настраивался, это так интересно! А потом Фет брал каждый новый родившийся инструмент и играл гаммы, проверяя четкость звука каждой ноты, настраивая струны. Ведь после склейки, монтажа, каждый инструмент покрывался краской в несколько слоев, сушился, и только потом наносился лак, тоже в несколько слоев с сушкой, он принимал цвет, который был то светлее, то темнее, А мы с Юрой, его внуком, сидели и завороженно смотрели, как он, Фет, работает, не смея ему мешать, смотрели, как из обычного дерева, листков фанеры, появляются лекала для скрипок, и как из лекал получаются такие сложные, такие прекрасные, музыкальные инструменты – скрипки. Как рождается новый музыкальный инструмент, его звук, который издает такую прекрасную, тонкую, нежную мелодию, из которой рождается музыка. Мы хлопали в ладоши и кричали «Бис!» и «Браво!» Наш двор выходил в арочный колодец, из которого просматривался сам бульвар. Почему колодец арочный? Просто вход во двор с улицы был под аркой. Это единственный вход с улицы.
Резная арка с огромными чугунными воротами с вензелями одно время была всегда открыта. Однажды, рано утром, весной или летом, точно уже не скажу, я услышала мелодию, которую играл трубач с верхних этажей нашего дома. Прекрасные музыкальные волны, звуки удивительной мелодии трубача, похожей на призыв, перезвон колокольчиков, игривого, звонкого музыкального, очаровательного потока, были слышны в глубине двора, в колодце. Она поднималась наверх, вливаясь в окна, заполняя пространство двора завораживающей мелодией, которая была похожа на восход солнца. Она проникала и в наше приоткрытое окно. Однажды у нас во дворе, в нашем «колодце», был слышен звук арфы – эта необычная по звучанию, удивительная хрустальная мелодия, плавная, нежная, струилась и переливалась перезвоном хрустальных колокольчиков, то снижая, то усиливая звучание. В нашем доме на Тверском бульваре жили музыканты из оркестровой ямы Большого театра. Это название – «Оркестровая яма» удивительно прижилось в нашей столице, Оркестровая ложа звучит приятней, не правда ли? Мой папа, Юрий Николаевич, был музыкантом. Некоторое время его приглашали на работу и в «Оркестровую ложу» Большого театра, но он там не работал. Отца приглашали и в элитные столичные места аккомпанировать на рояле и фортепьяно.