Разумеется, кольцо стало предлогом. Им я морочила себе голову. На самом деле мне нужно было еще раз увидеть картину, я не хотела думать, что попалась на удочку Аптекаря и его намеки были просто предлогом заманить меня к себе еще раз. Я все время вспоминала то ощущение, когда смотрела на нее. Это не могла быть копия. Но это не мог быть и подлинник. Я знала, как выяснить правду. У меня имелся секрет. Гордыня – страшное чувство, грех, который сильнее страха. Страха быть разоблаченной. Я не лукавила, когда говорила, что приложила к шедевру руку.

Задача была простой: я расчищала старое покрытие, потемневший лак, миллиметр за миллиметром, под микроскопом. Нет, в этом нет ничего монотонного, поверьте, за этим кроется целый мир… Особенно когда речь идет о шедеврах. Это как будто ты ищешь клад, как будто вот-вот откроется дверь и ты разгадаешь все их секреты… Как у них так получалось, у этих гениев? Но и у них были свои слабости, уж я-то знаю. Кто-то страдал излишней праздностью, кто-то чревоугодием, а кто-то был слишком забывчивым. Настолько, что иногда забывал поставить на картине собственную подпись. Заканчивал работу, покрывал лаком, ждал, когда его прекрасное детище высохнет… и хлопал себя широкой ладонью по гениальному лбу. И подпись ложилась поверх лака. Ничего страшного, пару-тройку веков такая безделица вообще никого не волновала, но потом, пока поколения владельцев и их наследников таскали полотно по замкам и тайникам, по галереям и частным собраниям, время шло, лак темнел, твердел, шел трещинками, а за ним уже не так хорошо было видно волшебство красок и оттенков.

Мне часто приходилось расчищать старые полотна, давать им вторую жизнь. Разумеется, до того, как начать реставрацию, каждую картину непременно исследовали в инфракрасных лучах, и выяснялось, что подпись моложе. Но реставраторы тоже страдают забывчивостью. Я чуть-чуть зазевалась – и реактив съел хвостик гениальной подписи. Очень-очень маленький, крошечный, совсем незаметный без лупы, но все равно, я-то об этом знала. Что было делать? Это случилось буквально в последний день моей работы над полотном. Дорисовать подпись такого гения у меня не хватило совести, и я решила оставить все так, как есть. Только я одна знала, что раньше хвостик размашистой подписи заходил за трещинку в краске, а теперь заканчивался сразу перед ней. Но и я не смогла бы увидеть это без хорошего увеличительного стекла, а поэтому достала его из футляра, аккуратно завернула в мягкую ткань и уложила в сумочку.

Но куда ехать? Я не помнила того неправильного поворота, а Аптекарь не дал мне своей визитки, только забрал мою. Сам он так и не позвонил. Я стала напряженно вспоминать, на какой адрес вызвала эвакуатор, но потом поняла, что не сказала им никакого адреса, они нашли меня по спутнику, по противоугонной системе. Набравшись дерзости, я позвонила в прокатную фирму и наплела целую историю про то, что потеряла что-то ценное в той грязи, откуда меня храбро вытащили их доблестные работники, и теперь я собираюсь написать им благодарность на сайте фирмы. Через несколько минут у меня было название шоссе и всех возможных поворотов, которые я уже сама отследила по карте.

Я добралась туда на редкость быстро, наверное, потому что знала, куда еду и что буду искать. Это тогда, ночью, под проливным дождем каждый метр превращался для меня в километры. Хотя и сегодня я потратила довольно много времени, но не почувствовала этого. Я думала только о картине. Ну и о том, что верну кольцо. На этот раз я подъехала почти к самому дому, аккуратно припарковала машину, поднялась на крыльцо и постучала. Как и в прошлый раз, мне открыли не сразу, я приложила ухо к двери, но не услышала по ту сторону ни звука, я постучала еще раз, сильней и настойчивей, и подергала дверную ручку. Потом мне вдруг показалось, что за дверью застучали каблуки, я снова приложила ухо к двери, чтобы убедиться, что это галлюцинация, как вдруг дверь распахнулась, и я, потеряв равновесие, чуть не ввалилась с порога в аптекарский дом. Должна вам сказать, упасть в тот момент можно было не только от неожиданности, но и от изумления: мне открыла молодая женщина невероятной красоты. До этого я видела таких красоток разве что на картинах, которые спасала от следов времени, она была высокой, стройной и зеленоглазой, а по плечам разлетались огненно-рыжие кудри, целая грива. Такой красавицей невозможно было родиться, ее можно было только придумать и нарисовать. Таких женщин мужчины всех времен воспевали, лелеяли, боготворили, осыпали бриллиантами и наряжали в шелка, но этот диковинный цветок был одет в рваные джинсы и футболку, а в руках держал кухонное полотенце и бутылку жидкости для протирки стекол. Я никак не могла представить себе, что так выглядит домработница Аптекаря. Но кем она еще могла оказаться? Его дочерью? Любовницей?

Тем временем красавица не стала дожидаться, пока ко мне вернется дар речи, и первой сказала:

– Добрый день! Вы есть кто?

О, нет. Ну почему Господь кладет кому-то в ладошку только старую пуговку, а другого осыпает с головы до ног жемчугами и талантами? Кроме фантастической внешности, у нее оказался низкий заманчивый голос и необычный акцент.

– Здравствуйте! – Я старалась улыбаться изо всех сил, не сводя с нее изумленных глаз. – Мне нужен… Я оставила тут одну вещь. Я была в гостях… Я Агата! – наконец-то выпалила я.

– О! Он мне говаривать, – энергично кивнула девушка и пропустила меня в дом.

Пройти дальше коврика она меня не пригласила, а сама быстро подошла к шкафчику слева от двери, открыла нервно скрипнувшую дверцу и достала мое кольцо.

– Вот! – протянула она мне мою пропажу и без какой-либо паузы громко добавила: – До свидания! И он говаривает передавать, вам это не надо. Надо опасаться этот кольца! – И она выразительно погрозила перед моим носом идеальным пальцем.

Я ужасно растерялась. Мне нужно было во что бы то ни стало задержаться здесь, чтобы проверить подпись на картине, но рыжеволосая вела себя как хозяйка, и я все еще не могла прийти в себя от удивления. Это как если бы вы с утра в гостинице обнаружили в коридоре Скарлетт Йоханссон с пылесосом, которая как раз собиралась тщательно прибраться у вас в номере.

– Спасибо большое, – промямлила я. – И передайте, что я очень, очень благодарна.

Девушка кивнула и уже собиралась меня выпроводить. Надо было срочно спасать положение, еще минута, и я могла оказаться на пороге по другую сторону этой массивной двери. А на стене напротив висела картина. В нескольких шагах. Стоило мне взглянуть на нее, и я уже не могла оторваться.

– Простите! – выпалила я. – Вы не позволите мне воспользоваться вашей ванной комнатой?

– Ванная? Мыться? – не поняла меня рыжая чужестранка. – Нет! Вы мыться у вас дома! Зачем тут?

– Нет-нет, вы меня не поняли, – стала быстро объяснять я. – Мне очень нужно в туалет. – Я изобразила жалостливую гримасу. – В туалет. Я выпила много воды и долго ехала, понимаете?

Она засомневалась, но смягчилась.

– Ладно, – кивнула она. – Пойдем.

Я прошла за ней мимо картины, с трудом удержавшись, чтобы не кинуться рассматривать ее прямо сейчас, наплевав на последствия. В туалете я долго лила воду из крана, пару раз нажала на смыв, потом достала из сумки увеличительное стекло, развернула его и положила сверху так, чтобы удобно было достать. Вышла из туалета и чуть не врезалась в рыжеволосую, которая стояла прямо под дверью. Видимо, она все-таки ждала от меня какого-то подвоха. Я благодарно улыбнулась и пошла за ней к выходу, но у картины задержалась.

– Ах, какая красота, – вполне искренне восхитилась я. – Вы не позволите мне на нее взглянуть?

Красотка обернулась и посмотрела на меня с подозрением, но меня вряд ли можно было остановить взглядом, я принялась изучать картину, время от времени восторженно цокая языком.

– Просто прекрасно, восхитительно, – бормотала я себе под нос, запустив руку в сумку. – Я, знаете ли, очень люблю искусство, а тут такая красота, такая красота…