Приемная директора располагалась на втором этаже. Я на автопилоте прошла по мраморным лестницам, пытаясь сложить в голове загадочную мозаику. Картину скопировали и подменили, копия не могла быть совсем свежей. В мастерской картина провела почти полгода. Значит, копия уже существовала до этого? Когда речь идет о таких шедеврах, возможны любые махинации и подлоги. Стоимость картины и сумма страховки заставит работать самые гениальные умы. Мне нужно было узнать, кто же за всем этим стоит. И выходит – у Аптекаря все-таки был оригинал?

Я должна была действовать осторожно, нельзя было случайно сказать что-нибудь лишнее и вызывать этим ненужные подозрения. Чтобы успокоиться, я позвонила Марте и попросила ее встретиться со мной в музее, тем более что жила она совсем неподалеку.

В приемной директора восседала монументальная секретарша с вполне соответствующим заведению и собственной стати именем Артемида. Ей было примерно лет пятьдесят, но все называли ее просто по имени, потому что веса в нем хватало с лихвой. Только главный бухгалтер музея звала ее Темочкой. Артемида знала обо всем, что творилось в мире, в городе, в музее вообще и в жизни каждого сотрудника в частности, у нее в запасе всегда были свежие сплетни, комментарии и бесценные советы о том, как надо работать, выходить замуж, руководить страной, варить варенье из крыжовника или выбирать туфли.

Артемида обрадовалась, увидев меня, и попросила подождать, пока она узнает, насколько сильно занят сейчас господин Лунц. Я присела на диванчик для гостей между бронзовым дикобразом и позеленевшими доспехами – благодаря неиссякаемому потоку щедрых даров от дружественных музеев и частных почитателей приемная директора постепенно превращалась в кунсткамеру. Артемида выплыла из-за двойных дверей и кивнула мне, приглашая войти, но попросила не слишком обременять господина Лунца, так как, по ее словам, он в последнее время был настолько «весь в заботах, что просто сам не свой». Однако, зайдя в кабинет, я ничего не свойственного господину директору в нем не увидела, он сидел за своим бюро темного дерева в неизменном пиджаке в тонкую полоску и стильном галстуке, который явно сдавливал его основательную шею.

– Агата, – поприветствовал он меня, не отрывая взгляда от бумаг.

– Добрый день! Вот, решила зайти.

– Что ж, это весьма приятно, мы всегда рады вас видеть. С вами нам спокойнее. – Он наконец-то посмотрел на меня поверх очков. – Куда же мы без вас? Сами знаете, как мы вас ценим. Такая очаровательная молодая женщина, и при этом такой опытный и прекрасный специалист.

Господин Лунц был в своем репертуаре, даже если он собирался уволить кого-то из сотрудников женского пола, то все равно начинал с комплиментов. После обмена любезностями я решила перейти к делу.

– Хотела узнать, как дела у моего любимого пациента после реставрации, очень по нему скучаю.

– Все в порядке, в порядке, не устаю вас хвалить, прекрасно поработали! Шедевр вернулся к публике и чувствует себя отменно. Да вы присядьте, дорогая, я попросил Артемиду принести нам чай. Я очень рад вам, люблю приятных посетителей, которые ни на что не жалуются, ничего не требуют. Вы меня понимаете – директорская доля.

Я посочувствовала, на пороге появилась Артемида с подносом.

– Что говорят эксперты, как ведет себя покрытие?

– Прекрасно, вы же мастер своего дела. Благодарю, Артемида, мне с лимончиком. – Он удобней устроился в кресле. – Все прекрасно! Прошу вас, Агата, выпейте со мной чашечку. Как приятно, что вы зашли. Подарили мне небольшой перерыв, осветили мой сумрачный день своим сиянием, так сказать. Какие новости? Расскажите, что вы сейчас спасаете. Скоро мы опять к вам обратимся, все в соответствии с графиком. Мне кажется, вас дожидается старик Вермеер, да-да.

Я протянула руку за чашкой, и тут с господином директором произошло что-то странное. Он посмотрел на мою руку, на кольцо, которое я не снимала после той истории в доме Аптекаря, и заметно побледнел, мне показалось, он даже вспотел, и у него заблестела лысина.

– Вермеера я давно предвкушаю, – сказала я. – Это так интересно, с ним никогда не знаешь, что…

– А почему вы вдруг спрашиваете про картину, Агаточка? – ни с того ни с сего господин Лунц перешел в наступление, снял очки и прищурился. – Разве вы что-то упустили?

– Нет, что вы, я просто захотела узнать, как ведет себя защитный слой. Вы же мои любимые клиенты.

– А вы наш любимый мастер.

Директор музея улыбался, но его глаза стали холодными и колючими, он одним глотком опрокинул в себя свой чай и стал резкими движениями перекладывать бумаги на столе.

– Если бы все работали так, как вы, тогда не было бы никаких проблем, никаких проблем, – бормотал он. – Но, к сожалению, видите, что происходит, дел просто непочатый край. А вы молодец, молодец. И такая красавица, и знаете толк в красивых вещах. – Он опять покосился на кольцо.

– Спасибо, – тихо сказала я, потому что никак не могла сообразить, как лучше себя вести.

– Да… – протянул господин Лунц, а потом вдруг придвинулся ко мне и показал дужкой очков мне на руку. – Вот я все любуюсь вашим колечком. Прелестная вещица! Досталась от бабушки?

Не знаю почему, но я кивнула и зачем-то добавила:

– Да, свадебный подарок от дедушки…

Директор музея побелел еще больше, достал из кармана большой клетчатый платок и вытер лысину.

– Понятно, понятно. У вас, видимо, старинный род, колечко очень занятное. И непростое.

– Да, – зачем-то снова кивнула я и поняла, что сейчас мне лучше всего уйти.

Судя по всему, директор музея вряд ли собирался делиться со мной какой-то важной информацией и вел себя очень странно. Я сердечно поблагодарила его за чай и потраченное время, пообещала вовремя приступить к Вермееру и откланялась.

Я вышла из кабинета и попрощалась с Артемидой, пообещав ей непременно заходить почаще и получив ценный совет о том, какой длины юбки мне следует носить, чтобы наладить личную жизнь. На лестнице я достала из сумки телефон, чтобы посмотреть, не звонила ли мне Марта (я выключила звук, пока была у господина Лунца). На экране высветилось только новое сообщение: «Не боишься, райская птица? Хочешь дать мне урок?» Только этого не хватало, подумала я. Мало мне истории с исчезнувшим шедевром, так теперь меня достает какой-то псих. «Кто это?» – написала я. Ответ пришел, когда я уже входила в главный зал, где на скамейке посередине меня ждала Марта. «Чело-век». Именно так, через черточку. В сердцах я стерла эту ерунду и поспешила к подруге.

Марта сидела на той же скамейке, что и я час назад, а двое ее отпрысков ползали по полу вокруг. Третий спал, привязанный к Марте модным слингом. Она не обращала внимания ни на кого из них, самозабвенно рассматривала картины и ела булочку, время от времени смахивая крошки с младенческой макушки. Ей никто и никогда не делал замечаний в этом музее, потому что только она могла реставрировать многометровые статуи и потолочную лепнину, и, кроме того, ее обожали за легкий характер. Я села рядом и с удовольствием стала слушать все новости про всех знакомых, чувствуя, как растворяется тревога. Марта была удивительно уютной и умела создать атмосферу комфорта даже на шумном вокзале или в полицейском участке.

– Ты ничего не замечаешь? – спросила я у нее, кивнув на главную картину в зале.

– Как же, намного стала краше! – искренне ответила моя подруга. – Я очень хорошо все рассмотрела, работа отличная. Повозиться, конечно, пришлось, но ты отменно ее освежила. Подчищала кусками? Где совсем потемнело?

Даже она ничего не увидела. Но копия и правда была прекрасная.

– Ну, расскажи, что еще происходит? – сказала она, расправившись наконец с булкой, и теперь с таким же аппетитом смотрела на меня в ожидании моих историй.

Я вспомнила все, что произошло со мной за то время, пока мы не виделись, и решила ничего не говорить про Аптекаря, потому что у меня была новость значительно важнее таинственных домов и спрятанных подлинников.