Мы с Динарой снова были в присутствии, в последний раз. Я очень волновался за неё, но всё прошло спокойно, даже достаточно быстро. Когда мы шли в городе к автобусу, Динара сказала мне, не бойся, я это пережила. Я пойду работать хранителем в Археологический, кафедру брошу, это не моё. Сюда больше никогда не вернусь. Для меня все закончилось, уже не хочу возвращаться. Будем больше жить в Москве, может у тебя будет больше заказов. Она говорила спокойно и твёрдо. Я обнял её, луноликую, прижал к себе. Мы ещё ничего не ведали, наша жизнь должна была круто измениться, причиной был тот, кто еще таился от нас крошечным комочком в её животе.

У нас были билеты «с местом», после нашего был ещё один рейс, мы доехали, как короли. Жара пока до конца не спала, деревня казалось опустевшей. Мы почти уже вышли в степь, в последнем проулке напоролись прямо на Надю и Олю. У Нади в руках был её портрет, перевёрнутый вниз, к верху моей схемой прохода к дому Голиафа. Она беспомощно смотрела то в схему, то по сторонам. Они зашли абсолютно не в тот конец села. У Нади на лице было написано отчаянье, увидев меня, она прямо воспряла. Для меня встреча была несвоевременной, я опасался реакции Динары.

Пришлось представить всех, формально они не были знакомы.

– Мы ищем дом Юры,… ну, Голиафа,… – итак было ясно, – и где археологи,… туда тоже хотели сходить, – она с сомнением посмотрела на Динару.

Динара с любопытством разглядывала её. Повисла пауза. Я почувствовал, напряжение растёт, капли пота на моей спине стали тяжелей и тягуче.

– Давай я тебе ещё раз объясню, – начал я, Динара меня оборвала.

– Отведи их к нему, – сказала она. У меня на плечах были сумки, мы запаслись в городе едой, моющим, вином. – Поставь сумки здесь, в тени той акации, я подожду. Если захотите, девушки, потом приходите на раскопки. Для этого вам надо вернуться сюда, а затем идти прямо через степь, в направлении лимана.

Динара улыбалась. Ласково, приветливо. Предельно ясно увидела, Надя свежа и привлекательна, но никогда не сможет быть для меня и сотой долей того, чем была она сама.

Напрасно волновался, что резко даст Наде отповедь, не беспокой его, Юра – хороший, но совершенно сумасшедший. Я часто спрашивал потом, зачем сказала – отведи к нему? Может быть, лучше было позвать их с нами на раскоп, там отговорить от похода к Голиафу, или хотя бы рассказать, как он живёт, попытаться объяснить. Динара всегда отвечала одинаково. Она всё равно бы его нашла. Ты не мог ничего изменить.

Я с удовольствием избавился от тяжести сумок на плечах, но в остальном воспринимал ситуацию, как хреновую. Ничего хорошего из этой затеи получиться не могло.

Я нарочно долго звал его у ворот, хотя мог бы просто зайти. Наверняка, был дома и читал, лежа на полу своей библиотеки. Там, на полу флигеля такая жара казалась менее изнуряющей. Я надеялся изобразить, что его нет.

Тучи мух летали над двором. С верёвок свисала старая, подранная по краям постель с пятнами, засушенная почти до деревянного состояния. У входа на кухню стоял замасленный таз с горой неприлично немытой посуды. Хлев был открыт, и ветерок заботливо приносил нам зловонный смрад.

Оля соглашалась уйти и пойти с нами на раскопки. Надя, пробовала ручку, ворота приоткрылись.

– Может, зайдем? Замка ведь нет.

Голиаф вышел неожиданно.

На нем были только старые, не совсем чистые и малость пообтрепавшиеся по краям трусы, типа «семейные», когда-то имевшиеся в изобилии в каждой галантерее Советского Союза. Обычно он двигался медленно и плавно, сейчас, слишком порывисто и резко, словно был встревожен, разбужен. Тело, налитое огромными мышцами, казалось грузным. Увидев нас, увидев Надю, он не обрадовался, а помрачнел. Её лицо выдавало всё. Даже он, при всей отрешённости, понимал, каким предстаёт перед ней.

Сперва встал у ворот, видимо, собираясь не пустить нас. Затем почему-то открыл одну створку, пригласил войти.

Мы вступили в царство мух. Оля каждую секунду хлопала их на себе. Разговор не клеился. А меня к тому же ждала Динара.

– Мы, похоже, не вовремя? – с надеждой спросила Оля. Ей явно было неуютно. Я вдруг обратил внимание, что они обе ему чуть выше, чем по грудь. Он нависал над ними, как сердитая скала.

– Вообще-то я читал. Мне необходимо время для моих занятий. Я не считаю чтение досугом. Чтение для меня – духовная работа, если вы понимаете, что я хочу сказать…

Нет, они не могли понять. Сейчас даже для меня звучало неубедительно. Они, к сожалению, никогда не смогли бы разделить многого, что в его речах было совсем не надуманным. Им гораздо легче было с Мюнгхаузеном, которого я, Ева и Саша считали фальшивым насквозь. Почему-то я осознал это остро лишь в тот момент, несмотря на предельную очевидность. Мы с Сашей напрасно горячо и необдуманно говорили – да, всё возможно.

– Тогда мы лучше зайдём в другой раз? – Оля продолжала готовить почву для отступления.

– Честно говоря, так было бы лучше,… – я знал – он растерян, смущён, обескуражен, не готов к вторжению в его жизнь чего-либо нового, но я видел, он казался им надменным, рассерженным, недовольным, будто говорил ей – ты мне не нужна.

Надя, не сказав ни слова, повернулась и пошла прочь.

– Ну, мы тогда пойдём,… что ли… Ещё увидимся. До скорого. – Оля начала с удивлением, но как увидела, что Надя выходит за ворота, закончила уже скороговоркой. То быстро семеня приятно пухлыми ножками, то останавливаясь и виновато глядя на нас, она пустилась за Надей.

Затем с улицы донеслось:

– Надь!… Надь!!!… Стой, подожди!… Ну, меня-то подожди, Надь!!!

Мне надо было догнать, поговорить с ней. Объяснить, какой Голиаф. Какой на самом деле. Не украшая и не черня. Я так бы и сделал, если бы Динара не ждала меня. Было неприятно, что она говорила о своих морщинках и что уже не так молода для меня. У нас теперь всё было хорошо. Я желал бы видеть её такой всегда. Не хотел бы вызвать даже лишнюю тень на её лице.

Сказал что-то, извини за беспокойство, пожал руку, быстро откланялся, объяснив – Динара ждёт. Видел, Голиаф мрачен и расстроен. Но меньше всего думал в тот момент о нём.

Вечером Голиаф пришёл на раскопки. Был страшно подавлен. Говорил, я, кажется, обидел её. Повторял, такая хорошая, светлая девушка. Называл её целомудренной.

Динара его утешала. Говорила, не переживай, ей просто не понять, как чтение важно для тебя. Ей просто тебя не понять. Говорила с ним, как с ребенком. Но бросила на меня испепеляющий взгляд, когда я попытался сказать, что можно сходить к ней и извиниться.

Она обращалась с ним, как с больным, но он был рад её состраданию и обижен на моё молчание. Ушёл от нас практически ночью.

Когда я провожал его, увидел очертания болотной выпи. Она была редкой гостьей на таких лиманах. У меня тогда не было аппаратуры для ночных съемок, и затем несколько предрассветных сумерек я пытался выследить её.

Выпила из меня все соки, но не далась ни в один кадр. С рассветом я снимал гадюку, зайца, удода и стервятника. Тоже неплохо, но у меня были сотни таких фото. Может, правда, менее удачных.

Последнюю ночь, когда я пошёл выслеживать выпь, Динара внезапно проснулась. Знаешь, у меня кажется, задержка. Сказала мне. Я не обратил особенного внимания. У неё была дисфункции, цикл гулял, неделю туда, неделю сюда. Бывали и задержки на два месяца. Все выровнялось только после первых родов.

Выпь улетела. Видимо, совсем покинула лиман. Я безрезультатно прошёл практически до перешейка. Сделал лишь несколько кадров в сумерках. Похоже, здешняя природа была мной довольно досконально изучена. Сфотографировал зарю над степью. Решил идти назад, поспать хоть немного перед жарой, раз напрасно поднялся среди глубокой ночи. Напоследок бросил взгляд на перешеек.

Белое пятно у берега лимана привлекло моё внимание. Похоже, это была колпица. Довольно крупная. Клюв издали казался странным, голова отливала черным. Не будь тело птицы белым, я бы подумал, что это каравайка. У меня было не так много снимков караваек и колпиц. Я стал осторожно подбираться.