Тульк даже не заметил движения. Только что она лежала, обнаженная, сдавшаяся на его милость, а он, грозный, душил ее, и вдруг острая, жгучая боль пронзила его промежность и низ живота. Глаза его вылезли из орбит, в углу открытого рта показалась слюна. Он выронил оружие. Он не чувствовал ног, они больше не держали его. Он упал на колени, придавив ей ноги, зажал руками окровавленную промежность. Перед ним, так восхитительно близко, были ее раздвинутые ноги, и он вожделенно воззрился на них, а по телу его разливался холод – он никогда не испытывал такого страшною холода. Он подумал о снежных волках своей скованной морозом степи, о подобной восторгу совокупления радости охоты, об алой крови на девственной земле, такой нагой и в то же время священной. А теперь с каждым ударом сердца его собственная кровь струилась сквозь его бессильные пальцы и уходила в пыль. Последнее, что он увидел, была часть его тела, лежавшая на земле перед ним. Он потянулся к этому комку плоти, словно мог вернуть его к жизни, которая быстро уходила из его тела. Он упал ничком, умерев прежде, чем успел коснуться земли.

Чиизаи отчаянно дергала душившую ее цепь. Само оружие оказалось под тушей гулька, и ей пришлось перевернуть его, чтобы высвободиться и ослабить натяжение. Она уже сорвала ногти, и, когда наконец освободилась, ее пальцы были все в крови.

Слезы навернулись ей на глаза, когда ее легкие непроизвольно расширились. Голова кружилась, и она не решилась встать. Чиизаи лежала на влажной земле, тяжело дыша, все тело покалывало после онемения – начиная от самого носа, щек и губ. Углекислый газ образовывался слишком быстро, и она намеренно замедлила дыхание. Медленно и глубоко. Глубоко и медленно.

Целую бесконечность она наслаждалась просто тем, что дышит, таким простым, обычным действием, слепо глядя на блестящие льдинки звезд и кровавокрасную луну, колесом вращавшиеся в небесах, и плакала, плакала, зная, что теперь все будет хорошо.

Мойши наполовину ослеп, а удар последовал как раз с незрячей стороны. Он уклонился было, но недостаточно быстро, и удар пришелся прямо над правым ухом, так что он еще и оглох. Боже, подумал он, это не человек, это чудовище.

Шатаясь, он попятился, соскочил с валуна, но Хелльстурм не отставал. Ощутив спиной гранитную поверхность скалы, Мойши понял, что должен сделать, и, стиснув зубы, ударил правой рукой по камню, прикинув угол удара. Из глаз посыпались искры. Он застонал, живот свело. Он почувствовал щелчок – кость встала на место. Боль вспыхнула огнем – шок прошел, но боль последовала за этим, как гром за молнией. Он весь покрылся испариной, задрожал. Глубоко вздохнул, смахнул здоровой рукой пот с лица и, шатаясь, побрел от скалы. Ощутив позади Хелльстурма, бросился бежать в ночь, карабкаясь вверх по скалам, словно только это могло его спасти.

«Господь, щит мой, – он поймал себя на том, что повторяет в голове эту фразу. – Он все время смотрит на меня». Так говорил ему отец еще в детстве, прежде чем его отправляли спать. Мойши понял, что сейчас уже не насмехается над этими словами. Сейчас эти слова обрели для него свой прямой смысл. Они придавали ему какуюто внутреннюю силу, не позволявшую впасть в отчаяние.

Шаги позади. Хелльстурм приближался. Блоки и постоянное движение бесполезны – с каждым шагом силы покидали Мойши. Но теперь он понимал, что все было бесполезно с самого начала. Это просто отсрочка неизбежного. С чего он взял, что сможет справиться с этим чудовищем? Он сражался плечом к плечу с величайшим героем мира, но почему он вообразил, что он сам герой?

И все же он бежал вперед, его душа не желала смириться с поражением, даже если смерть висела у него за плечами. Он поднял взгляд к небу – кровавое Око Демона внесло над ним, как злорадный, алчный лик Сардоникс.

Каменный гребень, по которому он бежал, резко свернул влево, и Мойши тоже повернул налево. Камин сыпались изпод ног, он двигался на ощупь, опираясь на каменную стену руками, чтобы не упасть, бежал, спотыкался, вставал, собирался с силами, переводил дух и бежал дальше. Легкие болели, горло забила пыль. Он исходил потом, вместе с ним теряя последние силы.

Вода. Ему нужна вода. Внезапно это стало даже более сильным побуждением к действию, чем стремление убежать от Хелльстурма.

Он резко спрыгнул с выступа на крепкую каменистую поверхность холма. Содрал два ногтя, но теперь он бежал по внутренней стороне, все еще забираясь вверх, уходя от равнины внизу, перескакивая через камни и кусты, прятался, выигрывая время, – ему теперь оставалось только это.

Мойши взобрался на гребень холма. Задыхаясь, постарался выровнять дыхание уже по ходу вниз. Теперь он был на дальней стороне холма, среди густых зарослей. Он ощутил слабую надежду, почуяв то, что искал. Воду.

Нога его наткнулась на какойто выступ – скалу или корень, он не мог сказать, и остаток пути он прокатился по склону. Теперь он стоял на коленях на узком берегу, глотая из горстей холодную воду, пока не вспомнил об опасности и не остановился, хотя его тело просто вопило от жажды, а во рту попрежнему было сухо. Он последний раз набрал воды в рот, но не стал глотать. Затем облил водой голову и плечи. Это немного успокоило боль. Он выплюнул воду, понимая, что если выпьет слишком много, то при долгом беге его вырвет.

Мойши собрался и осторожно перешел через широкий, но мелкий поток – вода не доходила даже до края его сапог. Но камни на дне были острыми и скользкими, а он не хотел рисковать, чтобы не упасть.

Без приключений добрался до дальнего берега и спрятался в густом сосняке. Забрался на гребень холма, пошел по нему, пока не нашел подходящее место. Отсюда у него был великолепный обзор. Он видел реку, а его самого видно не было. Он припал к земле и стал ждать. С каждым мгновением силы возвращались к нему. Но он все равно понимал – одной физической силы будет мало.

Он прислонился спиной к пню, ощутил пьянящий аромат коричневых сосновых иголок, густо устилавших землю вокруг нею, услышал в вышине среди ветвей печальный зов козодоя. Посмотрел наверх и увидел рядом пятнистую сову. Но было во всем этом нечто странное. Он снова посмотрел. Глаза совы были закрыты. Но сова – ночная птица и не должна в такое время спать. Почему она не бодрствует?

Он нашел ответ и вместе с ним – ощущение победы. Теперь у него появился шанс. Один из десяти тысяч. Но это лучше, чем отсутствие шансов вообще. Однако у него не было времени на раздумья.

Луна. Пусть и неполная, она все равно парила в этом странном краю, и ее кровавый свет был так силен, что сове пришлось закрыть глаза.

Лунный свет играл на воде быстрой реки.

Как будто какойто ключ внезапно отпер замок у него в памяти. «Одна из причин того, – сказал ему однажды Коссори, – что овладевать коппо приходится так долго, заключается в том, что это искусство более чем наполовину духовное. Необходимо научиться достигать спокойствия, подобного лунному свету. Это состояние бесстрастности позволяет одновременно ощущать окружающее, как в целом, так и в мелочах. И когда такое состояние достигнуто, мастер коппо может считаться непобедимым. Но если хоть чтото его отвлечет, выведет из этого состояния, то, как облако, затенив луну, погружает мир во тьму, так и он может погибнуть».

Око Демона разбилось на тысячи осколков, когда Хелльстурм прыгнул в воду и добрался до берега. Он остановился там, выискивая жертву.

Мойши сидел неподвижно. Только рука медленно двигалась по ковру из сосновых игл, пока не нашарила то, что он искал. Он взял его в левую руку, взвесил и засунул за пояс сзади, чтобы не было видно. Но в это время его локоть мелькнул в пятнышке лунного света, и. словно пес на запах, Хелльстурм повернул свою красивую голову к нему.

Хелльстурм взлетел по склону так быстро, что Мойши даже и представить такого не мог. Его длинные стройные ноги, казалось, вообще не ощущали земного притяжения.

Руки взметнулись в смертоносном ударе, и Мойши подался назад. Споткнулся и был вынужден блокировать удар, падая навзничь.