Тонкие белые руки держали предмет, покрытый липкой грязью. Что-то круглое и неровное. К нему пристали кусочки мха и обрывки листьев, но это ничуть не смущало женщину. Она смотрела перед собой и яростно шептала слова, которые отражались эхом от каменных стен. Слова сменялись то горькими рыданиями, то зловещим смехом, не сулившими ничего доброго.

Ветер отлетел подальше, чтобы наблюдать. Он не раз слышал сплетающиеся в крепкие узоры заклятия, которые некоторые люди научились творить в угоду ненависти и мести. Когда можно было вырвать из полотна мироздания нити, заставляющие подчиняться человеческой воле. Люди делали противоестественные вещи, а потому никакое из подобных действий не могло пройти безнаказанным.

Что брали, нужно было и отдавать.

Женщина знала цену и готовилась ее заплатить. Этим вечером она нарушила закон, когда пробралась на усыпанное пожухлыми листьями кладбище и разрыла одну из могил, чтобы унести необходимое. Голодные волки щелкали зубами и выли за железной оградой, но не смели подступиться: сгустившаяся тьма не имела ничего общего с сумерками.

Эта тьма была иного рода. Она пугала своей жуткой природой, с которой не совладать когтям обычных лесных тварей.

Когда женщина медленными, но уверенными шагами покинула мрачный погост, волки бросились бежать подальше от нее, жалобно воя. Внешне она казалась такой беззащитной: слабой, тонкой и хрупкой, то тягучий страшный туман, облепивший ее, гнал волков прочь, без всякой надежды раздобыть пропитание.

Теперь в одинокой башне творилось древнее колдовство.

Безобидные домашние духи, обитавшие в углах замка, боязливо жались друг к другу, понимая, что скоро произойдет что-то непоправимое. Они не могли вмешиваться: силы были неравны, поэтому им оставалось лишь растерянно поглядывать в сторону очага и бесшумно вздыхать.

В пылающем очаге кипела вода в прокопченном котелке. От нее шел одуряющий запах трав и соцветий. Оставалось добавить два важных ингредиента.

Женщина вытянула руки и поднесла круглый предмет к котелку. Ее глаза блеснули мрачной решимостью: послышался всплеск и котелок гневно забурлил. Женщина извлекла из густых белоснежных волос тонкую иглу, улыбнулась и решительно пронзила палец острием. В кипящую воду нырнули крупные красные капли и исчезли в ее глубине.

От очага шел сильный жар. Бледные женские щеки окрасились нежным розовым румянцем, а ноздри втягивали запах зелья, которое вот-вот обретет полную силу. Оставалось дождаться наступления зари и тогда произнести еще несколько слов, чтобы намертво скрепить заклятие.

Смех и звон кубков в пиршественной зале стихли спустя какое-то время, но женщина терпеливо ждала. Она смотрела в затухающий огонь и в ее воображении где-то там, за каменными стенами, в одной из натопленных спален муж снимал с жены подвенечный наряд, чтобы сделать своей.

Духи радовались и подмигивали друг другу: в Ночь Пылающих Костров будет зачато дитя, которое вернет Блэрхайду его величие. В это верили обитатели замка, и потому свадьбу праздновали пышно, чтобы Боги подарили свое благословение, а гости подносили лучшие дары, на какие только оказались способны.

Женщина в башне тоже приготовила свой особый дар.

Как неистово билось ее сердце накануне, как металась душа, задыхаясь от мучительной ревности, но теперь она успокоилась. Поразительное хладнокровие снизошло на женщину, которая зачерпнула большим изысканным кубком из котелка и снова вдохнула аромат.

Густой, пряный, обжигающе острый, он проник в нос и легкие, оседая во рту сладковатым привкусом.

На рассвете каменные ступени ожили под уверенными шагами. На лице женщины больше не отражались гнев и тоска, лишь только предвкушение и плохо скрытое торжество. Она покинула свою башню, осторожно ступая, чтобы не расплескать драгоценный напиток.

В покоях молодоженов в очаге еще весело металось оранжевое пламя. Солнце несмело поднималось над неровной линией гор, золотя ущелье, замок и скалы. Его лучи пробирались через узкие щели ставней, напоминая о зарождающемся дне.

Мужчина на смятой постели окинул пристальным взглядом вошедшую, и отвел глаза, не в силах смотреть на нее, но его жена усмехнулась легкой улыбкой и звонко произнесла:

– Милая Сигрун, как я рада тебе! Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше, чем накануне.

Женщина с кубком в руках замерла и разжала губы, чтобы ответить. Ее голос прозвучал немного хрипло, ведь ей пришлось говорить у кипящего котелка почти всю ночь:

– Благодарю, Хельда. Мне гораздо лучше. Я принесла традиционный напиток, чтобы вы подкрепили силы. Вам это сейчас необходимо.

Мужчина вздохнул. Отчего-то ему захотелось выбить кубок из ее рук, а ее саму вытолкать прочь. Но его дорогая жена слишком привязана к сестре, и он не сможет так поступить.

Сигрун передела кубок Хельде, протянувшей руку, чтобы взять кубок. Она понюхала напиток и на ее лице отразилось блаженство:

– Пахнет изумительно!

Она сделала глоток и покачала головой:

– Лучше тебя никто не варит медовые напитки. Ты настоящая мастерица. Я почти все выпила, милый, – Хельда расцвела чуть виноватой, но игривой улыбкой, потянулась, чтобы передать кубок супругу. Он допил содержимое и, почти не глядя, вернул кубок другой женщине. Та приняла его, замирая от раздирающих ее чувств: самым важным было то, что сестра выпила приготовленное зелье, а значит Тьма поселится в ней сегодня крошечным и еще незаметным клубочком, пока не придет время расплаты.

Духи тихонько перешептывались, робко глядя то на молодоженов, то на красивую женщину с пустым кубком в руках, у которой за спиной толпились темные существа, против которых простые домашние духи были бессильны.

Ночь Пылающих Костров завершилась.

Отныне, каждый день превратился в томительное ожидание.

Сигрун, открывая глаза и уставившись в полумрак своей комнаты, шептала тайные слова, чтобы заклятие крепло.

Она плела колдовство, словно дорогое полотно из лучших нитей, выискивая в сознании самое темное, что только могла отыскать. И пусть оно отнимало силы: женщина цеплялась за свою ненависть, подпитывая ее. Она готова была отдать все призракам ночи и повелителям темноты, лишь бы они не жалели для нее древней магии.

Плести заклятие день ото дня становилось все труднее, потому что Сигрун больше ничего не могла предложить, а призраки ночи алчны. Им всегда мало. Тогда в ее голове созрела страшная, но простая мысль: почему расплачиваться должна только она, когда кругом столько доступных слабых человеческих душ и к каждой, при желании, можно подобрать ключ?

Хельда, проснувшись поутру, трогала свой живот и обращалась к другим богам. Тем, кто для нее дарил солнечный свет, саму жизнь и любовь. Она понимала, что от нее слишком многое зависит и отчаянно хотела вскорости взять на руки новорожденного. Ее супруг, Тэлфрин, окружал ее заботой и вниманием, о котором с отчаянной страстью мечтала другая женщина, забытая им в холоде черной башни.

Когда зима укрыла Блэрхайд густой пеленой снега, столь же белого, как и волосы сестер, живших в замке, Хельда обнаружила, что боги услышали ее искренние молитвы.

Вновь зазвучали фанфары, звуки флейты и арфы, взметнулись кубки, полные сладкого хмеля. На стене замка вывесили красное полотнище с черным волком, чтобы каждый видел его издалека и знал, что скоро Блэрхайд обретет обещанное небесами дитя.

Тэлфрин, как и его супруга, чтили богов.

В южном крыле замка обитала старая Эйдис – служительница Огненной Девы, Богини Солнца и Небесного пламени. Эйдис жила там очень давно и знала ответы на многие вопросы, хотя уже почти не видела и передвигалась наощупь. Она хранила священный огонь Богини на возведенном алтаре, поддерживая его.

Именно к ней год назад пришел Тэлфрин под впечатлением от увиденного сна, чтобы поведать о нем.

Будто замок накрыла темнота и вечный холод, и все, кто в нем жил погибли мучительной смертью, а он остался один, терзаемый страхом перед неизвестностью. И когда он принялся молить Огненную Богиню о спасении, замок озарил яркий свет, взошло горячее солнце, а стены оплел шиповник с благоухающими цветами, превратившимися в сочные плоды. Тьма отступила, и Блэрхайд был спасен.