Австро-Венгрию, двуединую многонациональную монархию с центрами в Вене и Будапеште, несмотря на то, что её народы объединяло центральноевропейское сознание и принадлежность к единому и могущественному для своего времени государству, с которым население в какой-то мере идентифицировало себя, начали раздирать внутренние противоречия. Базировались эти противоречия именно на национальной почве. Национальное пробуждение, развитие национального самосознания, зарождение буржуазных наций являлись процессом противоречивым, асинхронным и далеко не одновременным для всех народов, населявших монархию, а, следовательно, во времени также растянутым. Эти процессы, приведшие к росту национального самосознания и укреплявшие национальную идентичность народов в обеих частях Австро-Венгерской монархии, по идее не должны были исключать существование у них общемонархического и регионального центральноевропейского сознания. Другой вопрос, на каком этапе, в каких землях и с какой силой утверждалось и реализовалось такое сознание. Процесс роста национального самосознания – в результате пробуждения и формирования в XIX веке национальных движений – на определенном этапе вступил в противоречие со столь желанным для Габсбургов общеимперским сознанием и монархической идентичностью. Данное противоречие сказалось, прежде всего, у тех народов, которые в прошлом имели свою самостоятельную государственность (венгры, хорваты, чехи-мораване, поляки).
Процессы углубления национального сознания в XIX веке не обошли стороной и австрийских немцев, стимулировав прогерманские тенденции в политике Габсбургов. Попытки германизации, однако, вызывали яростное сопротивление со стороны венгров, как и некоторых других народов монархии. Венгры сначала добились признания за своим языком статуса государственного на землях венгерской короны, а затем первыми провозгласили свою национальную независимость. Венгерская революция и национально-освободительная борьба 1848–1849 гг. были, как известно, подавлены. Последующее примирение Габсбургов с венграми и преобразование в 1867 г. Австрийской империи в двуединую Австро-Венгерскую монархию, хотя и смягчили на некоторое время противоречия, все же не привели к решению национальной проблемы. Австро-венгерское примирение и реорганизация монархии на двуединой основе не привели к тому, что австро-венгерской идентичностью было охвачено всё население в венгерской части монархии. Скорее в австрийской части монархии утверждалась австрийская, а в венгерской – венгерская национальная идентичность. Однако эти основные формы национальной и государственной идентичности также не принимались целиком той частью населения, которая не принадлежала к австро-германской и венгерской этнической массе. Поэтому, хотя и присутствовала общая для всего населения монархии государственно-территориальная идентичность, для венгров Венгерское королевство, его флаг и корона оставались основными символами своей национальной идентичности. Другие национальности венгерской части монархии в меньшей степени идентифицировали себя с этими атрибутами венгерского государственно-политического устройства. Для них большой притягательной силой являлись самостоятельные государственно-территориальные образования, находившиеся за пределами монархии: для трансильванских румын Румынское княжество, для сербов венгерской короны – существование самостоятешльного сербского государства, политические партии которой стремились к созданию великой Сербии.
Касаясь ситуации в венгерской части Австро-Венгерской монархии, проблем появления собственной национальной идентичности у её невенгерских народов, целесообразно ознакомиться с некоторыми оценками и позициями по этому поводу. Характеризуя положение национальностей в Венгрии во второй половине XIX века, председатель Союза венгерских писателей Бела Помогач на страницах нового центральноевропейского регионального многоязычного журнала «Европейский путешественник» в 1997 г., подчёркивал, что венгры хотя не всегда успешно и умело, но пытались проводить наиболее либеральную национальную политику в Европе. «На самом деле национальная культура и национальная идентичность невенгерских народов Карпатского бассейна не подавлялись, – писал он. – Наоборот, им предоставлялись все возможности для формирования и развития своей национальной идентичности, что подтверждается хотя бы тем фактом, что колыбель словацкой, а отчасти также румынской и сербской национальных культур была именно в старой Венгрии»25. О том, что это утверждение является отнюдь не голословным, свидетельствует хотя бы следующая оценка, данная английским ученым А. Петерсоном, который на рубеже 1860–1870-х годов провел в Венгрии два года и оставил объемную аналитическую книгу о стране и ее жителях. Кстати, она была также издана в России. Будучи сторонником национального государства, он полагал, что венгры, как и англичане и французы, либо должны сделать всех жителей страны венграми, либо сами станут со временем немцами или славянами, между которыми находится их страна. «Высказывая подобное мнение, я хорошо понимаю, что встречу немало возражений со стороны венгерцев, – писал он. – Они же все убеждены в том, что всё как было до сих пор, так будет и впредь, т. е. венгры, словаки и румыны по-прежнему будут жить друг подле друга, с той лишь переменой к лучшему, что теперь они будут жить между собой в мире и братской любви, пользуясь всеми благами национального равенства. Я же, напротив, полагаю, что… каждая страна должна стремиться к однородности относительно языка и национальных чувств»26. Последние слова западного ученого совпадают с утвердившейся в Западной Европе концепцией национального государства, предполагающей общность языковых и государственных границ. В Центральной Европе, в том числе и в рамках Австро-Венгерской монархии, подход был иным, более либеральным и базировался на принципиальных основах, введенных ещё императрицей Марией Терезией и Иосифом I, предполагавших единую национально-культурную и языковую политику для титульных и малочисленных народов. Другой вопрос, что эти принципы так и не смогли уберечь монархию от распада. Однако в конечном счете ни мрачный прогноз Петерсона об исчезновении венгров, ни идиллические представления о братской любви между народами исторической Венгрии не оправдались.
В западной, т. е. австрийской части Австро-Венгерской монархии австрийская (или австро-германская державная) идентичность, самоидентификаяция отдельных национальностей становились несколько проблематичными, ведь в тех землях существовали значительные национальные анклавы, и некоторые из них, например, чехи, добивались дальнейшей федерализации монархии. Чешская нация, к примеру, добивалась триализации двуединой мнархии с центрами в Вене, Будапеште и Праге, опираясь при этом на идеологию австрославизма. Существенным основанием для этого они считали свою государственность в прошлом, к тому же в Моравии местные немцы и чехи сами договорились о равноправии двух языков в административных органах и повседневной жизни. Но не разделяли австроидентичность итальянцы, которые стремились к собратьям, проживавшим вне рамок монархии Габсбургов. В восточных провинциях Австрии, расположенных восточнее горного хребта Карпат, сложилась далеко не простая идентификационная ситуация во многонациональных областях. Народы, населяющие эти провинции, прошли весьма схожую и противоречивую историю восточноевропейского национального развития. В Галиции, например, со смешанным польским и украинскими населением в политических движениях края, наряду с национальной самоидентификацией, довольно сильно проявили себя также австрофильские представления. При этом отдельные национальные группы к концу XIX столетия открыто требовали полного самоопределения в рамках монархии либо выступали за присоединение к России. В результате, в польских провинциях австрийской части монархии поляки стали доминирующей нацией и политическими соперниками восточно-прикарпатских украинцев, что и было использовано господствующими кругами Австрии в своих интересах. Галицийские поляки получили, как известно, политические привилегии от Вены в сфере образования, административного управления, печати и пр., что затрудняло процесс национальной самоидентификации у галицийских русин и украинцев. Если «чехи и сербы стали символом непослушания и противостояния, то большинство поляков, особенно консервативного политического крыла – примером лояльности и верности монархии, с которой они полностью идентифицировали себя»27. Буковинским украинцам, полякам, немцам и румынам в начале ХХ века было предоставлено право направлять своих депутатов в австрийский рейхсрат, что свидетельствовало о попытке Вены удержать их в рамках монархии.
