Я пожала ему руку — пальцы у брата дрожали.
— Так что с альянсовцами? — спросила я Поликарпова.
— А что им сделается? Даже не поцарапались.
— Вот и хорошо.
— Ехать пора, — напомнил Поликарпов. — Одевайся.
Он шагнул к двери, но тут же остановился. Обернулся ко мне.
— Хорса, у Сашки в пятницу день рождения. Он очень хочет, чтобы ты пришла. Но боится позвонить, понимает, насколько сильно оскорбил тебя. Мы оба очень виноваты перед тобой. Я гораздо больше, и потому не прошу о прощении. Но Сашка-то ещё пацан. Ты ведь знаешь, какой он вспыльчивый и порывистый, сначала говорит, и лишь потом думает. Он в тот же день понял, что натворил, хотел позвонить, извиниться, но я не позволил. А через неделю, когда всё понял я сам, было уже непоправимо поздно… Я знаю, что таких оскорблений не прощают, но прошу тебя, Хорса, прости его. У Сашки слишком мало друзей… Прости его и возьми с меня любое искупление.
— Никаких обид или оскорблений не было, — ответила я. — Наказатель — это действительно палач, и подобные знакомства позорны для любого троедворца, ранговик это или вовлеченец.
— Да плевать мне на все предрассудки волшебного мира вместе взятые! Сашке тем более.
Ильдан не врал.
— Я приду на день рождения.
Ильдан обнял меня, отстранил на длину рук, опять обнял.
Я пожала ему плечо и мягко высвободилась.
— Мне надо переодеться, в аэропорт опоздаем.
Мужчины вышли, я быстро собралась, спустилась в грязноватый и слабоосвещённый холл гостиницы. Администратор листал порножурнал, нисколько не интересуясь тем, кто именно снимает номер и чем там занимается — волшебничает или развлекается с малолетними проститутками. Похоже, здесь даже документы у постояльцев не спрашивают.
С кресла у окна вскочил Эрик, шагнул ко мне. Вид потрепанный и виноватый до невозможности. Рядом стоял столь же потрёпанный и виноватый Дитрих.
— Проехали, — отмахнулась я прежде, чем Грюнштайны успели что-то сказать. — Всё нормально.
Парням с переизбытком хватит того нагоняя, который они уже получили от Ильдана. К тому же не будь взрыва, у меня не было бы брата.
В сумке запиликал телефон. Судя по мелодии, звонит Люся.
— Где тебя чёрт носит?! — заорала она вместо приветствия. — Почему трубу не берёшь? Ты где сейчас?
— В Италии, в Милане.
— Вот там и сиди! В Троедворье тебе нельзя. Трибунал вынес заочный смертный приговор.
Новость, однако. Я перевела дыхание и спросила:
— За что?
— Чушь какая-то. Нарушение непреложных законов и неотрицаемых уложений. Что это ещё за хрень?
— Примечания к Генеральному кодексу, — пояснила я. — В Троедворье они почти невостребованы, в основном действуют на территории Лиги и Альянса.
— Один из пунктов обвинения, — злым обиженным голосом сказала Люся, — «Несанкционированное присвоение „вольной смерти“».
— Что есть, то есть.
— Это из-за меня с Вероничкой? — остро и ломко спросила она.
— В том числе, но не только.
— Спасибо хоть за это. Что не только из-за нас. Нина, зачем ты вообще всё это затеяла?!
— Я хочу найти тех, кто начал войну. Истинных убийц твоих детей.
Люся испуганно ахнула.
— Хорса, — прошептала она чуть слышно, — ты сошла с ума…
— Наверное да, — согласилась я. — А может, стала единственной нормальной среди безумцев.
Я нажала «отбой», убрала телефон.
Ильдан смотрел на меня с ужасом. Он слышал Люсины слова через менталку, защиту я не выставляла.
— Нет, — ответил Ильдан. — Это дурацкая шутка, тёмные такие любят. Это неправда.
— Я же говорил, — простонал Роберт на торойзэне, — моя кровь проклята. Она всем приносит только смерть!
Я сжала ему плечи, слегка встряхнула.
— Всё нормально. В Троедворье мне делать нечего. Я останусь жить здесь. Я буду жить, слышишь? Жить благодаря твоей крови, брат.
Роберт взял мои руки, прижал ладонями к щекам.
— Я люблю тебя, брат, — сказала я истинную правду. Я действительно любила его как брата ещё с первого дня знакомства, когда отпаивала своей кровью. А теперь и его кровь во мне.
Я обняла Роберта, поцеловала, взъерошила волосы.
— Всё хорошо, Локр. Всё так, как надо.
Он поверил, кивнул.
Я сняла волшеопорник, вложила ему в ладонь.
— «Иллюзия силы опасней бессилия», — процитировала я строчку из трактата о боевом искусстве. — Сохрани его для меня. Надену, когда вернусь.
Брат улыбнулся.
— Ты вернёшься живой.
— Присмотри пока за Егором и родителями. Люди они совершенно самостоятельные и в помощи не нуждаются, но всё равно — пригляди за ними, ладно?
— Не бойся за них. Ведь теперь это и моя семья. Я смогу защитить свою кровь.
Я пожала ему плечо, подошла к Ильдану.
— Приписной знак поменялся, — сказал он. — Перечёркнут линиями смертного приговора и лишения гражданства. Это всегда очень больно, но боль ранения была сильнее и поглотила боль меньшую.
— Надо спешить в аэропорт, — ответила я. — Вам пора возвращаться.
— А куда летишь ты?
— В Рим. Как троедворская лишенка, альянсовское гражданство я получу сразу. В Россию мне теперь возвращаться нельзя, а добиться постоянного вида на жительство в Евросоюзе сложнее, чем в Альянсе.
— Да, — согласился Ильдан. — Решение правильное.
— Ильдан, пожалуйста, ничего не говори Грюнштайнам. Они только помешают. Пусть себе едут куда хотят — в Мюнхен, в Рим, но отдельно. Благо, в ситуации они пока не разобрались и поверят любым твоим объяснениям. Тем более, что оба чувствуют себя виноватыми, а потому задавать вопросы, что-то уточнять не решатся.
— Пожалуй, ты права, — кивнул он. — Парни слишком привержены потайничным обычаям, станут больше помехой, чем помощью. Без них будет легче. Удачи тебе.
Ильдан разбил карманное зеркало, и мы поехали в аэропорт. Уже безо всяких магических извращений, на такси.
Первыми улетали Грюнштайны, затем Ильдан и Роберт. Мой рейс был последним. Пока сидели в зале ожидания, я сочиняла стихи.
Рифмоплётством не занималась очень давно — как-то в голову не приходило. Но сегодня будто кандалы сбросила. Я была свободна, и слова тоже освободились. Одно за другим они ложились на страницы блокнота, выстраивали строфы стихов с той же лёгкостью, с какой дети выстраивают башню из кубиков.
О счастье забыли,
Привыкли мы к боли,
Годами не знали,
Что жили в неволе.
Ни люди, ни тени —
В безвременье тая,
Склонили колени,
Потерь не считая.
Но сердце живое
И верит, и любит, —
Бессильно всё злое,
Оно нас не сгубит.
Мы сбросили бремя
Из боли и фальши,
И горестей время
Уходит всё дальше.
Подарим друг другу
Мы ветер и небо,
Путь к звёздному кругу
И тёплый вкус хлеба.
Ведь сердце живое
И верит, и любит, —
Бессильно всё злое,
Оно нас не сгубит.
Причина смертного приговора только одна: в последнем разговоре с Люцином, я, сама того не зная, упомянула что-то сокрушительно опасное для его власти. Но у меня ещё будет время всё вспомнить и понять, в чём заключается это «что-то». Пока одно непреложно ясно — Люцину всё равно, в гроб я лягу или останусь в Альянсе. За пределами Троедворья я для него совершенно безобидна.
Что касается Римской потайницы, то последние переселенцы рассказывали, что именно там возродился Лоредожеродд, страх и ужас всея Альянса. Где знаменитый Лорд-На-Заду-Рот, там и его хозяева.