Поликарпов помрачнел.

— Я могу стать назывателем только для серодворца, — сказал он Эрику виновато. — Это скреплено первоосновной клятвой. Прости.

— Что вы, учитель! — испугался извинений Эрик. — Не надо… Я и без того ваш вечный должник. Ваш слуга.

Он хотел поцеловать Поликарпову руку, но тот отстранился.

— В Троедворье таких привычек даже в азиатских регионах нет, — хмуро сказал кудесник.

— Дитрих, — спросила я, — у вас действительно истинное имя ценится столь высоко?

— Намного выше, чем в Троедворье. Несоизмеримо выше.

— Но ведь у вас почти никто не умеет видеть чакры, — усомнилась я.

— Истинника легко узнать и без этого. У нас истинное имя — редкость. Оно даже не у всех чаротворцев есть, не говоря уже о кудесниках. У вас же высших наделяют истинным именем в обязательном порядке. Да и всех прочих снабжают им слишком часто, чтобы люди по-настоящему могли оценить его величайшую ценность.

Я вздохнула. Какое-то всеобщее помешательство с этими истинными именами, от которых ровным счётом никакого реального толка. Ну да это заботы магородных. Гораздо важнее, что истинное имя защитит Эрика от претензий департамента.

— Силой и властью изначалия, — на ладони у меня засияли «звезда Хаоса» и «розы» первооснов, — нарекаю Эрику фон Грюнштайну истинное имя Мартин. Дитриху фон Грюнштайну нарекаю истинное имя Альберт.

Чакры у братьев на мгновение сжались и раскрылись уже восьмилепестковыми. Всё в порядке. Я развеяла «звезду» и «розы».

— А Дитриху-то имя зачем? — удивился Поликарпов. — Ему учиться высшему мастерству письменно разрешил сам верховный предстоятель. Знал, что в Троедворье без этого не обойдёшься.

— Для страховки. Теперь, даже если предстоятель отменит собственное разрешение, ничего не сможет с Дитрихом поделать.

— Тоже верно, — согласился Поликарпов. — С именем будет безопаснее.

— Почему Альберт? — ошарашено пролепетал Грюнштайн-младший.

— Вы ведь сами говорили, что это имя вам нравится больше, чем Дитрих.

Грюнштайн-старший с безразличным видом ковырялся палочками в тарелке. В имянаречение он не поверил, но, поскольку учитель не посчитал нужным одёргивать простокровку, Эрик делал вид, что ничего не произошло.

— Для истинного наречения нельзя брать бытовое прозванье, — возразил Дитрих. — Только лишённый смысла звукоряд, который придумает называтель.

— Не обязательно, — ответил Поликарпов. — Люцин означает «светлый». Имя его назывателя Дидлалий, это соединение имён Дид и Лала. В дохристианскую эпоху так звали супружескую пару младших богов, которые покровительствовали домашнему очагу. Их культ был особенно распространён в новгородских землях, где и проходил церемонию имянаречения белодворский большак. Есть у нас и Темнокрасы, и Серовзоры, и Кызылгюли. Множество осмысленных имён на разных языках как для мужчин, так и для женщин.

— Но все они — придуманные! Ни одно из них не используется в простеньском мире как бытовое.

— Да, — вынужден был согласиться Поликарпов. — Но это традиция, а не закон. При желании истинными именами можно сделать бытовые прозвания Мартин и Альберт. Кстати, Нина Витальевна, почему Мартин?

— Потому что сейчас идёт март месяц. У меня не особо богатое воображение, увы.

— Имя красивое, — ответил Поликарпов.

Грюнштайн-старший зло отшвырнул палочки.

— Учитель, это возмутительно! Чтобы какая-то простокровка издевалась над священнейшей церемонией…

— Мартин, Хорса — не только истинница, но и мастер имён. Она может проводить наречение так, как ей заблагорассудится. К сожалению, Нина Витальевна невысоко ценит истинные имена, но это беда всех самоназванцев.

— Учитель? — Грюншайн смотрел на Поликарпова с обидой и недоверием.

— Я совершенно серьёзен, мальчик. Посмотри на её чакры и сам всё увидишь. А на будущее запомни — сканировать на дополнительных режимах надо любой новый объект, который попадет в твоё поле восприятия. Нина Витальевна, встаньте, пожалуйста.

Я поднялась со стула — Грюнштайн ещё слишком неопытен, чтобы сосканировать ауру сидящего людя. Побледнел от увиденного Грюнштайн резко и сильно — комбинации гойдо-начертатель-палач никак не ждал.

Вскочил со стула и Поликарпов, схватил меня за плечо.

— Ты что сделала?!

Я стряхнула его руку.

— Сядь.

Он подчинился. Заметил активированную нижнебрюшную чакру и Роберт.

— Зачем? — спросил он звенящим от напряжения голосом.

— Хотя бы затем, что теперь мне никогда и никого не придётся просить о прощальном милосердии. Это, герр фон Грюнштайн, — пояснила я Эрику, — когда добивают безнадёжно раненых, таких, что даже на озомбачку не годятся.

— Учитель? — растеряно переспросил Грюнштайн.

— Война жестока, Мартин. Зачастую смерть там милосердней жизни.

— Ты спятила? — разъярённый Роберт вскочил со стула. — «Вольная смерть» лишает возрождения. Теперь озомбачка невозможна, если тебя убьют, то уже навсегда, ты это соображаешь?! Зачем, Хорса? Из-за Люськи с Вероникой? Да засранки и плевка твоего не стоят!

— В том числе и ради них, — ответила я как могла ровно и спокойно. — И ради тебя. И ради Егора. Ради моих родителей. Слишком много в одуревшем от убийств Троедворье людей, которым небезразлична моя жизнь. А Люцин никогда не брезговал грязными играми вроде взятия заложников. Но это не тема для разговора при посторонних. Поэтому сядь и не ори. Дома всё обсудим.

— Егор тоже взял себе «вольную смерть»?

— Да.

Я села, выдернула из высокой керамической чашки новые палочки и подцепила кусочек мяса.

Сел Роберт, нервно разгладил салфетку и спросил ровным бесцветным голосом:

— Как ты активировала чакру?

— Упражнениями, предназначенными для регулирования сердечного тонуса. Широко известный комплекс «Восьмивратный терем», который есть почти в каждом незнанническом учебнике по динамическому цигуну. Покончить с собой, остановив сердце, легче и надёжнее всего. Да и безболезненно — так и ниндзя делали, и славянские витязи-волоховщики.

— Это простеньская разработка, — не поверил Поликарпов. — Она требует многолетних тренировок.

— Если делать «Терем» на основице, то да. Я занималась в нигдении. Там на овладение техникой требуется не больше месяца.

— Какой же Люцин дурак, — сказал Поликарпов, — что так долго недооценивал человеческую изобретательность. Чего стоит одна твоя идея спрятать «стиратель душ» в проточной воде унитазного бачка. Теперь вот это… Как ты вообще додумалась заниматься в нигдении цигуном, который основан на использовании энерготоков Земли?

— Но ведь сработало.

— Нина, зачем? — повторил Роберт.

— Мне нужна полная свобода действий. Теперь Люцину прижать меня нечем.

Роберт спрятал лицо в ладонях.

— Пора на самолёт, — напомнила я.

— Простите, — сказал Дитрих, — но что с Эриком? Разве он не едет в Троедворье?

— Нет, — ответила я. — Разрешения Люцин так и не дал. Иначе Сергею Ивановичу не было бы смысла сюда лететь. В Троедворье оборотней и без него хватает.

Поликарпов дёрнулся как от удара.

— Ну ты и стерва, — сказал он. — Могла всё с самого начала рассказать? Или думаешь, я бы отказался?

Роберт презрительно покривил губы.

— Я думаю, ты не дал бы ей и слова сказать, о чём бы ни шла речь.

— Ложь! — гневно сверкнул глазами Поликарпов.

— Разве? — саркастично усмехнулся Роберт.

Грюнштайны смотрели на разборку с недоумением и испугом.

— Дома доругаетесь, — оборвала я. — Поехали.

— Час пик, — сказал Дитрих. — Вы не успеете, все трассы забиты. Я открою вам телепорт.

— Нет, — покачал головой Поликарпов. — Идёт хнотическая буря. Портальный коридор будет нестабильным.

— Учитель, здесь нет нужды экономить магию, — ответил Эрик. — Я сделаю двойную фиксацию. Не прикасайтесь руками к стенам, и всё будет в порядке.

— Хорошо, — кивнул Поликарпов.

С телепортом Грюнштайны провозились больше часа. За это время мы бы как раз успели по кроми доехать, там нет никаких пробок. Роберт собирался взять напрокат машину, но Поликарпову не хочется обижать братьев отказом, так что добираться в аэропорт будем по-альянсовски.