Слышал, как выбегавший посмотреть, что там происходит матрос, узнал, что лопнувший трос отлетел в толпу на эсминце. И что от удара его концом несколько человек сбросило за борт. И что трос для буксировки хотят завести нам еще раз.

Из криков команды я слышал, что эсминец запустил машину и даже почти смог поравняться с нами, но потом он снова потерял ход. Машины как я говорил, надолго им не хватило.

Я слышал, как материлась команда, терзаемая безысходностью. Всем было понятно, что теперь «Живой» во власти стихии. И что скорее всего, они обречены. Спасти людей с него в такой шторм было невозможно, это могло привести к гибели обоих кораблей. Ко всем людям, кто остался на «Живом» я чувствовал жалость. Ко всем, кроме одно из них. Его мне было не жаль.

Я все слышал, чувствовал, понимал, но никак не реагировал. В моей голове в те моменты или не было мыслей вовсе, или их было слишком много и от этого они становились бессмысленными.

Семен хорошо справлялся с машинами и моего участи совсем не требовалось. Он раздавал указания двум помощникам, при этом продолжая рассказывать нам свои истории.

Мичман все это время продолжал нести свой безмолвный караул. За все время он только один раз предложил мне закурить и это все, что я от него слышал.

Вот так мы и дошли до Константинополя. Прошли Босфор и встали на рейде в Мраморном море возле бухты Золотой рог.

Утром по прибытии, я решил выйти из отсека, продышаться. В машинном отделении было жарко и дымно… Солнце только встало. Выйдя из полумрака на палубу, свет резанул мне по глазам. Как только глаза привыкли, от увиденного я не произвольно матюкнулся.

Первое что предстало перед моим взором, это, наверное, сотня кораблей вокруг нас. Все они были плотно заполнены людьми, которые смотрели в одну сторону, указывая на что-то друг другу что-то руками.

Я аккуратно обошел рубку, стараясь не наступить на еще спящих пассажиров. Когда я из-за неё выглянул и увидел город, то матюкнулся уже в слух:

– Ё…

Огромный каменный город, с возвышающимися башнями минаретов, улицами, уходящими куда-то глубь. Некоторые из башен были так далеко от береговой линии, что я начал думать, что ему и конца нет.

Залитый утренним солнцем, он был прекрасен для взора. Вот только это красота и масштаб заставили моё сердце колотиться от ужаса. На всякий случай я взялся рукой за железный выступ. Только подошедший так, что я совсем его не заметил, мичман, смог оторвать меня от этого вида. Он в свойственное ему манере, описал все это одним словом:

– Прибыли.

– Да.

Я ненадолго покосился на него и снова перевел взгляд на берег. Стою дальше смотрю и тут вдруг случилось чудо, наверное, или галлюцинация кратковременная у меня произошла от пережитого шока. Мичман заговорил:

– Ты, Миша, до того, как на берег сойдешь, придумай себе цели, что и как, ты будешь здесь делать, и старайся их держаться, а иначе этот город быстро тебя проглотит. Запасов тех, что у тебя в кармане надолго не хватит. Так что не сиди, не жди чуда, двигайся, ищи, смотри, где какие возможности есть, – смачно чихнув и харкнув, мичман замолчал.

Не оборачиваясь, я потрогал карман, мешочек был на месте:

– Я домой вернуться хочу, – озвучил я свою главную цель.

Мичман хмыкнул:

– Расстреляю тебя там. И на родных беду навлечешь. Будут думать, что ты засланный и на всякий случай расстреляют. А родных сошлют подальше. В историю, что ты сюда по принуждению попал, не поверит никто. Ты корабль помог на чужбину увести. Они там сей час будут искать предателей всяких. Потому что людям, которые через кровь к власти пришли, всегда будет казаться, что их кото-то преследует, хочет им отомстить. В общем Миша, ты сразу туда не торопись, подожди с годик, газеты почитай, может уляжется.

От его мыслей легче мне не становилось.

– А вы Павел Николаевич, что будете делать? – поинтересовался я.

– Мне легче. Я, Миша, можно сказать с малых лет человек военный. Где война там и я. Завербуюсь куда-нибудь.

Мы еще немного постояли, молча, и пошли назад.

Когда мы зашли в машинное отделение, увидели Семёна, который ночью передал свой пост сменному матросу. Он уже проснулся и сидел на одном из ящиков. От самой Керчи он был у нас можно сказать за главного. Смотрел за машинами, экономно распоряжался запасами еды, воды, которые в начале нашего пути все сдали ему. Все свои решения он озвучивал. Если он в чем-то сомневался в зависимости от темы вопроса, смотрел на мичмана или на меня и дождавшись одобрения продолжал. Увидев нас, он улыбнулся и ещё с сонными глазами, зевнув, спросил:

– Всё, пришли?

Павел Николаевич, вновь превратившись в немногословного попутчика, в ответ ему только слегка кивнул. Я же подробно рассказал, что видел, что мы еще только перед бухтой, предложив ему сходить посмотреть на такую красоту.

– Потом посмотрю, – махнул ладонью Семён. – Теперь-то мы с этими видами надолго!

В животе у меня от голода заурчало. Семен, услышав утробные звуки, бросил взгляд на меня и серьезно подвел печальный итог:

– Из еды только немного сухарей осталось и сало, по паре кусочков на брата. Вода еще есть, – потом, посмотрев на мичмана, попросил его. – Павел Николаевич, сходите, пожалуйста, наверх. Спросите, когда мы хоть куда сойдем? Мне-то там точно, ничего пояснять не станут.

Как только он это сказал, мы услышали, как чья-то лодка поравнялась с нами бортами. Люди на палубе, словно проснувшись, все разом заговорили.

– Буксировать что ли будут? – уже бодро предположил Семён.

Потом посмотрел на меня внимательно и спросил:

– Ты как Миш, отошел?

– Да, вроде да.

– Хорошо, тогда я сбегаю, посмотрю, что там к чему, а ты здесь если что, – Семен встал, похлопал себя по карманам, что-то там ища и видимо что-то нащупав, поспешно отправился наверх.

Вернулся он достаточно быстро:

– Там турки на баркасе, меняют, что ценное есть, на еду – протараторил он.

Началось, подумал я и взялся с тревогой за карман. Но Семен, ничего у меня не спросив, тут же обратился к мичману:

– Павел Николаевич, давайте мы одну винтовочку сдадим? Все равно их заберут?

Мичман, равнодушно одобрив его предложение, встал с ящика с надписью песок и поднял его крышку. Семен заглянул внутрь и достал оттуда завернутую в шинель винтовку.

– Патронов тоже штук десять возьму, – собрав все, что необходимо, Семён отправился наверх.

Сев на ящик, я подумал о словах Павла Николаевича, который был прав на счет запасов: мы даже еще не в городе, а нас уже начали обдирать как липку. Поэтому я решил твердо придерживаться его совета данного мне на палубе.

Семен вернулся минут через тридцать, весь вспотевший:

– Принимайте! Я еле прорвался, там как на площади в Петрограде.

У него в руках было три лепешки хлеба, между которыми было зажаты восемь кебабов, а под мышкой была литровая бутылка Дузика¹. Он сложил все на ящик, который мы использовали в место стола. Половину сразу отделил:

– Это на ужин. Я спросил там турка одного и, если, его правильно понял, он говорил, что нам только завтра к вечеру или послезавтра, дадут в порт войти.

Потом он открыл бутылку, разлил по кружкам и тожественно поставил на стол:

– Ну что! Садитесь, отметим прибытие!

– Не густо за винтовку-то, – осмотрев улов Семена, буркнул мичман с досадой.

– Так я с ним не на нашей базарной площади торговался… Хотя! Надо было его шлепнуть, баркас захватить, Мишку за рулевого поставили бы и с вами Павел Николаевич, мы бы взяли Константинополь! – Семён сначала рассмеялся от собственно фантазии, потом успокоился и договорил. – Я еще одну лепешку и пару палок мяса женщине отдал, там с двумя детьми.