– Однозначное-однозначное! Ты ее лица не видел. Настоящая актриса. – Юна наслаждалась победой и кидала восторженные благоговейные взоры на Киру. – Это нам Кира все придумала. Я ей видосик показала с мероприятия в прошлую пятницу, и она научила, как от этого мудака избавиться.

Самбуров поймал взор серо-фиолетовых глаз Киры Вергасовой, специалиста по психопатологии, кинесике, криминальному профайлингу, совершенно беспринципного манипулятора и большой мастерицы управлять эмоциями и поведением людей. Та, ничуть не смутившись, не спеша проглотила кусочек мяса, запила вином и пожала плечами.

– Хозяин салона ухоженный, причесанный, обтягивающая рубашка с парой расстегнутых пуговиц, понимающая и многозначительная улыбка, разговоры, неизбежно сводящиеся в область секса, – подтвердила просмотр видео та. – Самовлюблен, эгоистичен, любит покрасоваться и жаждет женского внимания, в связи с чем нанимает на работу исключительно дам. Всех возрастов. На нем только табличка не висит, что он не вынесет и малейшей конкуренции. Тем более у себя в салоне. Когда его коллектив показал, что другой самец отнимает женскую любовь и внимание, которые принадлежат ему, директору, вполне логично, что он предпочел избавиться от конкурента. Я, правда, ожидала, что придется не меньше недели осаждать. Но вон какие актрисы! За день управились. – Кира наивно вытаращила глаза. – Что? Ну я не могла позволить, чтобы какой-то козел самоутверждался за счет Юны. Этот Бруй бухгалтершу щипнул за мягкое место. Дискриминация по половому признаку.

– Нонку не за что щипать, одни кости, – заявил Григорий. Когда он хотел вывести сестренку из себя или уколоть, он коверкал ее имя. Называл Нонкой или Анкой. Девчонка бесилась. Вот и сейчас Юна полыхнула рассерженным взором. Григорий довольно хмыкнул.

Взывать же к ответственности Киры, искать справедливости, внушать чувство вины, журить за манипуляцию людьми и вмешательство в чужую жизнь не имело никакого смысла. В этом плане Вергасова обладала абсолютным иммунитетом и чистой совестью. То есть отсутствовала у нее эта совесть напрочь. А ее девиз, позаимствованный у какого-то психолога, важно задрав нос, продекламировала Юнона:

– С умным договорись, дурака обмани[2].

– Кто это сказал? – с сомнением спросил Самбуров.

– Один очень умный психотерапевт! – Девчонка вздернула подбородок.

– Никак Кира Вергасова? – Краем глаза мужчина зацепил округлившиеся глаза Киры.

– Нет! Этого уже в живых нет! – надулась Юнка.

– Вот! И тебя не станет, если будешь такое с людьми проворачивать! – Юнка закусила губу, а Самбуров заржал, довольный шуткой. – Макиавелли недоделанные!

– Отучусь – буду доделанная, – состроила гримасу Юна.

Григорий замер и вовремя захлопнул отвисшую было челюсть, кусок мяса уже пополз из его рта. Юнона заговорила об учебе? Сама! Добровольно!

– Ну не буду же я в этой конторе на побегушках бегать! Я еще месяцок помучаюсь, получу обещанный любимым братом байк и учиться пойду. Надо интересное дело выбрать. Я выбрала.

– И что ты выбрала? – вкрадчиво поинтересовался Григорий, уже догадываясь, что услышит в ответ.

– Психологию, – подтвердила догадку брата Юнка. – Поступать буду или здесь, или в США, если маман потянет. Я ей еще не сообщила. Все!

Девчонка выскочила из-за стола. Под обалдевшим взором брата вымыла тарелку и бокал, чмокнула его в щеку, обняла Киру, прошептав: «Пока, мой котик».

– Я убежала. Рано не ждите.

– Стоять! – взревел Самбуров. – Ты вина выпила. Никаких танцев на пилоне. Ты мне слово дала. Шею сломаешь – меня твоя мать убьет!

– И я его держу, – совершенно спокойно напомнила Юна. – А вот ты обещание мне доверять нарушаешь по пять раз на дню. У меня свидание. Нормальное, обычное свидание с очень приличным молодым человеком. Если будешь себя хорошо вести, познакомлю.

Она пронеслась в прихожую, через пару минут хлопнула дверь.

– Ты знаешь, с кем у нее свидание? – сдержанным тоном спросил Григорий у Киры. – И что это за «мой котик»?

– С кем свидание, не знаю, – Кира улыбалась, едва сдерживая смех. – По рассказам – приличный молодой человек. «Мой котик» – это проявление нежности.

– Нежность тут я проявляю, – надулся Григорий, наливая себе еще вина.

– Самбуров, ты похож на кота, который не может выбрать, какую из двух мышей стеречь, и пока решал, разбежались все. – Кира наклонилась через стол и потерлась носом о его щеку.

– Ты меня недооцениваешь, – проворчал Григорий. В его голосе не было ни обиды, ни претензий. – Если бы мышей было только две, я бы справился. Отловил. Посадил в клетку до лучших времен. А мне еще как-то преступников надо отлавливать. Они обычно не согласовывают времени своих преступлений с моим графиком.

Григорий смотрел на девушку пристально, осознавая, где конкретно она права. Получалось – везде. Кира молчала, раздумьям не мешала.

Получив сообщение от Юнки: «Мы с Кирой готовим тебе ужин», – ощутил, что рабочие мысли выветрились напрочь, и, даже выстроившись плотной шеренгой у входа, все преступники Краснодарского края его бы не удержали.

Его ждала Кира. Хотя говорить «ждала» о процессе обитания этой женщины в его доме было слишком пафосно и безосновательно. Но она приезжала, надевала на босу ногу легкие валенки, которые они купили ей на Домбае, облачалась в микроскопические шорты и майку, включала стереосистему, которой пользовалась только она, и даже готовила ужин.

Ключи от дома он всучил ей еще тогда, в самом начале их отношений, когда она первый раз осталась у него ночевать. Пользовалась она ими нечасто. Гораздо реже, чем он хотел бы. Ему безумно нравилось, как она приходила. Не спрашивая, не предупреждая, сама по себе. И уходила, словно мираж, не оставляя следов. Не забывая своих вещей, не переставляя предметов. Он изо всех сил старался сохранить признаки ее пребывания в своем доме. Сфотографировал расческу и банку с кремом, которые однажды мелькнули в ее руках, и купил в точности такие. Разложил по дому резинки и заколки для волос так, как это было у Киры в квартире. Даже такую же пижаму, в которой она ходила по своему дому, нашел. Кира смеялась и радовалась его сумасшедшим поступкам, совершенно не свойственным Самбурову Григорию еще годовалой давности, который хладнокровно и безжалостно выметал все женские следы из своей машины, из своей жизни, в дом они даже не попадали. С Кирой все стало совсем иначе.

Он словно цеплялся за ниточку уплывающего в небо воздушного шарика в попытке привязать его к себе, но оставив нить достаточно длинной для простора, чтобы не смутить и не испугать шарик.

Он подсаживался на нее, как на наркотик, то желал упрятать сумасбродную девчонку, запереть, скрыть от всех, то радостно выставлял на пьедестал, любовался и хвастался ею. Он восхищался ее независимостью и непостижимостью, потом вдруг паниковал, вспомнив о ее удивительной способности находить приключения на свою дивную задницу.

Он приходил за полночь из УВД и заставал ее, попивающую на подоконнике чай, а на столе его ждал ужин. Кира никогда не говорила, что ждет его дома. Не обижалась, не ругалась, не упрекала и вообще не намекала ни словом, ни жестом, что ей чего-то не хватает или что-то не нравится. Казалось, она не знает, что такое претензии. А еще она не строила планов, не злоупотребляла местоимением «мы» и не увеличивала своего присутствия в его жизни.

Он заваливал ее цветами и подарками, целовал, обнимал, придумывал немыслимые свидания, удивлял, баловал. Кира смеялась, радовалась, смотрела восторженными глазами, любила и, казалось, по-настоящему была его. Но чувство тонкой хрустальной стены между ними Григория не покидало. Он стучался, пытался прорваться, потом вдруг пугался, осторожно ощупывал эту стену на целостность. Он хотел разрушить последние границы между ними и еще больше боялся это сделать.

Он заподозрил, что сходит с ума.

От безумия спасла забота родной тетки. Пару месяцев назад она прислала ему свое ненаглядное чадо, Юнку, ей дочку, ему сестренку.