Сквозь мутную пелену я разглядела осунувшееся, несчастное лицо Рене, сильно отросшие тёмные пряди волос, почти касающиеся моего лба. Я лежала на его руках, он то гладил меня по лицу, то склонялся совсем низко, касался губами горячих висков. И тихо говорил что-то на своём наречии, из всего потока я разобрала только «лиро» и своё имя. У него были восхитительно прохладные ладони, а я после пережитого была слабее новорожденного котёнка и позволила себе ещё одну недозволительную слабость: не прогонять, не просить, едва очнувшись, соблюдать положенную дистанцию.
– Дэри, – позвал Рене, переходя на логнос. – Прости меня, ласточка. Я не должен был подвергать тебя такому риску. Дай мне в морду, посади в корзинку… Вытащи все перья из этого чучела, заслужил. Только вернись, пожалуйста.
Не осталось сил цепляться к «ласточке», я вдохнула пахнущий горькими лекарствами воздух. Зрение понемногу прояснялось, позволяя разглядеть и проступившую на лице Рене щетину, и поблёскивающий на шее кулон. Щетина смутила меня сильнее всего: сколько же времени прошло?
– Долго всё это длилось? – с трудом ворочая языком, спросила я.
– Рассвет скоро.
Всего одну ночь. Я думала, больше. Но… рассвет? В это время суток вельвинд обычно становился птицей.
– Мне показалось, ты почти умерла, – прошептал Рене, пряча глаза. – Столь сильного проявления недуга я не видел; ты бредила и не могла взять в руки стакан с зельем.
– А как тогда..?
Я приподнялась, заглянула через плечо Рене, увидела пустые склянки и пузырьки.
– Я тебя напоил, сразу же, как сумел обернуться. Прости, лиро. Это дурацкое тело совы не способно удержать даже самый маленький пузырёк. Так боялся опоздать… Тебе лучше?
Я завозилась, садясь поудобнее, а вельвинд не спешил отстраняться, продолжал гладить по волосам. Получается, мне привиделась не только мама, но и некоторые собственные действия, которых в реальности так и не случилось.
– Вроде жива, – объявила я, чувствуя, что и противное головокружение оставило.
Как же хорошо-то!
– Судя по тому, что я увидел, тебе нельзя останавливать приём зелий, – с сожалением признал сыч. – Без них ты действительно умираешь. Прости, ласточка, что заставил пройти тебя через этот кошмар.
А мне с каждым вдохом становилось легче.
– Всё хорошо, Рене. Ты не виноват. Экспериментировать больше не будем, надо вернуться к начальному плану: собрать деньги на побег и найти понимающего в таких вещах мага.
Как обычно, только на словах было легко.
***
Глава 12.3
Рене изнывал от бездействия и бессилия, его нервозность передавалась мне, но мы могли лишь продолжать то, что начали. Когда он был человеком, я учила его читать и писать на имперском, сопровождала на тайные прогулки на замковую стену и полюбившуюся, висящую над ущельем смотровую башню. В теле сыча он продолжал разбойничать, регулярно приносил серебряные и золотые монеты, а я каждый раз договаривалась со своей совестью, складывая деньги в тайничок. Изготавливала свои картины, ждала в гости Ализарду, а ещё, посоветовавшись с Рене, который после неудачного эксперимента с зельями не считал себя вправе давать мне какие-либо советы, зашла с другой стороны. Неделя за неделей, я понемножечку уменьшала дозировку лекарств. В первые разы было страшно, но вместо уводящих в беспамятство и бред приступов я становилась вялой и слабой, вместо привычной активности валялась в постели и читала книги. Через некоторое время слабость прошла, а я, к маленькой своей радости, обнаружила, что и уменьшенные порции микстур и порошков дают свой результат.
К ежедневным заботам и занятиям добавилось новое: я во что бы то ни стало вознамерилась освоить хотя бы несколько базовых магических действий. Каждый день я отводила время для тренировок, мучила голосовые связки определённым образом произносимыми звуками, училась создавать намерение, складывала пальцы в затейливые жесты. Намерение получалось, остальное не очень, но я не сдавалась. Сыч одобрительно улыбался. В самый первый урок, который он застал в человеческом облике, Рене подхватил заклинание, пробуя его на слух, мотнул головой и сказал что-то на нари, вытянул руку ладонью вверх, лодочкой сложил три пальца. Я наблюдала, затаив дыхание. Несколько секунд ничего не происходило, а потом центральная в тройном подсвечнике свеча вспыхнула робким огоньком. Я едва не взвизгнула, повернулась к недоверчиво улыбающемуся птицу.
– Это такие крохи, лиро, – ответил он на поток моих поздравлений и радостной восторженности. – Этому и без дара в крови можно научиться. Но…я рад, что хоть такой огонёк выходит. Пригодится.
А мне и такая кроха пока не давалась. Рене в этих занятиях помогал чем мог.
Деньги накапливались медленно, вот что угнетало. Лиз узнала для меня примерную стоимость «ключа»: имеющейся суммы не хватало и на половину, а ведь не только на артефакт нужны средства. Да, тётя обещала добавить и свои, но у неё тоже не было больших денег; она, в прошлом большая модница, ныне редко баловала себя обновками, я видела одни и те же платья и верхнюю одежду, а ведь ей ещё приходилось содержать оставшийся от деда столичный дом. Я безумно хотела вырваться на свободу, но беззастенчиво пользоваться незначительными средствами Лиз мне было совестно, и я нечасто принимала от неё финансовую помощь.
Тётя приехала в конце зимы, как всегда, лёгкая, свежая и прекрасная, несмотря на платье, вышедшее из моды два сезона назад. Наряд шёл ей изумительно, подчёркивал стройную фигуру и придавал фиалковым глазам дополнительную выразительность и глубину. Рене в дни, пока тётя гостила в родовом замке, изображал отъявленного буку, что сычом, что человеком: он рассчитывал провести вечер со мной, тогда как я посвящала всё время дорогой гостье. Но в одном мы с ним оставались едины: незачем Ализарде знать его тайну, вот и выходило так, что тётушка развлекала меня долгой увлекательной беседой за ароматным горячим чаем, а вельвинд в одиночестве постигал имперское письмо, заедая это самое одиночество любимыми сухофруктами и орехами, и сидел в моей спальне тихо, как мышь под веником. Яола пожаловалась, что я совсем перестала пускать служанок к себе, препятствуя положенной уборке и смене белья. Я только фыркнула насмешливо, а поднявшей брови тёте указала, что в Бейгор-Хейле и без моей спальни полно помещений, из которых необходимо регулярно вытряхивать пыль и гонять паутину. Ализарда, выразительно посмотрев на экономку, согласилась, а я про себя облегчённо выдохнула. Надо, пожалуй, иногда звать Мейду, раз уж та так рвалась исполнять свои обязанности. Незачем вызывать лишние подозрения, тем более что мы более-менее уже знали, в какие моменты птиц оборачивается человеком.
Лиз отдала деньги за проданные картины: золотой и несколько верингов. Я вздохнула.
– Давай увеличим цену за мои работы?
Ализарда нахмурила изящные брови, спохватилась, расслабила лицо, погладила убежавшую морщинку, с сомнением посмотрела на меня.
– Не отпугнёт ли это покупателей, ласточка?
– Ты сама говоришь, что спрос есть. Заказы есть; в прошлом месяце я не вылезала из мастерской, успела сделать на две картины больше. Мне кажется, купят и за большие деньги.
Лиз сделала глоток чая, элегантно вернула чашку на блюдечко.
– Я попробую просить больше, – кивнула она. – Как никто другой, понимаю, как сильно тебе нужны деньги. Конечно, родная, я постараюсь помочь. Привлеку сокрушительную силу данвеловского обаяния, – лукаво закончила она и обворожительно улыбнулась.
Вот и славно.
– Кстати, Дэри: поговаривают, что на дорогах Бейгора стало неспокойно.
– Разбойничьи нападения? – ахнула я.
Лиз в день приезда заверила, что добралась хорошо, лошади попались выносливые и быстрые, в пути никаких проволочек и неприятностей не произошло. Тогда что же, приукрасила действительность?
– И да, и нет! Мне, к счастью, посчастливилось проделать весь путь в относительном комфорте и безопасности, а вот обоз, проходивший мимо Дасса, говорят, подвергся ограблению. Но такому…странно незначительному. Товары не тронули, только у одного из охранников стянули деньги, представляешь? И всё!
