Я обхватила себя руками.

– То есть… он рассказал владельцу цирка, что среди его птиц… заколдованный человек? А те перья? Он ведь мог распознать их?

– Да. Фитри интересовало, обратимо ли заклятье, и тогда тот тип сказал о пере, возвращающем облик. Прежде поведал о том, которое убивает.

– Но… – я снова и снова безуспешно пыталась увязать всё, что узнавала от Рене. – Получается, тот маг мог расколдовать тебя! Он же видел!

Сухой сосредоточенный кивок.

– Видел, мог. Сказал, что не станет вмешиваться в… – Рене пристально посмотрел мне в лицо, явно сомневаясь, говорить ли дальше. Дёрнулись уголки губ и он отвёл тыквенно-жёлтые глаза. – В чужой процесс наказания. Больше никаких пояснений не дал, уходя, заверил едва стоящего на ногах хозяина, что обо мне никому не расскажет.

– Какого наказания?..

Видеть в заморыше-Рене отпетого преступника никак не выходило. Впрочем, что я об этом знаю! Судить по внешнему облику о людях пустое занятие.

– Не знаю, – раздосадованно дёрнул плечами сыч.

***

Глава 5.2

Я подавила жгучее желание потереть глаза, а он потянулся к блюду с оставшейся на нём приличной порцией еды, но после недолгого замешательства убрал руки назад.

– Нет, пожалуй, я лопну, – негромко сообщил Рене в пространство, и громче, для меня: – Не знаю, Дэри. Мне известны случаи, их всего несколько, о заточении людей в животных или предметы мебели, интерьера против их воли. В качестве наказания за совершённые деяния. Эти случаи редки и горячо осуждались в нескольких государствах, выступающих за более гуманные способы наложения наказания. Нашим правителем, к слову, это категорически запрещено, такое колдовство само относится к нарушениям и жестоко карается.

– Императором тоже, – эхом подхватила я. – Прежде такой вид казни в Роумстоне существовал; человек долго оставался… условно жив, но постепенно сходил с ума. После обратного превращения никто не вернулся к нормальной жизни, да и жизни той оставалось всего ничего.

И я невольно посматривала на долговязую фигуру сыча, на его хмурое лицо, ища признаки безумия. Признаки не обнаруживались, либо мне очень хотелось в это верить.

– Я не сомневаюсь, что в этого воробья меня затолкали незаконно, – продолжил Рене, переплетая пальцы. – Но не знаю, кто и почему. Я уже говорил. Единственная ниточка – Блор, но он лишь исполнитель.

– Тем более надо дать знать о тебе твоим близким! Они могли бы помочь распутать этот клубок тайн, либо нанять человека, умеющего эти тайны добывать… Не смотри на меня так! Лучше скажи: может, кто-то хотел через тебя причинить вред твоей семье? Лишить…не знаю, власти, положения в обществе, что-то отобрать?..

Рене, вновь и вновь расплетая и сплетая пальцы, смотрел на меня из-под высохшей, слегка вьющейся чёлки.

– У меня нет предположений на этот счёт, – сказал он с такой интонацией, что я немедленно засомневалась. – Я склонен верить в ошибку, нежели в хитроумный заговор.

– Ошибку?! К тебе намеренно подсели в трактире и привели к каким-то душегубам, ограбили, наложили заклятье, расплата за которое в нашей империи смертная казнь!

– У нас за это тоже лишают жизни. Всё так. Но пока я придерживаюсь мнения, что Блору указали на меня ошибочно. Это не отменяет всего остального и моего желания свернуть ему шею, но…

Я чуть наклонилась вперёд.

– То есть… Ты не совершал ничего такого, чтобы…

– Ничего такого, – уверенно, жёстко даже, перебил Рене. – Я не убийца, не вор и… нет, я не понимаю, о каком наказании говорил тот маг.

Вздохнул, запустил пальцы в подсохшие волнистые пряди. Я выбралась из-за стола, покопалась на туалетном столике и протянула ему свою расчёску. Сыч посмотрел на неё с долей комичного недоумения, но воспользовался по назначению, а я в очередной раз подумала, что слепое доверие – это всё, что у меня есть. Не торопясь возвращать мне расчёску, сыч крутил и крутил её в руках, и вдруг спросил, не поднимая глаз:

– Дэри, я, быть может, скажу что-то, что у вас может быть принято…словом, я не имею намерений оскорбить или обидеть, но… я давно тут и хотел бы считать твой дом немножко и своим домом, хотя это, конечно, неуместно… Как раз об этом доме, о замке. Представляю, каким он был в годы расцвета, а теперь как немощный старик. Комнат, пригодных для жилья, мало, ты экономишь на освещении и отоплении, часть перекрытий и стен нуждается в ремонте, лестница, ведущая в подземелья, обвалилась, пользоваться ей нельзя…

– Есть другой ход в подземелье, – вставила я.

Замечания сыча не уязвляли, отнюдь. Надо быть слепым, чтобы не видеть, в каком состоянии сейчас некогда крепкий и величественный Бейгор-Хейл.

– Но ты живёшь здесь с горсткой слуг, – продолжал Рене, трогая пальцем зубья расчёски. – Не зовёшь гостей, не ездишь никуда сама. А ведь ты – молодая девушка и внешность имеешь такую, что от поклонников не должно быть отбоя… Но ты выбрала этого, скажу прямо, неприятной наружности, давно проводившего молодость субъекта, который, судя по всему, не слишком-то щедр с тобой. Об отсутствии внимания молчу: он появляется здесь так редко, что смысл в таком любовнике я решительно не нахожу, то есть…

– В… любовнике? – удивилась я.

Рене забавно смутился, потрогал неуловимо напоминающий птичий клюв нос.

– Может, я не то слово подобрал, подзабыл логнос с годами…

– Слово правильное по звучанию, но неверное по определению, – возразила я, чувствуя, что, несмотря на попытки сыча выражаться тактично, всё-таки задета. – Ты всё это время принимал меня за содержанку?

– Нет! То есть…

Рене нервно постучал себя по коленке зажатой в руке расчёской.

– То есть принимал, – ехидно улыбнулась я. – Хотя сам же отметил, что содержания мне – с воробьиный чих. При этом пусть малая часть комнат, но всё же снабжена магическими светильниками, а они не дёшевы, и для нагрева воды тоже используются магия. Впрочем… всё это мелочи. А то, что прислуга, обращаясь и ко мне, и к этому немолодому неприятному «субъекту», использует одинаковое имя, ты упустил?

Сыч нахмурился, напрягая память.

– Одинаковое..?

– Дэйна Уинблейр и дэйн Уинблейр… дэйн говорит о благородном происхождении, но это сейчас неважно. Верген – мой муж, Рене.

Я подняла повыше манжету блузки, демонстрируя сычу брачный браслет. Надавила пальцем на запястье, чтобы бледный в спокойном состоянии узор проступил ярче.

– Р-р-рох-х-х…

– Возможно, и он тоже, – согласилась я. – Я не уверена в значении этого слова.

– Дэри, прости, я не то подумал! Я вообще не знал, что думать! Я ни разу не осуждал тебя за такой выбор, но не понимал!.. Вы явно не испытываете друг к другу тёплых чувств, но при этом ты с ним… – Он неловко махнул рукой в сторону кровати, и я немедленно залилась краской стыда. – И он не выделяет средства на восстановление замка, не возит тебя на приёмы, даже просто на чай к подруге или прогулку. А ты… Мне очень жаль, если ты вынуждена… Ты красива, тебе нужны общество, музыка и танцы, а не разговоры с глупыми совами.

– Так уж вышло, – сказала я, пытаясь свернуть этот разговор. Даже комплимент оставил равнодушной: я не помнила, как выглядела до изменения внешности, хотя это изменение было не сильным. – Ты ведь знаешь… хоть это ты знаешь, да? Что я регулярно принимаю разные эликсиры, потому что серьёзно больна; не очень-то мой недуг позволяет развлекаться в бальных залах и на чаепитиях подруг.

У меня и подруг-то не осталось после несчастья, постигшего нашу семью.

– Это я понял, – сконфуженно заверил Рене. – Как ты пьёшь что-то из разных склянок, видел. Но что это за недуг? Почему он мешает тебе покидать замок хотя бы ненадолго? И как? Как родители отдали тебя за такого…

– Неприятного субъекта, – ещё раз подсказала я. – Они и не отдавали, Рене; их давно нет в живых. Я сама согласилась на этот выбор, так вышло. И то, что Верген крайне редко приезжает в Бейгор-Хейл, меня очень устраивает, без него я хотя бы немножечко…ненадолго чувствую себя свободной.