Летом, когда Дума окончила свое короткое существование, мы снова ушли в шхеры на два месяца на любимой яхте их величеств «Штандарт». Государь ежедневно гулял на берегу; два раза в неделю приезжал фельдъегерь с бумагами, и тогда он занимался целый день. Государыня съезжала также на берег и гуляла в лесу. Мы постоянно были вместе, читали, сидя на мягком мху, или, сидя на палубе, наблюдали, как резвились и играли дети. К каждому из них был приставлен матрос из команды «дядькой». Матрос Деревенько в первый раз нянчил Алексея Николаевича на «Полярной звезде» в 1905 году, научил его ходить и затем был взят к нему во дворец.
Эти матросы получали ценные подарки от их величеств: золотые часы и т. и. К сожалению, и знаменитый Деревенько во время революции покинул наследника.
Дни моего дежурства при государыне были среды и пятницы. Тогда я на целый день уезжала в Царское Село, обедала с августейшей семьей и ночевала во дворце. Часто обедал у них свиты его величества генерал Орлов, командир Уланского ее величества полка, единственный близкий друг государя. После обеда государь и генерал играли обыкновенно на бильярде, мы же с государыней, сидя в той же комнате, работали у лампы. Ездил генерал Орлов с нами летом и в шхеры. Меня уже все тогда ревновали к их величествам, начались всевозможные сплетни и разговоры, и я часто говорила обо всем этом с Орловым, который стал моим искренним другом. Переживая впоследствии уже не пустяки, а тяжелые испытания, я вспоминала его голос, убеждавший меня «быть молодцом».
В семейном кругу часто говорили о том, что мне пора выйти замуж, но никто из молодежи, которая бывала у нас, не пленял моего воображения. Среди других часто бывал у нас морской офицер Александр Вырубов. В декабре он сделал мне предложение письмом из деревни, которое меня сильно взволновало и смутило. Приехав в Петербург, он стал ежедневно бывать у нас и терзал меня, умоляя скорее дать ему согласие. За одним из завтраков в феврале 1907 года, когда он пришел сказать, что нашел себе службу, меня поздравили как его невесту. Все в доме и Вырубов сияли от радости, начались обеды, визиты, приготовление приданого. Меня осыпали подарками, и мне казалось, что я счастлива. Государыня тоже одобрила мою помолвку. Только Орлов выразил сомнение, советуя мне серьезно обдумать этот шаг. Это случилось во время моего дежурства во дворце, и государыня, войдя в комнату, решительно сказала, что нельзя меня смущать, раз слово уже дано.
Свадьба моя была 30 апреля 1907 года в церкви Большого Царскосельского дворца. Я не спала всю ночь и встала утром с тяжелым чувством на душе. Весь этот день прошел как сон. Меня одевали в одной из запасных половин Большого дворца. Как во сне встала я на колени перед их величествами, благословившими меня иконой, затем началось шествие по залам, как на выходе. Шествие открывал обер-церемониймейстер граф Гендриков, за ним шествовали их величества под руку, потом шел мой мальчик с образом, граф Карлов и, наконец, я под руку с отцом. Подымаясь по лестнице, государь обернулся и, вероятно заметив мое грустное выражение, улыбнулся, глазами показывая на небо.
Во время венчания чувствовала себя чужой возле своего жениха. В Золотой дворцовой церкви было немного народу. Налево стояли их величества, окруженные детьми, великими княжнами, и дети великого князя Павла Александровича. Один из них, великий князь Дмитрий Павлович, принявший впоследствии участие в убийстве Распутина, в день моей свадьбы был очаровательный мальчик. Гостей звали, кажется, лишь по выбору их величеств. В зале, где поздравляли, произошел забавный случай: старик-священник Благовещенский, венчавший нас, обнял меня и одного из моих шаферов, приняв его за жениха, назвав нас «дорогими детьми».
После обряда бракосочетания мы пили чай у их величеств. Прощаясь, императрица, по обыкновению тихонько, передала мне письмо, полное ласки и добрых советов насчет моей будущей жизни. Каким ангелом она казалась мне в тот день, и тяжело было с ней расстаться. У родителей был семейный обед, после которого мы уехали в деревню, в Пензенскую губернию.
Тяжело женщине говорить о браке, который с самого начала оказался неудачным, и я только скажу, что мой бедный муж страдал наследственной болезнью. Нервная система мужа была сильно потрясена после Японской войны и гибели флота у Цусимы; бывали минуты, когда он не мог совладать с собой, целыми днями лежал в постели, ни с кем не разговаривая. Помню, как во время одного из припадков я позвонила вечером государыне, напуганная его видом. Императрица, к моему удивлению, пришла сейчас же пешком из дворца, накинув пальто поверх открытого платья, и просидела со мной целый час, пока я не успокоилась.
В августе их величества пригласили нас сопровождать их на «Штандарте» во время путешествия по Финским шхерам. Тут случилось несчастье, трудно объяснимое, так как на «Штандарте» всегда находились лоцманы. Был чудный солнечный день; в 4 часа все собрались в верхней рубке к дневному чаю, и вдруг мы почувствовали два сильных толчка; чайный сервиз задребезжал и посыпался со стола. Императрица вскрикнула, мы все вскочили, яхту начало кренить на правый борт; в одну минуту вся команда собралась на левый борт и стали заботиться об их величествах и детях. Государь успокаивал всех, говоря, что мы просто сели на камень. Матрос Деревенько кинулся с наследником на нос корабля, боясь разрыва котлов, что легко могло случиться. Моментально у правого борта стали миноносцы, конвоирующие яхту, детей с их няньками перевели на финский корабль. Государыня и я бросились в каюты и с поспешностью стали связывать все вещи в простыни; мы съехали с яхты последними, перейдя на транспортное судно «Азия».
Детей уложили в большую каюту, императрица с наследником поместилась рядом, а государь и свита – в каютах наверху. Всюду была неимоверная грязь. Помню, как государь принес императрице и мне таз с водой, чтобы помыть руки. Повар Кюба все же смастерил обед, и мы сели за стол около 12 часов ночи. На следующий день пришла яхта «Александрия», на которую мы перешли, и жили две недели очень тесно, пока не пришла «Полярная звезда».
На яхте «Александрия» государь спал в рубке на диване, дети в большой каюте, кроме Алексея Николаевича. Напротив – государыня, около нее – наследник с М.И. Вишняковой. Я спала рядом на диване. Наверху в двух маленьких каютах помещались княжна Оболенская и адмирал Нилов. Свита, в том числе и мой муж, остались на финском корабле. Бедный «Штандарт» лежал на боку. День и ночь работали машины, чтобы снять его со скалы.
После нашего возвращения в Петроград мужу стало хуже, и доктора отправили его в Швейцарию. Но пребывание там ему не помогло, а я все больше и больше его боялась… Весной он получил службу на корабле. После года тяжелых переживаний и унижений несчастный брак наш был расторгнут. Я осталась жить в крошечном доме в Царском Селе, который мы наняли с мужем; помещение было очень холодное, так как не было фундамента, и зимой дуло с пола. Государыня подарила мне к свадьбе 6 стульев с ее собственной вышивкой, акварели и прелестный чайный стол. У меня было очень уютно. Когда их величества приезжали вечером к чаю, государыня привозила «в кармане» фрукты и конфеты, государь «шери-бренди».
Мы тогда сидели с ногами на стульях, чтобы не мерзли ноги. Их величеств забавляла простая обстановка. Сидя у камина, пили с сушками чай, который приносил мой верный слуга Берчик, камердинер покойного дедушки Толстого, прослуживший 45 лет в семье. Помню, как государь, смеясь, сказал потом, что после чая у меня в домике он согрелся только у себя в ванной.
Во время плавания в следующем году приехал прощаться с их величествами перед отъездом в Египет генерал Орлов, заболевший скоротечной чахоткой; его похоронили в Царском Селе, и императрица иногда ездила на его могилу отвозить цветы. Эти редкие поездки на Казанское кладбище наводнили столицу целым потоком сплетен. Бедный генерал, подобно мне, страдал от зависти придворных, которые по-своему старались истолковать милостивое к нему отношение. Горе их величеств по случаю смерти генерала было чистосердечно и глубоко.
