Внезапно мой сотовый звякнул. На экране показались три сообщения от Снежаны. Видимо, первые два пришли значительно раньше, поскольку я их пропустил. Наверное, она их отправила, когда ехал в метро. Снежана писала: «Ром, что бы я ни сказала – всё будет как-то неуместно… Но не попросить прощения не могу. Мне ужасно стыдно. Я помню, ты говорил, что тебе не по душе подобные шутки. Понимаешь, мама вчера родила… Ульяшу. Я собиралась тебе сообщить! Но не успела. У меня была такая радость, что я потеряла над собой контроль. Это, конечно, не оправдание! Я просто объясняю».

Во втором сообщении было следующее: «Извини… Может, это ещё одна ужасная ошибка, но я открыла Марфе Фёдоровне всю правду: что тебя напугала, и поэтому разбилась ваза. Она нисколько не расстроена. Просила это передать тебе».

Третье сообщение было самым коротким и трогательным: «Ром, ты мне очень-очень дорог. Я страшно боюсь тебя потерять… Обещаю, что в будущем буду гораздо осторожнее. Надеюсь, однажды ты меня простишь».

Прочитав, я хотел написать ей что-то ободряющее, но в мыслях пролетело: «Не исключено, что моё действительное отношение к тебе на настоящий момент затмевает состояние полнейшей гармонии. Пожалуй, не буду отвечать. Надо себя проверить». Случается, человек прощает, не прощая… А потом смотрит на виновного исподлобья.

Я собирался положить телефон обратно на небольшой шкаф, но он вдруг выскользнул из ладоней и очутился на ковре. К счастью, всё обошлось. Но я уже представил повредившийся экран и сразу осознал: «Точно! Я же разбил вазу! Я разбил вазу Марфы Фёдоровны! И даже не извинился! Завтра у неё методический день, а потом суббота, воскресенье!», – пробежало в голове, и мне почему-то стало очень важно вспомнить все события уходящего дня именно в том порядке, как они последовали друг за другом. «Итак, заканчивался урок литературы. Марфа Фёдоровна попросила меня отнести вазу в двадцать седьмой кабинет. Возле него меня напугала Снежана. Я выронил вазу. Она разбилась вдребезги. Примерно через минуту прозвенел звонок. Я увидел Егора. Он подошёл к осколкам. Надсмеялся надо мной. Как всегда, обозвал неудачником, и мы подрались», – пронеслось в сознании.

«Да», – подтвердил я, ещё раз прокрутив всё в памяти.

Последний раз мой мозг работал так самоотверженно на контрольной по алгебре за год. Снова заходив по комнате, я предавался анализу: «Наша схватка произошла по моей инициативе. Почему? Потому, что меня разозлил Егор? Нет. Потому, что меня разозлила Снежана. Точнее, из-за неё внутри накопилось раздражение, а Егор его усилил. Получается, точкой отсчёта стал всё же поступок Снежаны. То есть если бы не она, ничего бы не случилось: он бы растоптал меня, а я бы, как обычно, это проглотил. Стоп. Почему я вышел из себя? Потому, что уже просил её со мной не шутить подобным образом, однако выводов она не сделала. Нет. Главной причиной послужило то, что из-за неё я разбил вазу. Я разбил вазу Марфы Фёдоровны».

Да, замысловато. Но Снежана, странным образом, помогла. Совершив неисправимую ошибку, она подарила мне мощное оружие – злость, и я совершил то, на что раньше никогда не решался.

Часы оборачивались одним мгновением, шум на улицах затихал, да и разве слышен мне он был? Я провёл в раздумьях весь оставшийся вечер и всю ночь, параллельно выполняя домашнее задание. Слава богу, его было немного. Хотя, если бы требовалось подготовить что-то по литературе, умер бы, но сделал.

Я заснул только под утро. Снилась какая-то дурацкая длиннющая статья с моей фотографией, на которой у меня было вопиюще смешное выражение лица. Речь шла об огромной сосульке, разбившейся в центре Красной площади. Как она там оказалась? Я так и не понял.

К утру ноющие синяки и царапины заметно припухли. Они напоминали палитру ярких красок. Несмотря на чрезвычайную усталость и жуткий недосып, я чувствовал себя по-настоящему счастливым! Моё состояние ничуть не изменилось. Я по-прежнему ощущал абсолютную свободу и лёгкость. А ещё казалось, что на всё способен. Я был готова ко всему. Даже к тому, что папаша Егора уже ожидает меня вблизи лицея со всей полицией России.

Было тепло. Однако мои мысли как будто застыли, точно рыбы в ледяной воде. Словно я вообще не думал. Просто был. Созерцал. Перед глазами друг друга сменяли образы: деревья, поезда, автобусы, люди. Я как будто видел их впервые. Создавалось впечатление, будто раньше ездил в лицей по тёмному тоннелю, где царил кромешный мрак. Всё вокруг почему-то выглядело новым и красивым. Мне было очень хорошо с собой. Комфортно. Ничего лучше в жизни я, определённо, не испытывал. А в голову неожиданно пришли строчки:

Снежана встретила меня с виноватым лицом. В её глазах стояли слёзы стыда.

– Извини… – печально проговорила она. Даже не поздоровалась со мной.

Моя реакция её буквально потрясла. Вместо того, чтобы пройти мимо с миной презрения, я крепко обнял свою подругу и душевно произнёс:

– Снежана, ты освободитель!.. Ключ от карцера, где я сидел всю жизнь! Я не знаю, как тебя благодарить!

День прошёл отлично. Новость о вчерашнем случае, по-видимому, въелась в сознание каждого. Учащиеся начальных классов меня остерегались. А для старшеклассников из стеснительного мальчика я превратился в настоящего героя. На переменах наш класс часто пересекался с 11 «Б». Однако я ни разу не встретил Егора. По слухам, он простудился. Думаю, все прекрасно понимали, что Егор не болел. Ему просто было стыдно. Тем не менее, оставшись дома, он только усугубил своё положение.

Прозвенел звонок с третьего урока, и вскоре мы со Снежаной направлялись уже в сторону нашей общей остановки. Если мы заканчивали уроки в одно время, то до метро добирались вместе.

– Подожди. Похоже, сотовый посеял, – произнёс я.

– Позвонить тебе? – спросила подруга.

– Нет. Не надо. Я знаю, где он. Поставил его на зарядку в кабинете английского. Совсем забыл.

– Ладно. Сбегай. А я пока позагораю.

– Хорошо.

Преодолевая сразу две ступени, я за считанные секунды добрался до последнего этажа и рывком открыл дверь кабинета английского. Там никого не было. Телефон лежал на стуле рядом с розеткой. Немедленно убрав его в карман, я быстро вышел в коридор и хотел уже бежать к лестнице, как неожиданно из кабинета литературы, соседнего с кабинетом английского, вышла Марфа Фёдоровна.

«Господи! Как так?! У неё что… Изменилось расписание?» – вспыхнуло в мыслях. От неожиданности я еле удержался на ногах. Говорят, когда любовь настоящая, друг с другом с самого начала легко. По-моему, это заблуждение. При таком раскладе, речь идёт о дружбе, а не о любви. Я любил по-настоящему… Но, если раньше в присутствии Марфы Фёдоровны ощущал некий дискомфорт, то теперь его сменила эйфория, которую мне с трудом удалось обуздать.

– Марфа Фёдоровна, здравствуйте. Извините меня, пожалуйста, за вазу. Я очень сожалею, что её разбил. Это получилось случайно, – бодро произнёс я, и передо мной возникло то самое взволнованное лицо…

Смутившись, Марфа Фёдоровна несколько утратила над собой контроль. Её глаза наполнились искренним сочувствием. Они касались моих гематом и ссадин. Наверное, в моём взгляде тоже было много информации. Но впервые я вовсе не пытался это скрыть.

– Ничего… Не страшно. Эту вазу мне отдали знакомые сто лет назад. Только место дома занимала, – отозвалась она и явно собиралась сказать что-то ещё, как вдруг мой телефон напомнил о себе. Я инстинктивно бросил взор на экран. Это была Снежана.

– Да?!

– Ром, слушай, можно я побегу?! Мама позвонила только что. Мне надо срочно… – начала говорить Снежана.

Почувствовав, что время для нашего общения истекло, Марфа Фёдоровна едва заметно подала мне знак прощания и стала постепенно отдаляться. Я созерцал её стройную фигуру, танцевальную осанку, грациозную походку, а в голове вертелась мысль: «Между нами теперь недомолвка… Отлично».