Автор иллюстраций

Дарья Александровна Сумарокова

© Сумарокова П. А., текст, 2022

© Сумарокова Д. А., рисунки, 2022

© ООО «Издательство «Цитата Плюс», 2022

В одной из комнат старого дома тревожно задребезжал будильник. Я нащупал кнопку и, разыскав под кроватью тапки, побрёл в ванную. Пол настолько испортило время, что можно было упасть и покалечиться. От морщин-трещин на стёртых половицах веяло древностью… Но теперь, ежедневно, я брал это препятствие.

Позавтракав, как всегда, парой кусков чёрного хлеба с дешёвой колбасой и чашкой самого обыкновенного чая, я оделся, а затем, закинув за спину портфель, вышел на улицу.

Был последний календарный день зимы, типично мартовский. Кругом всё таяло… Огромные сугробы и устрашающие пики сосулек, казалось, оживали на глазах. Прозрачный воздух словно обернулся флаконом сложных духов, собрав множество различных ароматов пробудившейся природы. Был чист высокий небосвод… Я воображал, как уже совсем скоро ослепительные стрелы восходящего солнца вонзятся во мрак и прогонят ночь в мгновение ока.

Путь к лицею был неблизкий. Мы жили на окраине города. Минут семь топал до маршрутки, затем следовало столько станций метро, что удавалось даже вздремнуть, а после снова шёл пешком, экономя ресурсы.

Конечно, можно было доучиться в школе возле нашего дома, но мама надеялась дать мне более глубокое образование. Таким образом, больше года назад я перевёлся в один из лучших лицеев Москвы, где теперь учился в 10-м «В» классе.

Не выношу новых коллективов и, в принципе, расширение зоны комфорта. Дело в том, что я очень застенчив. В социуме мне тяжело как никому из всех моих знакомых. Даже задать вопрос – уже сильное эмоциональное переживание.

Честно говоря, раньше мне было всё равно, зажат я или нет. Более того, даже в каком-то смысле нравилась моя застенчивость. Точнее, я видел в ней божий смысл… Понимаете, раскрепощённые люди часто очень дружелюбны, тратят огромное количество времени на свои гулянки-посиделки. Я писал новеллы, и, похоже, неплохие. Меня нередко хвалила мама, а также моя единственная подруга Снежана, что, безусловно, подвигало к творчеству.

Однако, думаю, всё это было отчасти самовнушением. Я привирал себе от неотступного чувства безысходности, воображая что угодно, кроме своих раскрытых крыльев. Было бы прекрасно, если бы за моим творчеством следили не только мама и Снежана…

С первого дня в лицее я понимал, что ужасно страдаю от своих оков. Всё изменило одно обстоятельство, о котором речь пойдёт ниже. Я перестал принимать себя таким, какой есть. Впервые стены, в которые был заточён, смертельно меня угнетали. Я задыхался в этой тюремной камере, где воздух просачивался лишь через узкую щель. Она будила в душе уныние… Тоску. Тяжесть. Чуть ли не круглыми сутками я копался в своей биографии с целью ответить на тысячу вопросов. Они терзали меня ежедневно, поскольку ответами на них служили лишь новые предположения. Я ощущал, как мучается и кипит мой мозг. Пожалуй, наиболее существенным из этих вопросов был следующий: врождённой или приобретённой была моя застенчивость? Пытаясь это выяснить, я нередко мыслил противоречиво. Сплошные крайности и вопиющий максимализм. То мне казалось, что сам виноват в своей зажатости, то осуждал других. Я был одновременно и феодалом, и его рабом, диктуя себе условия жизни, которые еле терпел.

Однако мама уверяла меня, что первопричиной внутренних зажимов послужила гибель отца. По её словам, в детстве я был очень сильно привязан к папе и долго рыдал, когда он не вернулся домой после работы. Видимо, почувствовал, а позднее даже понял, что его не стало. Возможно это трагическое событие образовало в подсознании широчайший овраг, из-за которого я многого боялся. И усугубило травму то, что воспитывала меня одна мать, хрупкая женщина-вдова. У неё просто не было сил ругать единственного сына, который своего отца даже не помнил. Думаю, из-за того, что я рос без папы, у меня выработался комплекс неполноценности. И если бы в нашей семье сложилось всё благополучно, я бы мог хотя бы изредка пресечь наглость или поставить хама на место.

В 11 «Б» классе учился молодой человек. Его звали Егор. Он был красивым: высоким, крепким, стройным. Медные густые волосы завивались на фоне безупречной золотистой кожи, зелёные глаза горели двумя изумрудами. Моя внешность была ничем не примечательной: тусклые редкие волосы, кожа, повреждённая подростковым возрастом, серые глаза. Я был тощим и, видимо, поэтому слабым. Валентина Георгиевна (учительница по физкультуре) ругала меня за то, что плохо отжимаюсь, подтягиваюсь, бегаю… Да она вообще за всё меня ругала.

Егор отличался своими способностями к учёбе. Например, говорили, что он, не задумываясь ни на миг, решал довольно трудные математические задачи без калькулятора. Блестяще рассказывал фрагменты из учебников по истории, биологии, географии, прочитав параграф один раз.

Наверное, это было преувеличением, но небольшим. Вышесказанное доказывало хотя бы то, что он никогда не казался замученным. Более того, от Егора прямо веяло отдыхом и лёгкостью.

Не понимаю, как можно не уставать с нашими нагрузками. Мы пахали как лошади! Занятия были насыщенными. Домашнее задание проверяли каждый день, беспощадно ставя двойки за его невыполнение. Наши оправдания почти никого не интересовали. При этом новый материл объясняли быстро, как гениям, которые всё схватывали на лету. Приходилось часами копаться в интернете, с целью найти достойное объяснение и, наконец, прозреть. На дом задавали очень много. Очень много.

Я не могу сказать, что учился плохо, но довольно часто получал тройки, а готовился к урокам серьёзно. Бессонные ночи меня изматывали. Случалось, что буквально погибал от дикой мигрени и тошнотворного головокружения.

Однако, по-настоящему меня расстраивало не физическое, а душевное здоровье, точнее, его отсутствие. Переутомление забирало последние «крупицы» моей откровенно смехотворной уверенности в себе. Тёмные мешки опухших век и худоба уже добавляли шарма моему восхитительному образу. Я выглядел жалким, беспомощным… И очень этого стеснялся, несмотря на то, что своей вины не ощущал.

Егор был не только умным красавцем. Ещё и сыном состоятельных родителей. Отец с матерью работали в крупной юридической фирме, оба были прокурорами, профессионально исполнявшими свои трудовые обязанности.

Мы с матерью не бедствовали, но жили весьма скромно. После гибели моего отца у мамы пошатнулось здоровье. Поэтому поменять место работы с целью иметь хоть немного больше денег, было невозможно. Таким образом, уже более десяти лет она работала в детском саду, а по выходным подрабатывала портнихой. Я бы тоже работал, однако с учёбой это было несовместимо…

Из праздников мы справляли только Новый год. Даже с нашими днями рождения была проблема. Мамин День рождения совпадал с днём гибели её мужа, в силу чего она его игнорировала, и мне всегда было неудобно отмечать свой. Не считая Нового года, единственным днём, когда мы могли себя побаловать, оставалось первое число месяца: мама получала зарплату. Покупала фрукты, мясо и пекла пирог. Знаете, мне кажется, у неё вообще кулинарный талант: она умудрялась из минимального количества ингредиентов приготовить просто объедение.

У нас в лицее всё было довольно строго. Разумеется, это касалось и внешнего вида. Каждое первое сентября Алла Рудольфовна (наш директор) своим звучным голосом проговаривала одну и ту же фразу в микрофон: «Дорогие учащиеся нашего лицея… Уважаемые родители. Мне бы очень не хотелось прерывать праздник, но всё же… Пока мы вместе, напоминаю: у нас в лицее дресс-код. У нас в лицее форма. Понятно? Понятно. Большая просьба соблюдать правила. Договорились?» И раздавалось оглушительное «да».