Угрюм и Весельчак привыкли к Николаю и окрестили его Ветром. Вася считал, что у художников в голове ветер, аргумент признали достойным, так и прилепилось. Втроём они отштукатурили и перекрасили комнату охраны, а Коля потратил лишний день, задержавшись до поздней ночи, и подарил стражникам русалку на берегу моря. Она сидела, элегантно положив руку на хвост, и щурилась от светившего яркого солнца. Серую обстановку сменило потрясающее зрелище, и охранники доложили об успехе диктатору.

Лев Андреевич не поленился и пожаловал лично осмотреть шедевр.

– Ты рисовал? – спросил он Николая.

Тот кивнул головой.

– Молодец, – похвалил диктатор. – Достойная вещь. И вы молодцы, Аксёнов и Угрюмов. Покрасили, ни одной зацепочки. – Он показал большой палец. – Предлагаю взяться за мой кабинет, ремонт там не помешает. Желающих и претендентов нет, поэтому поручаю вам. Дерзайте.

Другое дело, подумал художник. Кабинет небольшой, можно договориться с ребятами и сделать панорамное полотно: в центре главную улицу Эмирата Дубай – шоссе Шейха-Заеда с небоскрёбами и пальмами, а по бокам главные достопримечательности ОАЭ – семи-звёздочный отель «Парус» на насыпном острове и башню Бурдж-Халифа, восьмисотметровое творение рук человека, величайшее сооружение, сравнимое по величию с чудесами света.

– Я доволен результатом и даю два выходных, – сказал Лев Андреевич. – После приступаете, Рубен проконтролирует. Отказы не принимаются.

– Да мы не против, ваша светлость, – ответил Весельчак. – Мы, наоборот, за.

– Побалагурьте мне тут. – Диктатор нахмурился. – Заставлю круглосуточно пахать, без поблажек и перерывов на обед.

Ребята побрели по кроватям. Усталость, накопившаяся за рабочую неделю, брала верх, и обитатели Города Сильных вели себя непривычно тихо, без пьянок и разборок. Кое-где слышались приглушённые голоса картёжников, да гудела вентиляция. Подземелье засыпало в спокойствии.

Художник разглядывал ходившего по верхнему этажу Рубена и мечтал увидеть Алю. Представил, как сбежит отсюда, вырвется наверх, придет домой, обнимет жену и прильнет к её сладким губам. И никогда не отпустит.

Николай взялся за проект с удовольствием. Прокручивал в голове образы Змиратов, представлял себя арабом, смотрящим с высоты 124 этажа на любимую страну, и рисовал на бумаге дома на восходе солнца. Эскиз предстояло перенести на стены кабинета и добавить красок, но и чёрно-белый вариант пришёлся художнику по душе. Он отложил в сторону набросок, лёг и вздохнул. Тюрьма, поначалу казавшаяся страшной казармой, открылась для него с другой стороны. Коля осознавал, что уделял творчеству ничтожную долю времени суток, и большую часть жизни валял дурака, общаясь с пустыми людьми, ищущими выгоду, а здесь почувствовал затаившуюся внутри силу. Силу, способную переворачивать сознание и дающую духовную пищу мозгу. Если бы рядом была Аля, он сказал бы, что Николай Трушкин – счастливейший в мире человек.

Художник замечтался и вспомнил, как они вместе трудились над портретом, и не заметил, как рука взяла карандаш и запечатлела на листке любимые черты. Нос, щёки, глаза, волосы, – Николай закрывал глаза, а процесс не останавливался. Он засыпал, а пальцы сжимали графитовый огрызок. Со стороны это выглядело чудом, но жители города Сильных не смотрели в его сторону: спали, ссорились, баловались, попадали в неприятные ситуации, но до чужака с талантом дела никому не было. Художник видел сон, в котором мир обрел правильные черты и добрых людей. Он шёл, держа жену за руку, и радовался, рассказывая об обретении высшей степени развития, а вокруг пульсировали разноцветом краски. Воздух дарил лёгким чистоту и аромат цветов. Зелёные пальмы перешептывались от ветра, а океан, синий и глубокий, полный блестящих рыб, накатывал на белый песок пенящимися волнами. Коля и Аля сбросили обувь и ступили на берег, ступни приятно омывало прохладой. Позади оставался урбанистический Дубай, и двое уходили за горизонт…

Проснувшись, Николай увидел Алин портрет на полу. Подобрав листок, мужчина спрятал его во внутренний карман и потянулся за одеждой. Он не помнил, как нарисовал жену, но поверил в чудо и не удивлялся. Напарники спали, часы показывали пять часов, и художник занялся проектом кабинета Льва Андреевича. Сбегал в столовую, налил горячего чая и под ободряющий храп Весельчака до завтрака успел всё доделать. Усталости не ощущалось, а сердце согревала улыбающаяся Алевтина.

Утром случилось событие, которое Николай неоднократно предсказывал. Витёк не выдержал испытания и напился, своровав из столовой литровую бутылку «Казёнки». Из-за сбоя электричества камеры в подземелье поломались (охранники искали по рации мастера), и художник надеялся, что дело замнётся. Весельчак скрутил штрафника и уложил на койку, друзья придумали легенду о болезни, однако Витёк воспользовался моментом и улизнул, а через полчаса горланил песни, забравшись на смотровую будку. Его сняли выстрелом транквилизатора и под руки отвели в карцер. Диктатор, обычно спокойный и лояльный, кричал и устраивал виновнику взбучку, Витёк порывался отомстить, но вместо этого получал от Рубена удары по болевым точкам и в конце концов стих, свесив окровавленный подбородок на грудь.

Николай, наблюдая за позором Вити, огорчился. Договоренность, скрепленная рукопожатием и обещанием держаться и не сдаваться, была нарушена слабоволием и любовью к алкоголю. Весельчак и Угрюм похлопали художника по плечу, подбадривая, и призывали не принимать близко к сердцу.

– Главное сам не повторяй. Дурной пример заразителен, – сказал Василий, переодеваясь в рабочий комбинезон, запачканный разноцветной краской.

– Четыре месяца впаяют сверху. Как пить дать, – отозвался Коля.

– Бесспорно. Редко выдаются дни, когда в городе не происходит дурного. Каждый день драки, пьянки, шприцы, разбитые носы. Власть нуждается в дешёвой рабсиле, а как её можно легко получить? Правильно: разбросать дармовых стимуляторов и наказывать за их потребление. Идеальный выход! Что русскому мужику надо? После трудового дня накатить стопку-другую, да жену под бочок! А иначе как стресс снимать? К чему я это всё говорю. – Вася поскрёб щетину. – Я тоже однажды сорвался и напился. Набрался, как Витёк, разве что песни не пел на вышке. Охранники накинулись, а у меня разряд по боксу, за область драться ездил, носы соперникам отвинчивал. Первому врезал, второго в нокдаун отправил, потом Злобный прибежал… этот… как его там… Рубен! Антон закивал, подтверждая, что Весельчак не обманывает.

– Встал напротив, глаза злющие, огнём горят, как у льва в западне. Схватились, он – богатырь, автомат применять не стал, решил силу проверить. Отдал напарнику, тот как раз очнулся от удара, бронежилет скинул, кулаки сжал и вокруг меня круги нарезает. А я хоть и пьяный, на ногах стою уверенно, в бубен дал ему за прошлые грешки, тот покачнулся, но не упал. Отошёл, сплюнул в сторону и дал прикурить. Я пожалел, что на свет родился. Уделал так, что кровью дня два в туалет ходил… Неделя карцера плюс четыре месяца в подарок.

– Антоха участвовал?

– Если бы, – загрустил Вася. – Да и вдвоём с ним не справишься. Он – зверюга, монстр, боевая машина. Ему не охранником работать надо, а в боях без правил участвовать. Чемпионом бы стал… А Угрюм спиртным не балуется. Он – бывший наркоман. Экстази, крек, марихуана, героин – это его тема… Все мы, Ветер, не безгрешны. Я могу неделю не просыхать, а потом на полгода завязать. Но мы не преступники, чтобы сидеть в тюрьме. Ни ты, ни я, ни Антон.

– Давай красить, философ, – улыбнулся художник.

Аля очнулась ото сна и взглянула на часы. Циферблат показывал половину пятого утра, красные цифры вызвали ассоциацию с приснившимся кошмаром, но содержимое сна растворилось, и остался неприятный осадок на душе. Девушка поводила рукой по кровати в поисках мужа, однако вторая половина пустовала. Опять загулял, подумала она. Села, нащупала тапочки, прошла в ванную, приняла прохладный душ, смывая дурные мысли, и устроилась на кухне, ожидая Николая. Спать не хотелось.