– Это я.

– Что – я? – не поняла тетушка.

– Ну прямо как в анекдоте, где наркоман приходит домой, звонит в дверь, а его такая же обдолбанная матушка спрашивает: «Кто это?» Он отвечает: «Мама, это я». – «Не-е-ет… мама – это я!»

Тетушка всплеснула руками:

– Господи боже мой, ну когда же ты выйдешь замуж? Чем ты там, у Головина, занималась, что все лицо исцарапано?

И я почувствовала несказанное облегчение, когда четко, чеканя каждое слово, рубанула теплый и сонный воздух ночной квартиры фразой:

– Изучала предвыборную программу кандидата в губернаторы Геннадия Ивановича Турунтаева.

Я ожидала этого звонка. По тому, как развивались события, этот звонок не мог не прозвучать. И он прозвучал – прозвучал, когда я, позавтракав, сидела перед зеркалом и при помощи разных косметических средств устраняла последствия вчерашних злоключений.

Я сняла трубку и произнесла:

– Да, слушаю.

– Евгения Максимовна, это говорит Геннадий Иванович.

– Хотите прислать счет за испорченное мною пальто?

Турунтаев замялся:

– Как, простите?

– Дело в том, что вчера, когда вы так неловко и не без моей помощи упали на землю, вы сильно испачкали пальто. По-моему, даже порвали.

– Ах, вот оно что, – выдохнул тот. – Вы ироничная женщина, Евгения Максимовна. Это хорошо. Еще раз благодарю вас за вчерашнее. Я не знаю, как и… – Он вздохнул, два раза кашлянул и продолжал: – Так вот… я хотел бы с вами встретиться. Обсудить один очень важный вопрос. Дело в том, что я давно слышал о вас много положительного от очень уважаемых мною людей. Так что хотелось бы знать, когда у вас будет свободное время. Хотя…

– Что – хотя?

В трубке возникло молчание, и я услышала отдаленный женский голос, который что-то негромко говорил Турунтаеву. Несмотря на то что голос был едва слышен – вероятно, Геннадий Иванович прикрывал ладонью трубку, хотя и не очень плотно, – я узнала эти металлические интонации, этот подчеркнуто сдержанный сухой выговор. Татьяна Юрьевна. Как же она могла не проконтролировать разговор своего мужа с посторонней женщиной, внешность которой она к тому же имела возможность оценить.

– Дело в том, что у меня очень плотный и насыщенный график, – снова заговорил Турунтаев. – Поэтому хотелось бы как-нибудь утрясти наши планы… привести их, так сказать, к общему знаменателю. Я по образованию математик, – неизвестно к чему сообщил он.

– Хорошо, – проговорила я. – Насколько я понимаю, вы хотите предложить мне работу.

– Вот именно! – воскликнул Геннадий Иванович.

Я подумала, что для серьезного политика (если, бесспорно, он собирается таким стать) наш возможный губернатор несколько импульсивен.

– Хорошо, я могу поговорить с вами на эту тему во второй половине дня. Приблизительно часа в три.

– В три? А в четыре… нельзя?

– В четыре? Ну, значит, в четыре.

– Я пришлю за вами машину, – объявил он. – Водитель отвезет вас на место встречи.

– Куда именно?

– Так… возле здания администрации области есть один закрытый клуб. М-м-м-м…

– Вы имеете в виду «Эверест»?

– Да-да. Я там периодически бываю и считаю его лучшим местом для деловых встреч. В самом деле… не тащить же вас в административный корпус моего завода или по офисам дочерних фирм… гм… простите.

– Все это замечательно, – отозвалась я. – Но прежде, Геннадий Иванович, я хотела бы задать вам один вопрос: кто именно рекомендовал меня вам? Насколько я понимаю, вы знали о роде моих занятий еще до того прискорбного события, свидетелями которого мы вчера стали. И хорошо еще, что не жертвами.

Турунтаев негромко прокашлялся, а потом назвал несколько фамилий. Две или три из них были мне знакомы. Это были мои бывшие клиенты, у которых я работала личным телохранителем. Еще одного я знала хуже, потому как он никогда не был моим работодателем, но тем не менее его фамилия упоминалась в известных кругах – а именно, властных и силовых структурах – достаточно часто.

Кроме того, он назвал мне фамилию Самсона Головина, который, как оказалось, приходился ему седьмой водой на киселе… то есть двоюродным племянником.

В целом ответ был исчерпывающим.

– Договорились, Геннадий Иванович, – сухо проговорила я. – Значит, до четырех.

Приблизительно без четверти четыре, когда я уже была фактически собрана, раздался звонок. Незнакомый мужской голос проговорил, что он от Геннадия Ивановича и что машина ждет меня у подъезда.

Я положила трубку, удостоверилась, что на лице не осталось и следа вчерашних травм и что выгляжу я совсем неплохо, несмотря на причитания моей тетушки касательно того, что женщина, которой под тридцать, уже должна состояться в жизни как серьезная положительная особа, мать семейства и вообще… что по сути – по крайней мере для меня – малосовместимо с тем идеалом, который я брала за образец.

Только когда женщина свободна и не связана узами брака, она может жить в свое удовольствие. Ибо, как говорил один мой добрый знакомый, хорошее дело браком не назовут.

Я вышла на лестничную клетку и тут же наткнулась на живописнейшую мизансцену. У дверей своих квартир стояли дядя Петя и Олимпиада Кирилловна. Первый был чудовищно пьян, что следовало из фатально неустойчивого положения в пространстве и нечленораздельной брани, фонтаном брызгавшей из его рта, щедро сдобренной гневной слюной. Вторая же была столь же жутко разъярена, сколь дядя Петя пьян. Она корчила свирепые гримасы и размахивала сумкой, из которой что-то сочилось и капало на пол, перед носами соседа и седой толстой старухи со сморщенным коричневым личиком, сидевшей на инвалидной коляске перед дядей Петей.

– Чтобы ты, сиволапый пень, больше эту старую першню мне на глаза не показывал! – орала Олимпиада Кирилловна. – Я из-за нее все яйца перебила!

– Какие там… м-м-м… у тебя еще яйца?.. – прогрохотал дядя Петя и свалился под дверь. – Если бы у бабушки были яйца… она была бы дедушкой…

Олимпиада Кирилловна гневно плюнула и хлопнула дверью.

Я уж было хотела пройти мимо, но меня остановил голос старушки в инвалидной коляске:

– Дочка… будь добра, закати меня обратно в квартиру… а то у меня руки онемели от всего этого… а ноги и того уж десять лет не ходют…

Я повернулась:

– Вы что, родственница дяди Пети? Я вас раньше не видела.

– Ну да, ну да, – закивала старушка. – А энтот нажрался, в доме не продохнешь, хоть святых выноси.

Почтенная матрона начала меня благодарить, а потом рассказывать, как сегодня на нее налетела Олимпиада Кирилловна и разбила сумку с яйцами.

Не дожидаясь завершения этой «олимпиады», я коротко попрощалась и вышла.

У дверей подъезда стояла черная «Волга». Когда я вышла, передняя дверь распахнулась, и я увидела молодого человека лет тридцати, который жестом приглашал меня садиться.

Шофер оказался на редкость разговорчивым человеком. Я впервые видела среди представителей этой профессии такого говоруна.

Хотя не исключено, что шофер – это его неосновная профессия, уж больно цепкий взгляд у этого виртуоза баранки.

– Я не понимаю, как вам вчера удалось то, что вы сделали, Женя. Я, например, смог бы повторить подобное только при одном условии: если бы сам подстроил взрыв. Ух, какой кипеж там подняли! И ФСБ, и шестой отдел, и еще бог весть кто!

Я молчала.

– Если Тарантас возьмет вас на работу, главное – не испортите отношения с его женой… это просто медуза Горгона.

– Кто возьмет?

– Тарантас. Так погоняют нашего шефа, Геннадия Ивановича. За глаза, разумеется.

– Тарантас, вы говорите? – произнесла я. – Да, если его недоброжелатели будут действовать методами по типу вчерашнего демонтажа машины, то очень скоро Геннадию Ивановичу придется ездить разве что на тарантасе.

– А в этот тарантас впрячь Павлова и Блюменталя, – хохотнул шофер.