Глава вторая
Ерта не раз вспоминала свои ощущения в первые минуты после объявления о кончине председателя Коммунистической Партии и с досадой думала о том, как она была тогда права в своих предчувствиях: на улице стоял март 1981 года, и шла уже третья неделя беспорядков, провоцируемых албанскими националистами. Они требовавшими больше прав для края, и это, как Ерта и её муж отчётливо понимали, было только началом. Иностранные кураторы продолжали подстрекать местных и накалять обстановку в городах края. Неалбанцы избивались и брались в заложники с целью запугать остальных неалбанцев и вынудить их покинуть их дома, покинуть Косово. Улицы Приштины кипели от ненависти и насилия, несомых безумной толпой, умело управляемой и подогреваемой провокаторами. Ерта боялась лишний раз выйти в магазины, которые среди бела дня поджигались, если их владелец был не албанец. Дома тоже поджигались. Силы правопорядка Югославии уже не были способны справиться с ситуацией, и им на помощь пришла армия. Каждый простой человек, который не участвовал в беспорядках и расправах, старался не покидать дом без крайней необходимости.
Ерта сразу по окончанию декретного отпуска взяла отпуск по уходу за ребёнком до трёх лет и могла себе позволить сидеть дома с малышом. Их семья жила в многоквартирном доме, где жили люди разных национальностей. Враждебности внешней никто из соседей ни к кому не проявлял, но Ерта всё равно боялась поджога какой-либо квартиры в их доме, поэтому у них с мужем были собраны сумки. Случись что — можно будет быстро покинуть жилище, унося документы и вещи первой необходимости.
Сегодняшний день не обещал принести какие-либо неприятности, но Ерта то и дело подходила к плотно закрытому окну и с беспокойством вглядывалась в улицу за стеклом. Пока беспорядки были вдали от их дома. Как долго их дом ещё продержится вне конфликта? Она была албанкой по национальности, поэтому на неё и её семью легла тень националистов, а если она будет открыто придерживаться своих «югославских» принципов, то обозлятся албанцы, проживающие в доме. Из этих соображений Ерта была со всеми соседями вежливой, но в разговоры не вступала. Так их не тронут. «Пока не тронут», — поправляла она себя. Ерта поёжилась, представив, что с ними могут сделать, и быстро отошла от окна к ползающему по полу маленькому Рилинду, чтобы сесть рядом с ним. Ребёнок, не ведая о драматических событиях, разворачивающихся за стенами квартиры, мирно исследовал мир вокруг себя. Искренне улыбнувшись матери, он протянул к ней свою пухлую ручонку и пустил слюну из своего ротика с первыми зубами. Быстро справившись с обуревавшими её чувствами, Ерта улыбнулась сыну в ответ и, взяв его на руки, стала играть с ребёнком, дожидаясь мужа с работы.
* * *
Мерджиму не так повезло, как его жене: он должен был кормить семью, а значит каждый день выходить на улицу и заботиться о продуктах и прочих необходимых семье вещах. К тому же, будучи врачом, он оказывал помощь пострадавшим, кем бы они не были. Чаще всего в больницу поступали простые жители города, оказавшиеся не в том месте и не в то время. Иногда требовалось оказать медицинскую помощь какому-нибудь солдату, если ему нужна была срочная помощь, а военные медики были далеко. Но вот он увидел в окно, как в больницу доставили юношу. Окровавленного молодого человека вели под конвоем четверо вооруженных солдат. «Ну, вот, кажется, мой первый националист пожаловал, — между прочим подумал Мерджим. — Не многовато ли для одного парня конвоиров?» Мерджим оценил физическую форму арестованного как весьма посредственную. Тем временем все пятеро вошли в здание и пропали из поля зрения врача. Отойдя от окна, врач нервно помассировал виски, чувствуя гулкий стук пульса в них. Он почему-то занервничал. С чего вдруг? Он обработал множество ран и провёл ещё больше осмотров, волноваться причин не было. И тем не менее, он волновался. Ещё никогда в его жизни не было такого напряженного месяца. Погромы, столкновения, ненависть и страх на улицах города, беспокойство за жену и ребёнка, остающихся одних — всё это закручивало нервы в тугой узел. Чувства неконтролируемо метались от сочувствия к националистам из-за осточертевшего социалистического уклада жизни до возмущения методами косовских албанцев и понимания необходимости сохранения страны, а потому душа буквально рвалась пополам. Хотелось что-нибудь бросить об стену. Хотелось закричать. Как сейчас, например. Мерджим сжал кулаки и зубы, закрыл глаза и сосчитал до десяти. Это помогло. Слава богу, что он не поддался разрастающемуся безумию на улицах и не присоединился ни к одной из сторон! Конечно, не малую роль в этом сыграла его жена с её убеждениями, но ведь и он тоже далеко не дурак…
В дверь громко и настойчиво постучали, отчего молодой врач вздрогнул и очнулся от размышлений.
Войдите! — громко произнёс он, и дверь тут же открылась.
Привели того самого молодого человека, которого он пару минут назад видел внизу в сопровождении солдат. Это был молодой худощавый албанец с острыми чертами лица. Чёрные густые волосы на его голове слиплись от крови. «Видимо, к ней хорошо приложились чем-то тяжёлым», — вскользь отметил врач. Пострадавшего грубо втолкнули в кабинет, следом вошли все четыре солдата.
Вы — доктор? Осмотрите арестованного, — обратился один из солдат, рослый мужчина, скорее всего серб.
Мерджим кивнул и постарался отделаться от раздражения, которое вызвал резкий тон солдата.
— Сюда, пожалуйста, — он указал пострадавшему на стул.
Пострадавший не сдвинулся с места, лишь исподлобья мрачно посмотрел на солдат.
Оглох?! Сядь! — последовал приказ военного, при этом он подтолкнул арестованного к стулу.
Пожалуйста… это больница… — невольно вырвалось у поморщившегося Мерджима.
Солдат выразительно посмотрел на врача и шумно выдохнул через нос. Он был явно на взводе.
Подождите за дверью, пока я буду осматривать пострадавшего. Прошу вас, — врач вежливо указал на дверь.
Он не девушка, а вы не гинеколог, осматривать будете при нас, — отрезал солдат.
Мерджим вздохнул, но возражать больше не стал.
Молодой человек уселся и позволил себя осмотреть. Кожа на голове была рассечена от удара. Кровь уже перестала течь, но врач подозревал, что этим дело не ограничится. Он задал пару вопросов и убедился, что имеется сотрясение мозга. Пострадавший пожаловался на головную боль, тошноту и головокружение. Промыв раны, Мерджим начал их обрабатывать и накладывать повязку, и тут раненый изменил наклон головы и вскинул глаза на врача. Мерджим увидел в них презрение, враждебность и что-то ещё, сродни обещанию вернуться и разобраться.
Сидите спокойно, — попросил врач. — Я должен закончить перевязку.
Вы же албанец, как и я, — многозначительное произнёс парень.
Да, — коротко ответил Мерджим, надеясь избежать неприятного разговора, который наверняка будет иметь последствия для арестованного.
Почему вы помогаете им, а не находитесь рядом со своими?
Заткнись! — послышался окрик одного из солдат.
Мерджим повернулся к солдатам и резко заметил:
— В этом кабинете главный я! Пусть говорит!
Солдаты пофыркали, но возражать не стали. Если чёртов докторишка хочет слушать бредни этой сволочи, то так тому и быть, а в следующий раз «белый халат» и сам слушать не захочет.
Тем временем Мерджим повернулся к раненому и ровным голосом произнёс:
Я — врач. Я помогаю любому человеку, который нуждается в помощи. Сейчас это Вы. Не шевелите головой, хорошо? Говорить можно, и не двигаясь. Мне нужно забинтовать рану, — Мерджим продемонстрировал раненому бинт в руке.
Знаете, почему меня избили? — с вызовом и ненавистью в голосе спросил молодой человек, приняв прежнюю позу. — Потому, что я хочу свободы для нашего албанского народа!
Кто-то из солдат вполголоса смачно выругался.
Мерджим молча продолжал перевязку, не желая участвовать в этом разговоре.
