— Арег, через годок поговорим. Я, знаешь, уйду скоро, может завтра. Не знаю, надолго ли, видимо да. Мне надо сначала начать. Я знаю, что скоро вспомню, с чего все началось. Но не знаю, каким вернусь.
Больше я не знал, что добавить.
— Я, Саня, не понимаю, что у тебя, я только помню, как ты улыбался, глядя на сигареты. Я подумал, что тебе это важно. Рад, что я не ошибся.
Мы помолчали, потому что, а что говорить? Мы все понимали. Я помедлил, а потом решился.
— Арсений, — и протянул руку, — меня зовут Арсений, лучше Арс, и мне тридцать три года, я москвич и маргинал.
Арег помолчал, глядя на свои зеркальные ботинки. А потом засмеялся, добро и открыто.
— Арег, армянский подарок столице, мне двадцать семь, и я торгаш.
Мы еще посмеялись. И договорились, что, когда я соберусь, я обязательно скажу ему об этом. Я и сам в тот момент не знал, что уже собрался. Я убрал, как положено, вокруг тонара, вынес мусор, и начал разметать асфальт. Сегодня миленькая мордашка продавщицы неотрывно следила за мной. Вот сучка. Еще вчера рожу кривила и фыркала. Ща пойдет в атаку, бомжи-то никому не интересны, а так если меня отмыть, то я, вишь, породистый. Нет, девочка, не мой ты случай, раньше я бы тебя не пропустил, простоватая, но вполне себе миленькая, и заводная. Но пустая ты девочка, пустая, как мой вчерашний день. Ни о чем ты девочка. Да и вчера ты даже не предполагала, что в вонючей куче тряпья человек, а сегодня ты такая игривая. Продавщица вышла на ступеньки и смотрела, как я мету асфальт.
— Саша, может, водички? — вишь ты, как изогнулась, не, милая, сама пей, еще бы час назад повелся, и не то, что повелся — визжал бы, как последний дурак, а сейчас — прости, родная, мужа вечером ублажишь. Не гажу у друзей, не гажу, а пару глотков можно.
Я кивнул, деваха ужом вертанулась и протянула открытую на лету бутылку. Я взял, отпил, протянул обратно.
— Меня вообще-то Таней зовут, — заулыбалась прелестница.
— Да я в курсе, — улыбнулся в ответ. Как все просто.
— Ой, а я думала, вы глухонемой… — прям так натурально удивляется козочка. Сколько же тебе лет, восемнадцать? Нет, года двадцать два.
— Ага, и еще слепой на обе руки, — ну, давай веселиться, давай поиграем. Даже на "Вы" удостоила. Правильно, покажи, какая ты воспитанная.
— Нет, правда, — о как губки дуем, ай молодец, красавица, ну прямо Клеопатра Медведковского разлива.
— Конечно, правда, такие губы врать не могут. Ладно, милая, мне еще мести и мести…
— Ой, да бросьте вы, все равно к утру алкота заплюет все, а утром вы опять подметать будете, — так прямо убедительно говорит…
— Такая наша доля, красавица, шей да пори, не будет пустой поры.
— Чего? — смутились блудливые глазки.
— Да так, поговорка вспомнилась, пойду я, милая, до утра, утром поболтаем.
— А где Вы живете? — разочарованно спросила прелестница.
— Да рядом, Танюш, не переживайте, буду как штык, без опозданий, — разочаровалась, кошка драная, но виду вреде не подает.
Составил рабочий инструмент как положено за палатку и двинул в сторону скворечни. Какие-то картины мелькали в голове, но пока не складывались в единую. Я быстро дошел до скворечни. Вот он, мой домик в деревне. Вспышка и темнота, и домик в деревне, маленький домик с наличниками, на переднем дворе ракита, развесистая и наклоненная вправо, на ее нижней ветви висят простенькие веревочные качели с дощечкой вместо сидения. Рядом цветы, а на заднем дворе хлев и курятник, а дальше огромный сад с малинником и смородиновыми кустами, а в саду на кирпичах вместо ножек старая кровать. Я упал на колени и начал загружаться, страшно и болезненно, я корчился, как старый башмак в костре. Я вспомнил, что раньше в этом домике я был счастлив.
Ничего больше. Только, то, что был счастлив. Я лежал на полу скворечни, а перед глазами из темноты выплывал маленький домик, черный бревенчатый сруб, с покосившимся крыльцом, и шиферной крышей. Дом был какой-то нелепый и трогательный, забор корявый, калитка висит на одной петле, слева от крыльца поленница, вдоль забора высокие цветы, желтые тревожные цветы. За домом прилепленный хлев, потом сад, в конце которого обычный деревенский сортир, огород с картошкой, а за огородом небольшая речка, на берегу которой баня, маленькая баня по-черному, а за речкой лес… А за лесом, если идти вдоль берега, через два километра трасса, трасса на Москву. Теперь я понял, что мне делать дальше, я еще не понимал зачем, почему, но знал, что найду себя я только там, в этом маленьком домике.
Утро пришло вдруг, а с утром вдруг пришел август, и дорога в осень, потому что домик тот стоял на краю осеннего леса. Моя осень будет в том домике. Там уже была одна моя осень, я не помнил, долгая она была или нет, но я стоял, привалившись к поленнице, и смеялся, и был счастлив, помню, что я был бесконечно, безудержно счастлив. Я с кем-то разговаривал и смеялся, и мне было очень хорошо, кто это был не помню, помню только, что это была женщина, и у нее были босые ноги и выпачканные землей руки, он была молодой и смеялась со мной вместе, но кто она, сестра, жена, подруга, или просто… нет, не просто, точно не просто. Такая нежность заполнила сердце, что не просто, там кто-то близкий и родной. Потому что я не хотел уезжать, я что-то говорил, говорил, смеялся, а сам не хотел уезжать. Аж щемило сердце, как не хотел уезжать. Я стоял у машины и махал рукой, потом выезжал из этой деревеньки, какая она маленькая, всего семь домов, и катил в сторону трассы, а потом у указателя на Москву выруливал на трассу и гнал изо всех сил. И я помню, почему: потому что хотел быстрее вернуться. И тут вспышкой вспомнил дорогу, вспомнил, как я ехал в Москву. И решение уже было в моей голове.
Я решил не тянуть и не откладывать, встал, собрал свой не сильно хитрый скарб, и пошел к своей стародавней заначке. Я помнил про права, все время помнил. Дойдя до гаражей, я полез на помойку, туда, где я плавал в коматозной нирване так недавно. Там в проржавелом листе железа была дыра, вот в этой язве стены и лежала моя захороночка, завернутая в сто пакетов, бережно оплавленных спичками.
Я успел вымести, выгрести, вынести. И теперь сидел, и курил, ждал Арега, укрываясь от обстрела хитрых глазок. Он подъехал через шесть сигарет.
— О, Арс, чего рано так сегодня? — я поднялся на встречу, и мы пожали руки.
— Я все, Арег, ухожу.
Мы помолчали. Все-таки он умный мужик. Он просто мужик!
— Что надо?
— Ничего, — потому что теперь у меня было главное, дом, а со всем остальным я разберусь. Мы еще помолчали.
— Ну, ты знаешь, если что, где я. Давай, Арс, удачи тебе. Вот это за сегодня, — Арег протянул мне сто пятьдесят рублей. А сунул их в карман. Мы обнялись, похлопали, как водится, друг друга по спинам, и я пошел. Забросил свой мешок на плечо и пошел.
До станции я дошел по инерции, не разбирая дороги, голова моя была занята уже совершенно другим путем. Потолкавшись вокруг платформы больше часа, я нашел-таки Леху.
— О-о-о-о, ешки-трешки, какие люди… каким ветром к нам посередь белого дня таку звезду занесло, — начал балагурить Леха.
— Хорош, я попрощаться. Ухожу я Леха. Все.
— Во-о-о-о, а че ты теперь ко мне за разрешением ходить-та буишь, ну давай, иди.
Леха вроде смутился, но что там поймешь в этих глазах. А попрощаться хотел. Пускай знает, что я просто ушел, а не сдох где-то, как подзаборный пес. Не дороги и не близки, просто два бомжа на одной помойке. Но попрощаться хотелось, очеловечивался чтоли…
Я шел уже несколько часов, а еще не дошел до трассы, я все шел и шел по городу. Денег на транспорт было бесконечно жалко. "Симферопольского шоссе 2 км" Спасибо тебе, добрый указатель. Я доплелся до остановки и решил передохнуть. Остановка обычная, заплеванная, но желанная. Ноги гудели, по моим подсчетам я прошел уже около тридцати километров. Упал на лавку и вытянулся. Хотя, чего это я, МКАД и все несутся мимо, на остановке только я, улегся на лавку, спина почувствовала ребристое тепло досок. Долго разлеживаться было просто нельзя. Еще столько идти, а идти хотелось, только мешок комковатый и бестолковый. Лавка была узкой и короткой, рука соскользнула и упала на что-то мягкое и теплое. Я вздрогнул от неожиданности прикосновения и сел. Из-под лавки торчал здоровенный, старый солдатский рюкзак. Вытащил его. Вокруг ни души. Я тут уже минут двадцать. Видимо давно стоит рюкзачок, потому что прогрелся хорошо под августовским солнышком. Ну надо же, какая удача, так вовремя рюкзак попался, мешок набивал плечо и сползал постоянно, а тут рюкзак. Я подхватил, было, рюкзак, но он не был легким, подъемный само собой, но не легкий.
