Я махнул на него и пошел, пошел в свою скворечню, кулаки саднило, ломило правое плечо. Но в целом я был как струна, натянут и готов выпустить все, что во мне накопилось, что-то во мне проснулось, хотело дать волю зверю, который не напился крови, я и сам не знал, откуда он, но этот зверь вытеснил большую часть страха из моего ливера. Я уже не жался к заборам и кустам. Я просто шел по улице, и мне было плевать на все, я не боялся, я почувствовал силу, свою силу. Я, я, я, я, какой-то новый я прорезался на свет. Шел и свистел. Вот так вечер, вот побухал, я оказывается страшный человек, я, видишь, оказывается, могу один против целой толпы кинуться, а главное — умею, вот откуда я умею, и еще я умею свистеть, душевно так, прям мелодия какая-то.
Шел долго, не наискосочки и по заулочкам, а по улице, задрав голову в небо. Ходил почти всю ночь, потому что внутри меня бесноватый зверь никак не унимался. Умотав себя бесцельной ходьбой, двинул к скворечне. Постепенно и сердце перестало бить в виски, и зверь улегся на дно души и засопел там, но теперь я знал, что я зверь, и я далеко не зайчишка серенький. Но кто, пока не понимал, а потому понял, что пора отключиться, что дозу нового ощущения себя я выпил на сегодня. И меня опять потянула мысль, что завтра мыться.
Подскочил это не то слово, меня подбросило первым лучом солнца. Сколько спал? Несколько мгновений, но встал легким. И помчался к палатке, выскоблил весь асфальт, выволок ночной мусор, машина с товаром еще не подъехала, и Арега не было еще, в магазинчике сидела девушка продавщица. С продавщицами я не общался, вернее они со мной, только морщили свои красивые носики при виде меня, теперь я точно знал, от чего. Просто давно пора помыться. Сходил, принес несколько ведер песка, отсыпал колеса тонара, и присел на ступеньку покурить. Вскоре подъехал хозяин.
— Привет, Арег!
— А, привет, Саня, во ты уже тут наработал, чего рано так? — почему я стал Саней, я не знал, но надо было как-то назваться.
— Да вот, Арег-джан, так не спалось. Чего хотел попросить, дорогой, ты мне дай сегодня деньгами, если можно, — я сильно смутился, парень кормит, не мне ковыряться, но вроде не за так, — мне, слушай, мыло там надо, мочалу, это, помыться хочу съездить, и там, ну что еще… — покраснел не то слово, аж зажгло морду, такое позорище, стыдобища редкая.
— Да, надо, надо. Хорошо, Саня, денег дам. — Арег в отличие от меня не смутился, а одобрительно закивал.
Подошла машина, я занялся своими делами, а он своими. Ругал продавщиц, приезжал, уезжал. Я разгрузил коробки, ящики, и прочую чепуху, перетаскал все, убрал мусор. Арег, как обещал, дал денег, целых пять сотенных, безумные деньжищи.
— А отработаю… — начал, было я, но замолчал под его смех.
— Я вот смотрю, вроде ты, Саня, и не дурак, и не конченный бомжара-то, а иногда такие вещи говоришь, прям дебил форменный, — перебил меня хозяин, — на, держи.
Он протянул мне увесистый полиэтиленовый пакет.
— Все, давай, вали, вечером не опаздывай.
— Спасибо, буду, как штык! Хотя может и опоздаю, но приду обязательно. Арег-джан, Маленковка далеко?
— Да не особо, а что?
— Да так спросил, — и я рванул в сторону своей скворечни, только возьму пуховик, чтобы постирать, высохнет за неделю, и хорошо, лето в Москве не вечное, а когда еще будет случай.
Я пролетел, как пуля, гаражи, весь пустырь и пол парка за минуты, сдвинул матрас, отодвинул половицу, и вытащил мешок со шмотками. Начал было разбирать, а потом понял, что нечего разбирать-то, там только пуховик, вот она моя единственная шмотка. Смешно стало, задвинул свой тайник, положил на место матрас. Сел глянуть на подарки Арега и прибалдел. В пакете лежали три пары носков, новые совершенно, новые трусы, и свернутый спортивный костюм, может не новый, но чистый и совершенно не ношеный, и дорогой на вид, а в самом низу сандалии, такие, спортивные мужские сандали. Я смотрел, и у меня заходили руки, затряслись пальцы. Во Арег, ну мужик, отработаю, Арег, отработаю, и понесся в станции.
Леха, как и обещал, ждал за пакгаузом.
— О, Терминатор, ну ты как после вчерашнего? Как рука, как сам-та, нашита да утра сидели тута, а скины-та пряма вчера как воробышки во все стороны отлетали. Во ты манстрила-та, — тарахтел Леха.
— Слушай, ну хорош тебе, ну слетел чего-то вчера с катушек. С кем не бывает.
— Да, ано панятна, я же чего…
Я явно вырос в глазах местной маргинальной общественности.
— Леха, давай, шевели копытами, так до завтра мыться будем, — мы наконец пошли к станции. — слушай, давай там вон хозяйственный есть мыло купим.
— Да нахрин у меня есть хозяйственное полкуска еще, ты че.
— Не хочу хозяйственное, хочу нормальное мыло, в пень, мыться, так мыться. Стой тут, сейчас приду.
Я пошел к хозяйственному. Сколько себя помню, в магазинах не был, но хозяйственное не хотел, в кои-то веки мыться. Мне показалось, что помню хозяйственное мыло, и что оно вонючее. Вошел в магазин и мне заранее стало весело от реакции продавщиц. Как я предполагал, обе дамы насторожились, вытянулись. Во как у них тут, домино, ярко-крашенные блондинка и брюнетка, причем какие-то одинаковые.
— Ладно вам, девушки, я ненадолго, — начал я, а обе девушки за сорок фыркнули, — мне, красавицы, пожалуйста, шампунь, вон те бритвы, мыло вот то, которое синее, и еще, — обе таращили глаза и не двигались, — не стреляйте так глазами, дамы, я сегодня не в форме, у меня сегодня куча дел, а вот завтра я весь ваш.
Обе рассмеялись, но шампунь, два кусок мыла и станки дали.
— Сто семьдесят с вас, — блондинка складывала мою помывку в пакет.
— Красавица, это же не все, мне еще мочалку подешевле, щетку зубную и пасту, и ножницы тоже подешевле, — мочалка какая страшнючая, — и еще, барышни милые, до трехсот добейте порошком стиральным, мне в холодной воде валандаться, имейте в виду.
Все было кинуто в пакет, я отдал три сотенные и получил две десятки и рубль сдачи, а также желанный, нет, скажу больше, вожделенный пакет. И бегом обратно.
Мы с Лехой дождались электрички и весело докатили до Маленковки, похохатывая и смущая скабрезными шутками и, как я теперь понимаю, вонью весь вагон. Как я раньше не замечал, что воняю, как куча навоза. Вот это да, как расслабился. От станции до вожделенной запруды на Яузе мы добрались быстро и также весело. Место было идеальное, до затона надо было лезть через овраг, заросший ивовым кустом, а потом еще спускаться, пусть не много, но с обрыва. А на другом берегу была глухая бетонная стена какого-то завода. Мы с Лехой пролезли все кусты и овраги и стояли на берегу, вот красота-то, может, не самая кристальная водичка, но самая лучшая. Я стал скидывать с себя шмотки.
— Леха, тут как, глубоко?
— А хто жа ево знаить-та, ща гляним, — Леха тоже завелся, и с громким матом сиганул в воду, — нормально тута, вота по грудь. Учитывая, что Лехина грудь там, где у меня пупок, я сильно разгоняться не стал.
Боже мой, я врезался в воду, и она врезалась в меня, холодная речная вода мощными струями по телу, и мое тело зашлось от восторга. Мои кости заломало, а мышцы просто разорвало от ощущения леденящей силы. Я глянул в небо и опрокинулся на спину, и я потерял дар речи, я потерял всякую связь с реальностью. Все это уже было, это небо и эта река, и ощущение, что река тебя ласкает, как малыша.
— Я есть, я есть!!! — заоралось во всю глотку.
Я вылез из воды и упал на траву. Вот она, просто холодная вода, выбила все пробки из моих мозгов. Я лежал, вдыхая траву. Моя жизнь, моя бездарная и гавеная жизнь, вынырнула вместе со мной из Яузы. Я вспомнил себя. Ни облегчения, ни тяжести, ничего. Я просто проснулся и все, вспомнил ворота гаража, и понял, почему они закрыли мир. Потому что в этот момент на мой не крепкий затылок обрушилась бита. Именно бита, потому что краем глаза я видел не только руку держащую биту, но и лицо. Лицо, которое не дрогнуло, оно до конца выдержало соответствие.
— Ты, чиво арешь-та так, — гундел из воды Леха-полоскун.
