– История повторяется, не так ли? Она напоминает тебе твою маму.

– Ты знал о моём отце? Ты знал, что сделала Арисия?

Упрёк в моём голосе заставляет Раймона недовольно скривиться.

– Лиам говорит…

– Лиам? Лиам тоже знает?

Я отстраняюсь от Раймона, и у меня ощущение, будто вокруг становится холоднее на пару градусов. Кажется, тепло уходит из меня с каждым его словом. Я знаю его голос, я знаю этот тон, которому так легко поддаться, и я не хочу, чтобы он использовал его сейчас.

– Нет, не отвечай.

– Как пожелаешь. Ты собираешься помочь Эвии?

– Не делай этого, Раймон. Не пытайся обмануть меня своим голосом.

Образ черноволосой эльфийки заполняет мою голову. Сейчас я беспокоюсь об Эвии даже больше, чем папа. Как бы я ни старалась её оттолкнуть, она уже проникла в мои мысли, и это меня пугает. Дышать становится всё труднее и труднее. Проходит сто лет, прежде чем я снова могу вздохнуть, будто мне приходится преодолевать невидимый барьер. Такое случалось и раньше. Когда я была с эльфами, Кина сказала, что это как-то связано с келчем, который замедляет сердцебиение, но я сейчас на расстоянии светового года от этих ягод.

– Дыши. Не волнуйся, это просто приступ паники. Тебе кажется, что ты не можешь дышать, но ничто тебе не мешает.

– Не делай этого!

Раймон пытается подойти ближе, но я отталкиваю его.

– Не разговаривай со мной!

Эльфийское терпение огромно, но не бесконечно, и Раймон выглядит так, будто тоже вот-вот закричит. В его глазах мелькает гнев, но не успеваю я опомниться, как они снова превращаются в знакомые тёмные колодцы, которые манят нырнуть в них.

Раймон садится рядом со мной и, видя, что я не убегаю, обнимает меня за плечи. Он молчит. Было бы легко увлечься его голосом, поверить, что всё идеально, но после моих претензий он молчит. Я говорю ему об этом, почти извиняясь, и он улыбается: «Ты мне нравишься такой, человек». Я поворачиваю голову и смотрю ему в глаза. «Я не хочу с тобой спорить». И я целую его, когда он произносит свои идеальные слова, не размыкая губ. Это правда, я страстная и непостоянная, как человек, и, возможно, именно это ему во мне нравится. Но мы оба знаем, что, для того чтобы целоваться и говорить одновременно, нет никого лучше эльфа.

Когда я выхожу из леса, Эвия со своим круглым животиком уже ждёт меня. Я не удивлена, но меня немного раздражает, что все знают, где я нахожусь и о чём думаю, лучше меня самой. Я приглашаю её присесть на скамейку, хотя на улице так холодно, что через несколько минут я жалею об этом. На ней шапка, надвинутая на глаза, перчатки, шарф и столько одежды, что я едва замечаю её беременность, но она есть. В моих ушах настойчиво отдаётся сердцебиение, которое истощает Эвию, которое заставляет её кровь циркулировать намного быстрее, чем обычно, и из-за которого она рискует истечь кровью на носилках. Я не смею смотреть прямо на неё, потому что не хочу видеть, что скрывается в её чёрных глазах, поэтому просто пялюсь в землю.

Эвия живёт с моим отцом, уединившись в лесу, потому что собственная семья отвергла её. Пару лет назад она ушла от водных эльфов и стала жить с человеком, но потом забеременела, и он ушёл. А она вернулась в лес. Отец, живший один в хижине на ничейной земле, между деревнями солнечных и водных эльфов, предложил ей кров. Что там делал мой отец или от чего ему пришлось лечиться – я не могу понять. Нам ещё предстоит поговорить об этом, но сейчас, как он и сказал, не время.

– Твоя бабушка Арисия попросила меня присматривать за ним, и, скорее всего, его она попросила сделать то же самое для меня.

– Полагаю, она манипулирует эльфами так же хорошо, как и людьми.

Чувство ревности пытается пробиться в мою грудь, но исчезает ещё до того, как я его осознаю. Эвия выглядит такой хрупкой, что мне просто хочется обнять её и сказать, что всё будет хорошо. Я не хочу лгать ей. Если она попросит помощи у своего народа, лекарь замедлит сердцебиение ребёнка, чтобы он не причинил ей вреда, а если она решит рожать в человеческом мире, то истечёт кровью до смерти, как моя мама. Других вариантов нет, и выбирать приходится ей.

– Я уже выбрала, Зойла, поэтому я здесь. Они рассказали мне, что ты сделала.

– Моя мать выбрала людей, и это стоило ей жизни.

Она спокойно улыбается.

– Мне плевать на свою жизнь, я просто хочу, чтобы ты спасла моего ребёнка.

Тёмный туман заполняет мою голову, когда я слышу это. Он очень похож на тот, что я видела в сознании Раймона совсем недавно, хотя на этот раз он внутри меня. Это печаль. Самая сильная печаль, которую я когда-либо чувствовала, но есть в этой эмоции что-то странное. Хотя мне больно думать о ситуации Эвии и знать, что спасение её дитя будет стоить ей жизни, туман вызван не этим. Я вижу размытый образ ребёнка, выпавшего из моих рук. Вижу руки, такие тонкие, с такой белой кожей, что сразу понимаю, что они не мои. Кажется, что это я держу ребёнка, но на самом деле это Эвия. Я смотрю её глазами, хоть и не представляю, как я попала в её тело. Внутри меня всё разрывается на части, боль просто невыносима, и мне приходится опуститься на землю, чтобы не упасть. Я едва могу дышать.

– Зойла, ты в порядке?

Эвия присаживается передо мной, и я смотрю в её черные глаза, ища избавления от того, что убивает меня изнутри. Я заглядываю ей в голову, и образы бабушки Арисии и папы смешиваются с ребёнком. Эта невыносимая печаль принадлежит ей. Эвия горюет, потому что, чтобы спасти ребенка, ей придётся причинить боль тем, кого она любит, и она боится, что её близкие не позволят ей сделать этого. Я не могу её винить. По крайней мере, не так сильно, как она винит себя. Её чувства причиняют мне боль, такую сильную, что я не могу её вынести, я не хочу этого. Я прижимаю Эвию к себе, глажу её по спине, шепчу ей на ухо, прося не волноваться. Она плачет, а я продолжаю говорить. Мне хотелось бы иметь такой же гипнотический голос, как у Раймона или мамы, но я человек и могу предложить только человеческое утешение: солгать, сказать то, что она хочет услышать. «Всё будет хорошо, я помогу тебе». Её печаль медленно рассеивается, и когда я наконец могу мыслить ясно, то понимаю, что попалась в ловушку, и даже не знаю, устроила ли её Эвия, или же я сама.

Мы встаём и бесцельно бредём по дорожке. Шаги Эвии стали намного ровнее, спокойнее, чем когда я встретила её. А я чувствую себя выжатой, мои мысли замедляются, словно у старика, который только и ждёт, когда смерть схватит его за ноги. Эвия разговаривает со мной, пытается вложить слова в мою голову, но я блокирую её. Она считает, что мне легче говорить, потому что я человек, и я позволяю ей так думать. Она рассказывает мне какую-то легенду. Кажется, о каком-то Связующем звене. Я киваю, отвечаю односложно, смотрю на неё, не обращая внимания на слова, потому что меня заполнили пустота и страх неведомой для меня силы.

Когда эльфы поняли, что я исцелила дедушку, они пришли искать меня. В одной семье никогда не было двух целителей, тем более получеловека, поэтому Совет не знал, что со мной делать. Лиам и Герб убедили их позволить мне остаться дома с бабушкой при условии, что я вернусь, когда это будет необходимо. Взамен они запретили мне использовать мои способности, потому что не хотели, чтобы я вызывала подозрения у людей. Раймон позвал меня из леса, чтобы рассказать об этом, и на секунду мне захотелось, чтобы они заставили меня вернуться. Я не хочу уходить жить в лес и бросать бабулю, школу, свою человеческую жизнь, но есть Лиам и Раймон, бабушка и дедушка, Герб… Почему-то, если бы они заставили меня, если бы мне не пришлось принимать решение, я бы не чувствовала, что совершила ошибку. Теперь эта эльфийка просит меня о помощи, и я даже не знаю, согласится ли Совет, разрешат ли они мне это сделать, но я завидую её уверенности. Совсем недавно на уроке физкультуры Диана возненавидела меня за то, что я бегаю немного быстрее обычного человека и могу перепрыгнуть несколько расставленных скамеек. А Эвия просит меня спасти одну жизнь ценой уничтожения другой, как будто это может обойтись без последствий.