Девочки дружно смеялись, глядя на его уморительную косо летящую побежку; низкорослый, с короткой шеей и молотообразной головой, шишковатым лбом и приплюснутым носом, он до смешного походил на скалящегося каменного приврат-ного льва, недаром его прозвали Сангоро - Зубы Торчком; смуглый до черноты, всегда на все согласный, он отличался чудесным выражением лица, радостным приветливым блеском глаз, по-настоящему шутовским, и обаятельными ямочками на щеках, брови смешно топорщились домиком - ни дать ни взять лукавая маска круглолицей бабенки - это было так забавно! поистине безгрешное дитя нищеты: одетый в тесную с узкими рукавами из бумажного крепа ава курточку, он сообщил приятелю, что просто не успел подобрать подходящее праздничное платье; его отец, чтобы прокормить шестерых детей (Сангоро - старший), впрягся в повозку рикши; стоял он вроде бы на бойком месте, возле переднего квартала из пятидесяти чайных домиков, где, казалось, от пассажиров отбоя не будет, но почему-то его попытки тайно подзаработать, таская коляску, терпели неудачу. С позапрошлого года, когда Сангоро сравнялось тринадцать, он, как отцов первейший помощник, начал было служить в печатне, что в квартале Намики, но ему, лодырю, работа дней за десять прискучила; потом он нигде больше месяца не удерживался; с ноября по весну он подрабатывал изготовлением принадлежностей для новогодней игры в волан, летом помогал в госпитальной лавке, торгующей льдом, научился зазывать покупателей, умел поладить с хозяином; с прошлого «Скороспешного» праздника, когда он тащил повозку, друзья затаили против него и прозвали «задворочным Маннэн-тё17 », так эта кличка к нему и прилипла; Сангоро водился с трущобными плутами, и его за то никто не осуждал; дом Танака не раз выручал их, к нему с великой благодарностью относились и родители и дети; размер ежедневного взноса мог меняться, но процент бывал неизменно высоким, но без ссуды все равно не прожить, так что никто не брался ненавидеть «хозяина денег»; мне и в голову не приходило отказываться, когда доносилось: «Сан-горо, выходи гулять!» - я родился на задворках, воспитывался на задворках, обитая при храме Рю-гэдзи; хозяином нашего дома был отец Тёкити, оттого-то я и не бунтовал против своего приятеля; он, вопреки злобным взглядам, просто делал, что ему велели, хотя и мучился от стыда. Сёта ждал в писчебумажной лавке и от скуки тихонько напевал «Тайную тропинку любви»18 ; хозяйка засмеялась: «Ого, с тобой надо ухо востро держать», а у мальчика залились краской уши, чтобы скрыть смущение, громко крикнул: «А ну пошли все!» и бросился бежать к выходу; но тут у дверей он услыхал: «Сёта, почему не идешь ужинать? Тебя не дозовешься, совсем заигрался, можно и потом вам поиграть, благодарю за услугу», - это бабушка любезно кивнула хозяйке; с бабушкой не поспоришь, и Сёта под конвоем побрел домой, грустя от внезапного одиночества; казалось бы, ушел один человек, но даже взрослые с печалью ощутили отсутствие этого ребенка: он не устраивал шумной возни, не откалывал уморительные шутки вроде малыша Сана, но в нем жила редкая для мальчика из богатой семьи приязнь к окружающим; «Заметили, до чего противная эта старуха Танака - уже за шестьдесят, спасибо, недавно пудриться перестала, но волосы узлом, точно у молодухи, а голос прямо кошачий; через покойника перешагнет - не дрогнет, а сама помрет - все свои денежки с собой в могилу прихватит! А нас, похоже, ее власть совсем к земле пригнула». - «Небось сама о такой власти мечтаешь, а?» - «Говорят, она самые большие "веселые дома" в нашем квартале деньгами ссужает...» - уличные сплетницы на все лады пересуживали чужой достаток.

В полночь горько, наверное, сидеть одной возле жаркой жаровни, летним вечером задувал прохладный ветерок; в ванной Ми-дори смыла с себя дневную жару и теперь прихорашивалась перед высоким, в рост, зеркалом; к ее короткой прическе сама матушка руки приложила, а нынче заботливо оглядывала ее, приговаривая: «Доченька ты наша, красавица», потом указала: «Шею следует обильней напудрить, маловато пудры»; холодного тона светло-голубое платье (ткань окрашена в красильне Томосэн), бело-светло-палевый с золотой нитью высокий, валиком, подогнан по ширине - теперь она ждала, пока подберут подходящую обувь - деревянные скамеечки-гэта, чтобы разгуливать по камням сада, а Сангоро, изнывая, - «Ну, давай, давай же скорее!» - вышагивал по семь раз вокруг ограды, уже и не сдерживая зевоты, прихлопывая на шее и на лбу знаменитых местных комаров; он уже совсем истомился, когда наконец появилась Мидори со словами: «А вот и я!» - он схватил ее за рукав, и они молча припустили со всех ног, но у девочки перехватило от бега дыхание, грудь защемило, и она выговорила с обидой: «Раз такая спешка, то я даже не знаю, беги один», - Сангоро оставил ее и ринулся вперед, а когда примчался в лавку, то выяснилось, что Сё-таро ужинает; «Да-а, невесело, совсем невесело, без него мы не можем начать смотреть волшебный фонарь, пока он не пришел. Тетушка, а в вашей лавке продаются всякие мудреные дощечки19 ? "Шестнадцать Мусаси" - что-то вроде этого подойдет»; Мидори загрустила, не умея сидеть без дела, но тут же одолжила ножницы и принялась вырезывать бумажных кукол; мальчишки во главе с Сангоро повторяли только что придуманную песенку - «Во всем Северном квартале фонари позажигали - так и светятся под стрехами домов; Пять кварталов в оживлении ожидают представленья...», - ребячий хор звучал забавно, у них у всех хорошая память, поэтому песню пели с теми же жестами и в том же ритме, что и в прошлом и в позапрошлом году; дети увлеклись и все вдесятером так горланили, что прохожие начали обращать на них внимание, интересуясь, что это происходит? «Сангоро здесь? Быстро сюда!» - крикнул тот самый Бундзи, из лавки изготовителя шнурков для волос, - «В чем дело?» - отозвался мальчик, проворно переступая порог, - «Предателем, значит, стал? Наш район боковых улиц вздумал позорить? Да ты знаешь, кто я? Я - Тёкити! Брось свои фокусы, не то пожалеешь, враз кости переломаю!» - тот, совершенно ошеломленный, попытался бежать, но был схвачен за ворот, послышались возгласы задворочных: «Бить Сангоро смертным боем! Сёта тащите сюда! Не упустите этих мозгляков! Осел - Сладкий колобок улизнуть собрался! Пусть не думает, что сможет сбежать!» - шум вскипал, как морской прилив, со стрехи дома сорвался и упал, разрываясь, бумажный фонарь; голосила хозяйка: «Ой, осторожно, фонарь! Прекратите драку возле лавки!» - но ее никто не слушал; толпа в четырнадцать-пятнадцать парней - у каждого на голове повязка из свитого жгутом полотенца, размахивают праздничными фонарями на шестах - бушевала, круша все вокруг, нагло, не разуваясь, врывалась в двери; они искали своего главного врага, Сёта, но того нигде не было; «Где он? куда подевался? Спрятался? Говори, говори, а запираешься, так получишь сполна!» - они окружили Сангоро, били его, пинали, так что к ним сквозь толпу, разнимающую драчунов, бросилась Мидори: «Чем же малыш Сан виноват?! Собрались драться с Сёта - ну и деритесь, он вовсе не спрятался, его и не было, мы здесь играем, не смейте и носа сюда совать! Какой ты мерзкий, Тёкити! Зачем маленьких бьешь?! Сладил, да? А ты меня попробуй ударь, ну, давай же, давай! Да пустите, пустите!» - ярилась она, силясь вырваться из рук тетушки-хозяйки; «Ах ты шлюха, мне плевать на тебя, по сестриной дорожке пошла, голытьба, вот, вот чего ты заслуживаешь!» - Тёкити, на которого сзади напирали дружки, схватил соломенную сандалию, испачканную в грязи, и не целясь швырнул в Мидори, угодив ей точне-хонько в лоб; - «Осторожно, он зашибет тебя!» - вопила хозяйка; - «Поделом, поделом! С нами Фудзимотоиз Рюгэдзи! Попробуй отомсти! А вы - бессильные ничтожества! Слабаки! Безвольные трусы! Вернемся, подстережем вас и всех разом накроем, только посмейте в темноте в боковые улицы заявиться!!» - они бросили Сангоро лежать на пороге, тут послышались шаги, кто-то вроде бы побежал за полицией; когда крикнули «а ну-ка!», Усимацу, Бундзи и остальные метнулись со всех ног врассыпную, согнувшись в три погибели стремились укрыться на проходных грунтовых тропинках на задах; «Гады, гады, гады, эй, вы, Тёкити, Бундзи, Усимацу! Почему вы не убили меня, просто не убили?! Я - Сангоро, почему бы меня не убить? Тогда мой призрак преследовал бы вас до конца дней! Ты еще попомнишь меня, Тёкити!» - слезы потекли градом, пузырились, словно бы закипая; потом он горько разрыдался; видимо, его и боль мучила; куртка в нескольких местах была растерзана, спина и зад заляпаны грязью; хозяйка попыталась было остановить драку, но где ей сладить с такой свирепой схваткой; хозяйка лавки бросилась поднимать его, пыталась стряхнуть грязь с одежды, повторяла: «Ну, потерпи, забудь обо всем, их вон сколько было, силища, куда нам против них, тут и взрослые ничего не смогли бы поделать; счастье, что без крови обошлось, но домой сейчас тебе нельзя, еще подкараулят по дороге, пусть полицейский тебя проводит, нам спокойнее будет, он уже здесь, вот удача; ах-ах, у нас тут вот сейчас такое случилось, такое!» - она уже обращалась к полисмену, и тот, выполняя свой профессиональный долг, протянул руку Сангоро, собираясь отвести его домой; «Нет-нет», - стесняясь, ответил тот, - «Не волнуйся, я просто провожу тебя! И бояться не надо, доведу тебя до дому», - он улыбнулся и ласково потрепал мальчика по волосам, а тот только голову втягивал в плечи; «Скажете о драке, отец станет браниться, домом-то нашим старшина пожарных владеет, ну, Оя, отец этого Тёкити, вот плохо-то будет». - «Ладно, доведу тебя до двери, говорить ничего не буду, чтобы тебя не ругали», - и он пошел провожать Сангоро; все вздохнули с облегчением, провожая их глазами, потом что-то произошло, у поворота к боковой улице, на углу, мальчик вырвал свою руку у полицейского и бросился наутек.