Но пёс не пожелал выйти. Уткнулся широким лбом в моё бедро и отвёл взгляд.

Тогда она просто вышла и заперла дверь.

Я слышала, как её шаги удаляются по коридору, и захлёбывалась в рыданиях. Лишить меня «ног» даже для неё было жестоким поступком.

– Мам! – Проорала я в последний раз так громко, что зажгло в горле.

И бессильно опустилась на подушку.

Что теперь делать? Ползти? Выскользнуть из окна? А дальше?

Меня колотило от обиды и осознания собственной беспомощности. А ещё от отвращения. Потому что в это самое мгновение я поняла, что даже ради того, чтобы увидеть Мику и убедиться в том, что он действительно мёртв, я не готова встать с кровати и открыть всему миру своей секрет.

Если раньше я лишь мысленно признавала, что ненавижу себя за это, то теперь готова была расписаться под этим утверждением кровью.

Я хотела встать, но не могла. И этот страх по-прежнему был сильнее меня.

Я могла подняться и уйти, ведь меня больше ничего не держало, но вместо этого достала телефон, пролистала входящие/исходящие за прошедшие дни, нашла входящий от Мики и набрала его.

«Э-хэй, привет, зачем бы ты ни звонил, ты зря делаешь это! – Если я не отвечаю, значит, я занят: смотрю с Анной на звёзды. Ха-ха-ха! А если это ты, профессор, то просто кинь камешек в моё окно! До связи-и-и!»

И слёзы буквально затопили моё лицо, стерев с губ все слова любви, которые я говорила Мике, и всю ложь, которой я кормила его день за днем, чтобы защитить себя.

– Это уже слишком. Даже для нашей матери. – Проворчала сестра, открыв дверь и наблюдая за тем, как я размазываю слёзы по лицу. – Даже, если речь идёт о тебе. Это вообще всё как-то слишком.

Она задумчиво зажевала губу, и маленькое колечко пирсинга спряталось у неё во рту.

– Пришла поиздеваться? – Всхлипнула я, задрав подбородок.

– Не обязательно огрызаться каждый раз, как видишь меня. – Хмыкнула Софья, входя.

– Что тебе нужно?

Она наклонилась, чтобы погладить пса, лежавшего возле моей кровати.

– Пришла убедиться, что с тобой всё в порядке. – Сестра подняла на меня обеспокоенный взгляд. – Ты выла, будто раненый зверь.

– А что со мной будет? – Отвернулась я.

Вдруг стало так тяжело дышать, что пришлось задержать дыхание, а потом вдохнуть медленно и глубоко.

– Я слышала, мама звонит врачу, у которого ты проходила курс обязательной реабилитации.

– Два бесплатных сеанса. Для галочки.

Я повернулась, и Софья понимающе кивнула. Без обилия косметики её лицо выглядело совсем юным.

– В любом случае, его секретарь сообщила, что он в отпуске.

– А. Ясно.

Значит, никто не приедет, не скрутит меня и не увезёт в психлечебницу.

– Ты пропускаешь подготовку к экзаменам? – Спросила я, вытирая влагу под глазами дрожащими пальцами.

– Мама разрешила.

– Почему?

– Из-за тебя.

– Из-за меня?

Софья потрепала Дрисса за загривок и выпрямилась.

– Похороны. Всем тяжело. – Она пожала плечами. – И всё такое.

Похороны. От этого слова будто веяло могильным холодом.

– Похороны? – Переспросила я.

Мне всё ещё хотелось, чтобы это оказалось неправдой.

– Д-да. – Напряглась сестра. Она подняла руку и начертила в воздухе указательным пальцем круг возле своего лба. – Ты из-за этой синей штуки ничего не помнишь?

– Не знаю. – Призналась я. Наклонилась, достала из ящика тумбочки зеркальце и посмотрела в своё отражение. – Ничего себе…

Шишка выглядела препаршиво.

– Да, мощно. – Поморщилась сестра. – Если бы он был посередине, то я до конца жизни дразнила бы тебя единорогом.

Я печально улыбнулась.

– Давай, помогу тебе одеться. – Примирительно сказала она.

Встала, вынула из комода штаны, толстовку и протянула мне.

– Спасибо.

Честно говоря, Софьи даже не было в списке тех, от кого я ожидала помощи в трудной ситуации.

– Ладно, зайду позже. – Сказала сестра, отворачиваясь, чтобы не смущать меня.

И вышла.

А Дрисс так и остался сидеть возле моих ног.

Переодеваться, когда за мной никто не наблюдает, всегда было проще. Надевать штаны на обездвиженные ноги – так себе удовольствие. Нужно очень постараться, чтобы сыграть такое при посторонних. А уж когда я действительно была парализованной – это было настоящей пыткой. Во время переодеваний я потела не хуже, чем в спортзале на физиотерапии.

– Ты успокоилась? Всё хорошо? – Заглянула ко мне мама.

Я кивнула.

– Отлично. – Она вкатила в мою комнату инвалидное кресло. – Тогда давай позавтракаем.

– Что там с доктором Литвиненко? – Поинтересовалась я.

Маме стало неловко.

– Сейчас он в отпуске. – Она потёрла ладони одна о другую. – Но мне удалось ему дозвониться.

– И что он сказал?

Мать сглотнула и сделала попытку улыбнуться.

– Что подобные состояния не редки для тех, кто переживает сильнейший стресс. Отрицание – одна из стадий переживания горя.

– Надо же.

Она бросила на меня виноватый взгляд.

– Но он посоветовал препарат, который поможет тебе выспаться. Нужно только заехать сегодня в клинику за рецептом.

– А что он думает по поводу того, что ты отняла у меня мою коляску? – Дрожащим голосом спросила я.

И, придвинув кресло ближе, с трудом в него уселась.

– Прости. – Пробормотала мама, придерживая ручки коляски. – Мне очень стыдно, что я поступила так.

– Угу.

– Просто ты напугала меня своими словами.

– Я давно уже поняла, что тебе больше нравится послушная и молчаливая Анна.

Вращая колёса, чтобы развернуть кресло, я бросила на неё разочарованный взгляд.

– Я понимаю. Тебе сейчас тяжело. – Как мантру повторила мама. – И ты вправе сердиться на меня.

– Я могу сходить в дом Ярвиненов?

– Конечно. – Нехотя кивнула она. – Мы сходим туда вместе, хорошо? – Взглянула на часы. – В два часа дня.

– Хорошо. – Согласилась я.

И решила дождаться момента, когда она уедет в клинику.

За завтраком я наблюдала и выжидала. Намерение матери обсудить моё состояние с психиатром значительно поумерило мой пыл. Нужно было вести себя осторожнее. Что бы ни творилось в этом доме, я намерена была разобраться.

– Может, ты уберёшь телефон? – Вопросительно посмотрела на Софью мама.

Та даже не оторвалась от экрана смартфона.

– Представляешь, директриса не собирается отменять завтрашний школьный бал.

– Софья, а есть что-то отвлечённое, о чём мы можем поговорить за столом? – Раздражение матери нарастало.

– А что может быть важнее смерти соседского парня, мам? – Наконец, сестра подняла на неё взгляд.

Я застыла с вилкой в руке.

Пятно клубничного сиропа, растёкшегося по тарелке, напоминало кровь. Невольно вспомнился Отсо, держащий ружьё дулом к лицу. Я видела, как он спустил курок. Это было так же реально, как и запах блинчиков, наполнивший столовую. Так же реально, как голоса мама и Софьи, как скрип ножа по тарелке, как сладость сиропа во рту.

– Ты же видишь, как тяжело сейчас Анне? – Выпрямилась мать. – К чему провоцировать новые истерики?!

– Конечно ей тяжело, мама. – Она отложила в сторону телефон. – Только почему нужно делать вид, что ничего не происходит?

– Посмотри, она даже ничего не ест!

– Это нормально. – Развела руками сестра. – Погиб единственный близкий для неё человек! Дай ей прожить эту боль!

– Единственный? А как же мы с тобой?!

– Может, ты уже, наконец, начнёшь думать о своих детях, а не о себе?!

Мать ударила кулаком по столу, и Софья вздрогнула. Они впились друг в друга взглядами, тяжело дыша.

– Простите, я пойду, прилягу. – Сказала я, откладывая вилку с ножом и выезжая из-за стола. – Мне нужно полежать.

– Видишь, что ты наделала? – Воскликнула с укором мать.

– Ты нас даже не слышишь! – Отмахнулась сестра.