Но: не разделился. И Богатырь Долгорукий и Осенсей Кобаяси, чью битву в центре японского города Хиросима накрыл взрыв американской ядерной бомбы… выжили.
Город был с лица земли стёрт. Десятки тысяч Бездарей были испепелены, разорваны в клочья ударной волной, переломаны обрушившимися зданиями, погребены заживо под руинами, а двое Одарённых — выжили. И значит — конфедераты облажались. Фокус не удался, и всё напрасно.
Правда, результат этот стал известен не сразу. А только через два дня.
Два дня, в которые мир пребывал в молчании. Два дня, в которые, во всех странах всех континентов, звенели натянутые, как гитарные струны, нервы и Одарённых, и Бездарей. Все ждали новостей.
Дождались: оба атакованных Одарённых «всплыли» в Нагасаки живыми. Потрёпанными, на соседних койках, но живыми и не утратившими Дар (а были и такие предположения-теории того, как ядерное оружие может повлиять на Одарённых). И они уже не сражались друг с другом.
Мир получил своё подтверждение: Одарённые наглядно доказали, что их превосходство над любым, даже самым продвинутым, страшным и разрушительным оружием в руках Бездарей,всё ещё неоспоримо. Всем это было очевидно. Все понимали, что будет дальше. И взрыв второй бомбы над Нагасаки был уже бесполезным жестом отчаянья, попыткой добить, догнать заходящее за горизонт солнце, дотянуться рукой до облака…
Даже, если бы Пётр Андреевич и Ямато-доно всё же погибли бы в этом втором взрыве, это уже ничего бы не изменил. Союзы уже заключались, карательные экспедиции готовились. Совместные карательные экспедиции, казалось бы, ранее непримиримых врагов. И их бы две эти смерти не остановили. Наглых, зарвавшихся букашек следовало примерно наказать. Всем миром.
Смерть во втором взрыве Долгорукого и Кобаяси уже ничего бы не решила и ни на что бы не повлияла. Тем более, что и смерти-то этой не случилось — Кобаяси и Долгорукий, как те легендарные тараканы, вновь выжили. Ещё одного города не стало, а они выжили.
Это всё, как раз, в учебнике по истории было расписано довольно подробно: кто, где, какими силами, сколько кораблей, сколько Осенсеев, сколько Богатырей, сколько Паладинов, сколько Великих Драконов, кто командовал, какие династии какие договора и союзы заключали… сколько городов в Северной Америке было сожжено дотла, сколько смыто, сколько погребено под селями и оползнями… какие были итоги войн… карательной операции. Какими санкциями, контрибуциями и репарациями обложили побеждённых, сколько золота и серебра победители вывезли с континента «наказанных»… Это всё в учебнике было. А вот то, чего там не было, это: что делал всё это время Долгорукий?
А он в карательной экспедиции не участвовал. Как, кстати и Кобаяси. Только причины неучастия у этих двоих разные были: Кобаяси отправился в уединение на гору Дайманджи на остров Дого, где, по слухам, до сей поры и пребывает. А Пётр Долгорукий, на всех парах, поспешил в Петроград, на приём к Императору. Никто не знает, о чём именно они там в течение почти двух часов говорили, но вышел от Императора Пётр Андреевич Долгорукий с такими полномочиями, что… границы Княжеств для него, и того, что он делает, просто исчезли. Как и оковы разумности на потолке лимита открытой ему казённой кредитной линии.
Долгорукий не участвовал в карательной экспедиции за океаном. Он вообще на долгие десятилетия исчез из публичного поля. Его обязанности в Княжестве исполнял старший сын — Константин, на эти десятилетия, практически, уже ставший настоящим Князем Московским (и этот фактик в контексте того, что разговор вёлся с Алексеем Константиновичем, был… пожалуй, примечательным).
А в августе тысяча девятьсот пятьдесят пятого года на Семипалатинском полигоне, невероятно и неожиданно для всех, прогремел первый на планете, после разгрома Конфедеративных Штатов Америки коалицией государств Европы и Азии ядерный взрыв. Пётр Андреевич присутствовал там. Как и, немного ранее на оставшемся вовсе за кадром исторической хроники открытии первого опытного атомного реактора в одной из лабораторий при Академии Наук Российской Империи в тысяча девятьсот сорок седьмом году.
Вот только, на открытии реактора присутствовал один Долгорукий, а на испытательном полигоне — вместе с Императором.
Скандал тогда, конечно, разгорелся дикий. Чуть было не началась новая Мировая Война. На Россию ополчились все крупные страны. Даже бывшие союзники поспешили отказаться и начать процедуры разрыва отношений: как же так? Давили-то Конфедерацию всем миром именно из-за этого самого ядерного оружия! Наказывали за попытку слома мирового баланса и установленного миропорядка. Уничтожили ведь подчистую весь американский «Манхэттенский проект», вместе со всеми материалами, архивами, специалистами, учеными и руководителями. В грунт вкатали все заводы по добыче, переработке и обогащению делящихся материалов. И не только в Амереке, но и в Германии. А тут наглая Россия, оказывается, посмела свою такую же бомбу сделать! Да они охренели!
Но, войны не случилось. Император провёл ряд личных встреч на самом высоком уровне с главами крупнейших соседних держав, на которых… они что-то обсудили. Что именно, понятное дело, никто не знает. Но, как минимум, Алексей Константинович предполагал, что это были данные, собранные Службой Имперской Внешней Разведки, о точно таких же разработках в области немирного атома, какие вела Россия. Только, пока ещё, куда менее удачных. А то, что такие разработки велись всеми и везде — факт, доказанный в дальнейшем чередой ядерных испытаний, произошедших в других частях света. Только, значительно позже произошедших — всё ж, у них не было своего Долгорукого и такого количества ресурсов, как людских, природных, так и финансовых, какое имелось в распоряжении Российской Империи, и которое она готова была вложить в это направление, не оголяя остальные.
А дальше… дальше пошло соревнование стран в количестве и мощи, сначала, ядерных, а после и термоядерных боеприпасов. Ну и их средств доставки. Пока, понятное дело, «ядрён-батонов» на планете не накопилось столько, что это уже стало угрожать существованию самой планеты… Ну, знакомая картина, в общем. С поправкой на местный колорит, конечно.
А параллельно с боеголовками, по всей стране, как грибы после дождя, начали вырастать десятки АЭС. Больше, чем во всём остальном мире, взятом вместе.
И Москва этому наглядный пример. В мире Писателя, ближайшая к Москве АЭС расположена в Тверской области, аж в трёхстах пятидесяти километрах. Здесь же: атомная электростанция стоит меньше, чем в сорока километрах от МКАДа — возле Электростали. И городок этот не просто так носит такое название. Сталь там тоже вырабатывают. Но суть не в этом, а в том, что строящаяся под Зеленоградом АЭС — уже вторая на город! И, в принципе, это, наверное, даже обосновано — всё ж город, хоть и чуть поменьше своего тёзки из мира писателя, но всё равно: одиннадцать миллионов жителей, и продолжает расти. Соответственно с ним растёт и энергопотребление, уже перевалившее за двенадцать гигаватт, но две АЭС… сразу видно: у нынешнего хозяина города однозначно неравнодушное отношение к атому.
Правда, я не очень понимаю, мне что с того? Подумаешь, мало ли странностей может быть у человека?
А вот то, что вынес с этого вечера лично я, причём, вынес — это в прямом смысле, это два новых номера в своём телефоне. И нет, ни один из них не принадлежит Алексею Константиновичу, хоть именно он их мне и продиктовал. Точнее, один номер, и один адрес.
Номер, принадлежащий начальнику Сходненской ГЭС. А адрес — это место расположения одной из лабораторий Московского Института Химического Машиностроения. Поболтал, блин, за жизнь с племянничком, поделился дурацкими бизнес-идеями прикольных стартапов! Язык мой — враг мой. И, что теперь? Как быть? Ведь, насколько я понимаю, новое приглашение на маленькую семейную вечеринку я смогу получить не раньше, чем начну получать первые доходы с начатого мной предприятия. Начатого на свои деньги. И созданного без клянченья помощи у «старшего родственника».
