Это очень эмоционально сложно. В первые разы. Потом, как-то, постепенно, накал эмоций немного ослабевает. Чувствовать такие вещи начинаешь не так остро, берёшь себя в руки быстрее.

Так у меня было с моими книжками. Или нет. С книжками было не так. С книжками, я довольно быстро дошёл до парадоксальной вещи, некоторого наблюдения: что, тот из твоих непосредственных знакомых, кто только узнаёт о том, что ты пишешь, тут же очень хочет это твоё творчество почитать. Чем больше таишься и прячешь работы, тем больше и сильнее разгорается его интерес. Но, при этом, всего интереса только и хватает на то, чтобы посмотреть обложки и почитать названия книжек. Именно читать… мои книжки никто из моих родных, друзей, коллег или даже учеников, так и не стал. И уже не станет. Не хватает им на это терпения.

И именно поэтому, признаваться, что ты писатель — совершенно безопасно. Поохают, по удивляются и забьют… если только не упомянешь случайно, что там конкретно про них написано.

Пение… пение было для меня в новинку. Подойти к этому микрофону было ничуть не легче, чем первый раз войти в класс учителем. Сердце в груди трепыхалось, как бешеное. Ладони потели. Голос так и норовил отказать или сорваться. И тут ещё хорошо, что лично у меня его «юношеская ломка» успела закончиться ещё в прошлом году.

Но я заставил себя. Я спел. Тем более, что там петь-то? У Шклярского, чай не оперы. Он и сам-то какими-то серьёзными вокальными данными не отличается. И это, кстати, была одна из причин, почему я выбрал именно «Стрелу», а не какой-нибудь «Штиль» Арии или «Прогулки по воде» Бутусова. Именно из-за простоты и минимальных требований к мастерству исполнителя.

Я спел.

Один раз спел. Меня записали. Потом второй раз спел, чтобы записали ещё раз. Потом третий раз… И ещё много-много раз уже по маленьким кусочкам, отдельным фразам и даже нотам. Ну а что вы хотели? Это же студия — тут профессиональный звуковик работает, опытный и требовательный. Совершенно нетерпимый к любой даже самой малейшей лаже.

Вообще, процесс студийной записи песен оказался трудным, долгим и выматывающим. Никогда бы раньше об этом не подумал, когда слушал радио и смотрел «М-тиви». Мне всегда казалось, что это чуть ли не развлечение, легкотня… А оказалось, что очень даже серьёзный труд. И голос устаёт от нагрузки ничуть не меньше, чем руки, ноги или спина.

Утешали и давали сил не бросить этого занятия на середине пути воспоминания о размерах сумм роялти, которые приходили на мой счёт за прошлую песню. Они… да Дзен, каждая выплата была больше моего месячного содержания! Ради такой прибыли стоило и поработать, и переступить через свою стеснительность, и послушаться садиста-звуковика с его бесконечными придирками к исполнению!

Два с половиной часа длилась запись пятиминутной песни. Два с половиной часа… Хорошо ещё, что я был морально готов к этому, так как присутствовал в студии, когда Алина записывала свою, и видел, как это происходит, и сколько это занимает. Но, всё равно, был буквально выжат, словно лимон. Выжат, но доволен. Ведь нет ничего круче творчества. Ничто другое так не вдохновляет и не придаёт сил. Особенно, когда видишь результаты труда. И они… красивые. Даже самому нравятся. А уж, когда есть и ещё чьё-то признание…

В общем, выходили мы с Алиной из здания утомлённые, но довольные, когда у меня зазвонил мой телефон. Причём, номер высветился мне не знакомый, что заставило напрячься и нахмуриться. Ранее незнакомые номера мне не звонили — телефончик-то у меня не простой. Как и номерок. Его просто так в справочнике или спам-базе не вычитаешь.

— Слушаю, — после некоторых колебаний, я всё же решился на вызов ответить.

— Здравствуйте. Юрий Петрович, верно? — раздался приятный незнакомый довольно молодой мужской голос.

— Слушаю вас, — по устоявшейся привычке к «телефонной безопасности», поостерёгся произносить слово «Да» я. С этой нынешней возможностью записи и обработки голоса при помощи разных хитрых нейросетей, лучше поменьше давать материала потенциальным злоумышленникам.

— Вас беспокоит Московская фельдъегерская служба, — прозвучала следующая фраза, вызвавшая ещё больше недоумений и подозрений. — Вам срочная доставка. Один пакет, лично в руки. Где вам удобнее будет получить?

— Откуда у вас мой номер? — не выдержал я.

— Предоставлен отправителем пакета, — ничуть не смутился такому моему вопросу собеседник. Спрашивать: «А у него откуда?», было бы проявлением глупости. Хоть и очень хотелось. Но подобный вопрос, в подобной обстановке, выставил бы меня в не лучшем свете перед шедшей рядом спутницей. О чем следовало помнить. — Нам доставить пакет к вам домой? В какое время вам будет удобно?

Я снова нахмурился. Потом оглянулся по сторонам, сам не очень понимая, что именно выискивая. Но домой приглашать кого-либо желания у меня точно не было. Свежи ещё были воспоминания о Маверике.

Взгляд зацепился за большой торговый центр ниже по улице. Почему-то подумалось, что в достаточно людном общественном месте, где ходят патрули полиции, встречаться с этим неизвестным будет безопаснее, чем в моём тихом «спальном» районе. Глупо, наверное, но более осмысленных идей всё равно не было.

— Сейчас, — решил слегка принаглеть я, заодно проверяя серьёзность намерений собеседника. — В кафе «Латина», — прочитал одну из вывесок на том здании. — В торговом центре «Фестиваль». Устроит?

— Курьер сможет подъехать в течение десяти минут, — последовал ответ практически без задержки. — Хорошего вам вечера, — и вызов завершился.

— Кто это был? — сочла возможным полюбопытствовать, после того как посмотрела на мои сошедшиеся у переносицы брови, Алина.

— Фельдъегерская служба, — не нашёл необходимым скрывать от неё я. — У них какой-то пакет для меня.

— Оу, — показала свою вежливую заинтересованность она. — И ты назначил встречу в том кафе? — посмотрела в сторону торгового центра девочка.

— Да, через десять минут, — подтвердил, что она всё поняла и сложила правильно, я. — Пойдём?

— Ну, пошли, составлю тебе компанию, — улыбнулась она.

И мы действительно пошли. Благо, от дверей студии звукозаписи, до дверей ТРЦ было метров сто двадцать — сто пятьдесят от силы. Собственно, именно поэтому, мой взгляд за него и зацепился. Шести минут нам хватило, чтобы добраться до входа, войти, подняться на второй этаж и занять хороший столик у самого панорамного окна, выходящего наружу. Милютина, видимо, в этом месте бывала не первый раз, так как прекрасно ориентировалась и в планировке здания, и в расположении заведений с магазинчиками, и в меню кафешки. Она не стала даже заглядывать в бумажный вариант, а сразу заказала себе «Греческий» салатик и стакан цитрусового фреша.

Я не настолько хорошо разбирался в местной кухне и не имел к ней особого доверия, поэтому заказал себе только бутылочку негазированной воды — тоже, конечно, довольно сомнительное решение, ведь кто знает, каких именно солей и в каких количествах в неё намешали, чтобы «минерализировать», но… что в одном, что в другом мире, полностью доверять вообще ничему нельзя. Нет никакой гарантии полной чистоты продуктов или воды.

Не заказать вообще ничего, я счёл несколько неловким, что ли? Чисто моральная заморочка.

Однако, те, кто мне звонил, оказались весьма пунктуальны — ровно через две минуты, после того, как мы с Алиной расположились за своим столиком в ожидании наших заказов, как возле дверей торгового центра, которые нам с нашей позиции было прекрасно видно, остановился примечательной раскраски микроавтобус: тёмно-синий, почти чёрный, с белой полосой вдоль кузова, пересекающей все двери и двумя параллельными короткими толстыми полосами на «морде», идущими сверху вниз. Ещё над боковой параллельной земле полосой красовался какой-то некрупный светлый герб. Какой именно, разглядеть было трудновато, но, что это не эмблемка, не логотип, а именно герб, можно было судить однозначно. Ещё была белая надпись: «Фельдъегерская служба» над этой полосой.