— Ты никак не можешь закончить фразу, — сказала Ревекка, приподнявшись. — Скажи просто: не верю.
— Не верю, — сказал я.
— Неважно, — сказала Ревекка. — В царство небесное попадают и неверующие. Верит человек или нет — не имеет значения. Важно, как он поступает в жизни. Негодяй он или праведник. Он может думать, что хорошим его сделало воспитание, а не вера. Он может думать, что убивать его направил не Дьявол, погубивший душу, а бедность или наследственность. Думать вообще можно все что угодно. Но от того, что казнят преступника, убившего четырех человек, и где-то в то же время уничтожат какое-то оружие… Это будет торжеством правосудия, верно? Того правосудия, которому ты служишь.
— Правосудию? — пробормотал я, даже не стараясь вложить в это слово всегда посещавшие меня сомнения.
— А если, — продолжала Ревекка, — Бойзену удастся то, для чего он умрет на электрическом стуле или от смертельной дозы яда… Станет хорошо всем, и тебе тоже, и мне. Мир станет лучше. Ты хочешь, чтобы мир стал лучше?
— Хочу, — сказал я. — Но Дьявола невозможно убить. Во-первых, он бессмертен. Во-вторых, нематериален. Идея. Концепция.
Ревекка придвинулась ко мне ближе, шептала мне в ухо, видимо, не хотела, чтобы нас услышал Дьявол и обиделся, пока существует, на мои слова:
— Во-первых, — прошептала она, — бессмертна лишь душа. Где ты читал о бессмертии Князя Тьмы? Во-вторых, с чего ты взял, что невозможно уничтожить концепцию? Мало ли концепций, идей погибло в нашем мире? Откуда ты можешь знать, сколько идей в то же время исчезло в высших мирах? Мы знаем, что Дьявол существует, потому что каждый день, каждую минуту видим, ощущаем на себе результат его деятельности. Он искушает, направляет, насылает, подавляет, из-за него люди убивают, насилуют, воруют…
— Не было бы Дьявола, — сказал я, — то и заповедей не было бы тоже? Не убий, не укради, не прелюбодействуй…
— Конечно! Дьявол появился раньше, чем Творец создал человека — иначе как бы он искушал Еву в райском саду? Не было бы Дьявола, мы так бы и жили среди кущ и вечного счастья…
— Ты действительно в это веришь? — поразился я, и Ревекка оставила вопрос без внимания.
— Моисей получил бы на горе Синай не десять заповедей, а всего три, — сказала Ревекка.
— Если все так просто, — сказал я, — почему раньше никому в голову не приходило…
— Когда? В средние века? Чем мог тогдашний Бойзен уничтожить Князя Тьмы? Выстрелом из арбалета? Или позднее — из пулемета в Дьявола целиться? Уничтожение должно быть полным — на атомы…
— Атомы в потустороннем мире? — поймал я Ревекку на очевидном противоречии.
— Не изображай себя глупее, чем ты есть, — рассердилась она. — Конечно, там нет материальных атомов. Но всякая концепция, идея, сущность, состоит из элементов, у всего есть первооснова. Математика, например, — здание, построенное в строго определенном порядке из теорем, покоящихся на аксиомах. И если разнести это здание на кирпичики-теоремы, разорвать связи… Что останется от математики? Ничего.
Любопытное сравнение, — подумал я, — Дьявол и математика… Что-то показалось мне… нет, не сомнительным, как раз наоборот, очень существенным, принципиально важным, но мысль промелькнула и сгинула, и я спросил:
— Как же вы узнаете, что Бойзену удалось?..
— Но это понятно, — проговорила Ревекка с удивлением. — Зло исчезнет. В тот момент, когда не станет Дьявола, исчезнет зло в мире.
— И все возлюбят ближнего, как самого себя…
— Конечно, — убежденно сказала Ревекка, и я понял, что спорить бессмысленно. Я и не хотел спорить. Блажен, кто верует.
Но если через месяц в мире прекратятся убийства… Если афроамериканцы в Бронксе перестанут обкуриваться и ждать в темных углах случайных прохожих… Последние грабители забудут о своих планах и начнут ломиться на концерт в «Мэдисон сквер гарден»… В Боснии прекратят стрелять, в Северной Ирландии — подкладывать бомбы, в Израиле — взрывать автобусы, в Шри Ланке и Алжире — вырезать целые деревни, в Чечне — отрубать головы пленникам… Если подлецы перестанут творить свои мелкие пакости — пусть не покаются, просто перестанут…
Смерть останется, потому что жизнь конечна, и останутся катастрофы — природные и техногенные, — землетрясения, наводнения, взрывы в шахтах, и самолеты будут падать, поезда — сходить с рельсов, машины — срываться с дороги в кювет и переворачиваться, проламывая водителям грудные клетки, но все равно это будет другой мир, я не верил, что это возможно, это невозможно, но как хорошо человеку, который в это верит, и, к тому же…
Что если и природные катастрофы, и техногенные аварии — тоже козни Дьявола и происходят при его личном участии, по его планам, которые противоположны планам Творца: неужели, создавая горы, Он создавал и камнепады, а создав Землю, Он сам и покарал ее землетрясениями?
Если Бойзен уничтожит Дьявола, результат я увижу своими глазами.
Все увидят.
Что ж, тогда я поверю в Бога. Только в Бога, потому что Дьявола уже не будет.
Ревекка спала на моем плече, и в нашем с ней мире не было зла.
* * *
Бугаи, сторожившие нас с Ревеккой (мне почему-то хотелось думать, что и Ревекку нужно сторожить, чтобы она не сбежала вместе со мной), сменялись каждые шесть часов. Установить это было легко, но информация ничем не могла помочь — разве что выяснить, каковы финансовые возможности организации, позволяющей себе нанимать столько народа для охраны безоружного адвоката.
Контактов с внешним миром — кроме замечательного вида из окна — у меня не было, Ревекка на вопросы не отвечала, да, собственно, она и сама, скорее всего, не знала ничего о том, что происходило за окнами, поскольку из номера не выходила, все время мы проводили вместе, однажды даже вместе отправились в туалет, и безумная легкость нашего поступка дошла до нас лишь тогда, когда мы одновременно потянули на себя ручку двери. Ревекка рассмеялась, поцеловала меня в щеку и сказала:
— Если есть на свете две половинки одного целого, то это мы с тобой, ты не находишь, милый? Ты ведь об этом подумал в тот момент, когда впервые увидел меня в своем офисе?
— Иди, женщина, — мрачно сказал я, — я подожду, мне не к спеху.
Однажды ночью я проснулся и не обнаружил Ревекку рядом с собой. «Конечно, — подумал я, — нужно же ей докладывать своему начальству. Наверно, и в прежние ночи она дожидалась, пока я усну, а может, в мое питье она что-то подсыпала, чтобы спал я крепко, я ведь действительно в последнее время сплю, как сурок, хотя вроде не должен бы»…
Я встал и тихо, как только мог, прошел в темноте к двери на лестницу. С той стороны не доносилось ни звука, но у меня так и не хватило решимости посмотреть, на месте ли охранник. Наверняка на месте, и единственное чего я добьюсь — увеличения дозы снотворного в своем вечернем питье.
Я обернулся на легкий шорох и увидел у окна, выходившего в сторону стройплощадки Торгового центра, знакомую тень. Ревекка прислонилась лбом к стеклу, смотрела вниз, на улицы, освещенные рекламами, она набросила на себя простыню и в темноте выглядела призраком, до которого, тем не менее, хотелось дотронуться, что я и сделал, прошептав ей на ухо:
— Я подумал, что ты меня бросила…
— Не спится, — сказала Ревекка. — Утром должны казнить Бойзена.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Неужели она все-таки выходила, пока я спал?
— Знаю, — сказала Ревекка.
Я открыл было рот, чтобы высказать пришедшую в голову мысль, но промолчал и прижался лбом к оконному стеклу, чтобы даже в полумраке Ревекка не увидела выражения моего лица. «Неужели? — подумал я и сам себе ответил вопросом на вопрос: — А разве есть другой вариант решения?»
Мы постояли у окна еще несколько минут, а потом вернулись в постель, и до утра сон не шел, мы лежали и разговаривали, я чувствовал себя не адвокатом, а подзащитным, Ревекка расспрашивала меня о жизни, я неожиданно разговорился и, будто на исповеди, выложил все, даже о собственном предательстве рассказал, о том, как бросил Элис на третьем месяце беременности, это было давно, я учился на юриста и семейные сложности были ни к чему, но все равно мне еще долго оставалось не по себе, я знал, как пришлось страдать Элис, и хотел помочь, но у меня не было лишних денег, я с трудом самого себя содержал, легче стало на четвертом курсе, когда мне присудили за отличную учебу стипендию имени Брегсона, я попытался найти Элис — у нее давно уже должен был родиться ребенок и моя помощь ей не помешала бы, — но мне это так и не удалось: из Финикса она уехала, не оставив адреса, а задействовать свои уже довольно обширные знакомства я не решился; я мог найти Элис потом, когда стал адвокатом, и тем более — когда на меня начал работать Бертон, для которого поиск пропавших был рутинным делом. Почему я и потом не стал искать Элис? На этот вопрос я много раз отвечал по-разному. Сначала была Кэт и наша неудавшаяся женитьба, и наш сын Чарли, которого я уже не бросил, а впоследствии, когда мы с Кэт разошлись, помогал деньгами — только деньгами, потому что, уехав в Сиэттл, моя бывшая жена лишила нас с сыном возможности нормального общения. Было много коротких романов, не оставивших следа в душе, но и времени для поиска Элис — так мне казалось — не оставивших тоже.
