– Я запомню, – хмыкаю я. Наверное я дурак и сваливать нужно мне. Но от чего-то мне становится интересно, какого хера это исчадье медицинское делает ночью на улице. – Ты подрабатываешь что ли? После смены венерологом, рейды проводишь? Ну там, проверка боем?

– Дурак, – фыркает чертова Венера. Идет прихрамывая на тротуар. Да и хер бы с ней. Пусть проваливает в свой ад.

– Эй, куда тебя подвезти? – да твою мать, кто меня за язык тянет? – Сейчас дурное время для прогулок.

– Без соплей как на льду. И мы все еще на вы, – вредно отзывается ведьма, тут же поскальзывается и начинает заваливаться на обледеневший асфальт. Сука, сука, сука. Выбираюсь из джипа. Да что происходит? Я бы в жизни никогда пальцем не пошевелил, чтобы помочь бабе из биомассы. А тут просто какая-то фанаберия происходит. Она легкая. Поднимаю ее за шкирку без усилий и молча волоку к машине. А она всхлипывает, обвисает в моем захвате. Странно, я думал она меня порвет сейчас на тряпки. Даже слегка напрягся, готовясь к нападению злого очкастого гоблиненка. Неужели все-таки травма? Блядь, сидел бы я сейчас в «Люксе» для нищих потягивая суррогатный коньяк, а не вот это вот все. Развеялся, мля.

Она сжимается на пассажирском сиденьи, и я замечаю, что трясется. Молча сажусь за руль, завожу машину. Молча жму педаль газа. Прибавляю печку. Я сошел с ума, ах какая досада. Мне бы ее надо бросить было там на тротуаре, Мне бы, мне бы…

– Мне жених изменил, – наконец прерывает молчание исчадье. – Прикинь.

– Мы на ты? – хмыкаю я, слишком пристально глядя в зеркало заднего вида, не пойми зачем.

– Прямо перед помолвкой, – моя издевка ее или не колышет, или она ничего не слышит вокруг. Нос морщит, только слез мне сейчас ее не хватало.

– Ну, я, честно говоря, понимаю парня, – о черт, она же меня сейчас расчленит, судя по тяжелому взгляду, которым окидывает меня эта пигалица. Достанет из кармана пилку для ногтей и покромсает в винегрет.

– Да пошел ты на…

– Хер? Детка, тут нет того направления, куда ты мне махнула рукой в магазине. Зато тебя я могу выкинуть из тачки на раз.

– Ты коньяк то купил? – секунду подумав, интересуется доктор Венера.

– А вы с какой целью интересуетесь?

– С целью трахнуть тебя бутылкой по башке, – злится она смешно. Ерзает на сиденьи, словно у нее шило в маленьком круглом заду.

– Сзади в пакете.

Она вдруг срывается с места, ввинчивается между сидений, вертя своим чертовым задом прямо возле моего лица, шуршит пакетом. Милый боженька, вот скажи, за какие такие грехи ты меня так наказываешь. Я ведь помогаю детским домам, церкви строю. За что?

– Ты прав, коньяк фуфло, – бухтит исчадье делая глоток прямо из бутылки. Воздух пахнет дубовой бочкой. – Вот тут поверни, и вон в тот двор. Ты что за мной следил? Знаешь где я живу?

– Успокойся, ты мне в хрен не впилась.

– Врешь, сегодня, точнее вчера впилась. У тебя аж ноги дрожали, – фыркает мерзавка. – Там останови. Пошли.

– Куда?

– Ну, ты же лыцарь, спас Дульсинею от позора и ночного променада по негламурным улицам «мини мэгаполиса», и я как рачительная хозяйка просто обязана тебя отблагодарить и угостить нормальным кофе с коньяком. Точнее коньяком с «кофой». Мне пациент презентовал пузырь столетнего «Набульоне» прямо из Парижу.

«Не ходи. Беги не оглядываясь. Ломая лоферы и ноги. Спасайся» – кричит мой внутренний голос, когда я дергаю на себя ручку на дверце. Он никогда еще не ошибался. Но, видимо, венерологи в этом городе владеют гипнозом.

– Тебя как зову то, Дон Кихот?

– Матвей, – нехотя называю свое имя, которое ненавижу. Давно пора его было сменить, да уже нельзя. Потому что в моем мире. Мире роскоши и огромных денег, имя играет очень большую роль. И Быть мне Матвеем Милосским теперь до конца дней.

– Мотя, значит, – хмыкает поганка. Я молчу, хотя за Мотю я бы стер в порошок любого, невзирая на регалии. – Красиво. Я Венера.

– Венька. Значит, – отвечаю в тон холере. – Оригинально. Венера венеролог. Ваши предки шутники.

– Да уж, завтра, точнее уже сегодня они будут шутя распинать меня на жертвенном алтаре. Пойдемте. Слушайте, а вы не маньяк?

– А ты бы еще позже поинтересовалась. А то я чуть не забыл свои ржавые инструменты для расчленения дур в багажнике.

Квартирка в которую меня приводит мелкая, пахнет запустением и холодом. Нежилым помещением и одиночеством. Очень знакомый запах беспросвета. Морщусь. Голова начинает болеть.

– Тапочки там, – машет рукой радушная хозяйка. Прямо в обуви проходит в глубины своей норы. Сколько ей, интересно? Лет тридцать? Не замужем, детей тоже нет, судя по всему. Да что там. Даже кошка отсутствует. Тапки нахожу на полочке у двери. Брезгливо смотрю на чуть поношенные пантуфли, которые наверняка принадлежат несостоявшемуся жениху. Снимаю ботинки и прямо в носках иду на звуки. Маленькая кухня залита светом. Девка стоит уставившись в пустой холодильник, на полке которого лежит пол лимона, шоколадка погрызенная и два яйца.

– Богато живешь, – хмыкаю я. Стою, прислонившись плечом к косяку. – Так хорошо теперь врачам платят?

– Я на работе ем. Точнее не ем. Мы же не жрать собрались. Коньяк пить.

– Я за рулем, вообще-то.

– Такси вызовешь, ты же у нас бобр. А тачку завтра заберешь. Слушай. Мне правда сейчас очень плохо. Прям вот буээээ.

– Ты его любила? – черт, ну зачем мне эти знания? Я же злой и страшный. Я телегу обещал на нее накатать. И накатаю, мать мою ведьму так.

– Я… Нам было удобно, – дергает острым плечом, затянутым в тонкий трикотаж, Венера. – Любовь в нашем возрасте уже ненужный атавизм. Родня моя ждет, что мы с Вазгеном поженимся.

Она ставит на стол пузатые коньячные бокалы, режет лимон, ломает шоколад, который напрочь убьет вкус благородного напитка. Пальцы эти ее… Странная ночь. Ведьмино время.

– Я выпью немного и уеду. Мне еще завтра телегу на тебя катать.

– Да. Слушай, а может ты со мной к моим сходишь? Ну, я скажу, что с тобой изменила Вазгену, потому что олигарх же лучше, чем завотделения венерологии. Скажем что мы с тобой пара. Бабуля моя тебя немного поубивает, совсем чуть-чуть. Ну, может про лупу ей расскажем, посмеемся. А потом ты уедешь все равно, а я скажу бабуле, что ты винторогий муфлон и подонок. Тебе ж не привыкать. А я поживу еще.

– А морду вареньем тебе не намазать? – из глубин памяти всплывает выражение детдомовское. Сука, снова психолог. Снова круги ада. – Дура, я олигарх, у меня заводы-пароходы. Ты что подумала, что я…

– Пей, олигарх и проваливай, – с грохотом ставит передо мной бокал чертова девка. – Гайцы заловят, позвони. У них начальник мой должник.

Коньяк и вправду хорош. Я залпом опустошаю бокал, не чувствуя тонкого вкуса. Не успев им насладиться. Наливаю себе еще. Мне пора уходить. Мне пора.

– Мне оставь, Мистер Твистер.

Ее пальцы касаются моих, выхватывают из них бутылку, и мне кажется, что меня колотит током высоковольтным. Дура, чертова, мерзкая сука.

– Тебе вредно. Завтра лучше на свежую голову сообщать, что тебя кинул горячий кавказский мачо, – хохочу мерзко, мне нравится доводить эту дурищу. Ее глаза мечут молнии. Коньяк в бутылке исчезает как-то уж слишком быстро.

– Ничего. Главное, что они не познакомятся с козлом похлеще моего Вазгена.

– Не твоего. Был бы твой, ты бы не сбежала с помолвки. Ой, прости, он же трахнул красотку, забыв о том, что ты жаждешь стать женой. Упс.

– Сказал человек, член которого я в лупу рассматривала.

– Такси мне вызови, чума, – рычу я. Пах наливается огненной тяжестью. Чертова ее футболка обтягивает бабу, соски ее кажется сейчас прорежут ткань. Ведьма, чертова ведьма. Мерзкая, пахнущая лимоном и коньяком гадина. Венера, мать ее… Может она что-то в пойло подсыпала? Точно. Голова тяжелеет, штаны жмут. Надо бежать.

А утром я просыпаюсь…

Венера

На живот мне свалился раскаленный кирпич. Я задохнулась от неожиданности и проснулась.