Смотрю, как перед моим носом появляются столовые приборы.
Вздыхаю.
Сутулюсь, ожидая хозяина торжества.
Я уже неделю нахожусь здесь. Галечка, «самая милая» женщина на свете, не дает мне расслабиться.
Я думала, расписание глупая шутка, но оно есть!
Каждый день одно и то же!
Я просыпаюсь в шесть часов утра, спорт, душ, завтрак, съемки, обед, курсы, бассейн, ужин, душ, спать, и всё!
Меня даже в город не выпускают. Прогулки перед сном исключительно вокруг дома. Максимальный отдых на больших качелях в беседке.
Отец если и появляется в доме, то в то время, когда я его не могу увидеть и соплю в подушку.
Еда вкусная, но раздражает.
Я хочу хоть каплю свободы, а ей мне упорно не дают.
— Здравствуй, Рита, — вздрагиваю, когда на плечо ложится тяжелая ладонь, а к щеке на мгновение прижимаются теплые сухие губы.
Краткий миг отцовской любви…
Он идет к своему месту — напротив меня. Огромный стол. Между нами расстояние, словно мы враги, а не отец с дочерью. Метра три, наверное. Не понимаю, зачем тут такая столовая, если нас всего двое?
— Как тебе комната? Все понравилось?
Приступает к трапезе и ведет непринужденную беседу. У меня рот открывает от возмущения.
Ну… это нормально?
Мы с ним виделись последний раз во время моего звонка через чертову камеру телефона!
Я и объятий не заслужила?!
— Пап, ты серьезно?
Темная бровь взлетает вверх. Удивлен. Делает вид, что не понимает.
— Я неделю здесь, а ту только появился…
— Дела были.
Как с партнером по бизнесу разговаривает — холодно, без эмоций…
Та-а-ак…
Медленно выдыхаю.
— Галина Викторовна сказала, что мне нельзя выходит из дома.
— Нельзя.
— Почему?
— Ради твоей же безопасности.
Спокойно ест, пока я смотрю на него. С ленцой даже, будто около него ползает маленькая букашка.
Ради безопасности… О его помешанности я знаю не понаслышке. Весь периметр в камерах видеонаблюдения. Охранник сидит в кабинете. Я и ванную свою проверила. Вдруг и там натыкали.
— Меня здесь никто не знает…
— Ты — моя дочь. Тебя все знают.
Отпивает из стакана. Я перевожу взгляд на свой. Внутри все клокочет. Хочется закатить ему сцену, да такую, чтобы стены этого дома зазвенели. Молча проглатываю. У меня друга цель — я хочу в город. Погулять, пройти по магазинам, купить себе вредного кофе с убийственным десертом… Эх, мечты…
— Мама сказала, что я буду отдыхать.
— А ты не отдыхаешь?
— У меня каждый день подъем в шесть утра, и съемки…
— В здоровом теле — здоровый дух. Ты же сама хотела быть моделью. Передумала?
— Пап…
Тяжело вздыхает. Наконец-то перестает есть. Они с мамой давно по разные стороны баррикад. Развелись, когда я была совсем мелкой. С тех пор мой девиз — «по городам».
— Я нормально жить хочу.
— Нормально, по-твоему, как?
— С друзьями, например, встретиться.
— Ты — Ахметова. У тебя в принципе не может быть друзей.
— Издеваешься?
Складываю руки на груди, откидываюсь на высокую спинку стула. Царевна, блин…
Ахметова по паспорту, а по внешним данным больше на Иванову смахиваю.
У папы черные волосы. Карие глаза. Он статный. Высокий. Даже в свои сорок пять выглядит будто ему тридцать. Ни седины. Ни морщин.
Ну ладно, переборщила.
Есть морщины, но мало.
Подтянут. Красив. Холост.
Хоть сейчас анкету на сайт знакомств отправляй.
Я со своей бледной кожей, светлыми волосами и голубыми глазами рядом не стою. Мы — с разных планет.
Он говорит, что я мамина копия. Но и там промах.
Мама тоже темненькая. Не такая породистая, как папа, но…
— Не издеваюсь, Рита. Первое, что в тебе видят при знакомстве, — фамилия, а она говорящая.
— У тебя ведь есть друзья.
— Я — мужчина.
— Заметила.
— Ты — женщина.
— Будешь озвучивать очевидные факты?
Скрипит зубами. Взгляд становится колючим. Прищуривается.
— У меня друзья — проверенные годами и не только, товарищи.
— Я тоже хочу себепроверенных товарищей.
Наклоняет голову. Кажется, я слышу его злое дыхание. Зараза, я знаю.
— Двадцать первый век на дворе, пап. И мне, если ты забыл, уже есть восемнадцать. Почему я не могу из дома выйти?
В ответ очередной тяжелый вздох.
— Хорошо, — берет в руки вилку с ножом. У меня уголки губ ползут вверх, но тут же опускаются. — Я найду тебе хорошую компанию.
— Что?! Ты мне друзей выбирать будешь?!
Это уже не смешно! Подскакиваю. Ножки королевского стула неприятно скрипят по паркету.
— Сядь.
— Нет.
Разворачиваюсь и иду к выходу. Механизм внутри ломается. Я итак долго работала, как швейцарские часы. Сейчас раздается громкий хруст, сыплются важные шестеренки.
— Сядь и поешь, Рита! — приказывает, и, честно, у меня от грозного тона табуном мурашки по коже пробегают.
— Сыта! — с силой хлопаю дверью. В ушах звенит, пока поднимаюсь в свою комнату. Закрываю дверь на замок. Хватаю наушники и сажусь на широкий подоконник. За окном темно, но фонари освещают улицу. Четко вижу дорогу. Здесь нет шумного движения. Тихо и БЕЗОПАСНО!
Затыкаю уши, но музыку не включаю. Наблюдаю за тем, как расходится рабочий люд. Около девяти приезжает Владимир. Смотрю на джип, и в голову приходит бредовая идея. Скидываю наушники, быстро переодеваюсь в черный комбинезон. Мне нужно было сделать несколько снимков в нем для спонсора. Заплетаю волосы в косу, запихиваю ее под кепку. Плохо держит….
Фиксирую невидимками. Отключаю звук на телефоне. Убираю в карман. Темные кеды на ноги. Идеально.
Высовываю нос из комнаты. Никого. Крадусь на цыпочках к лестнице, избегая зон видимости камер.
Я не только зараза, но и наблюдательная девочка.
Глажу мысленно себя по головушке.
Осторожно ступаю на лестницу — в сидячем положение та ещё задача! Аккуратно передвигаю ноги. Носки кедов цепляются друг за друга. Неожиданно! Кубарем скатываюсь вниз. Оу-у-у… Бедная спина…
Потираю копчик пальцами. Пожалею себя потом. Сливаясь со стеной, крадусь к выходу.
Вылетаю через служебный вход. Немыслимыми тропами дохожу до машины Владимира. Я заметила, что он её не закрывает, когда гуляла. Несколько раз он приезжал и всегда оставлял ключи в зажигании. Наивный взрослый дяденька…
Мне за руль нельзя… Это все равно, что прямиком туда — к праотцам. Тихо открываю дверь сзади, ныряю в салон и прячусь за водительским сиденьем.
Жду, когда Владимир вернется, и увезет меня… Куда?
Куда-нибудь. Плевать. Я хочу глоток воздуха. Не домашнего, а городского.
Сердце колотится так сильно, что в груди появляется тянущее и очень тяжелое ощущение, словно ребра вот-вот разлетятся на части.
Зажмуриваюсь, чтобы прогнать непрошенное чувство. Не получается…
Я чертовски волнуюсь, потому что ещё ни разу из дома не сбегала. Послушная девочка. Вокруг меня постоянно кто-то крутится из папиных подчиненных. Владимир, например.
Звук громко бьющегося органа в груди вдруг разбавляется тихими шагами. Я слышу грубый голос правой руки отца и сглатываю. Надеюсь, что он меня не рассекретит.
Главное, выбраться за пределы территории Ахметова, а там… Там я уже придумаю, как действовать.
Дверь открывается. Владимир садится за руль. Шорох одежды. Поворот ключа. Мои веки все еще опущены. Шумно втягиваю в себя воздух, когда джип трогается с места. В легких жжет от того, как долго я не дышала.
Мало ли… Вдруг у правой руки мега слух.
Находиться в скрюченном состоянии ужасно, но я терплю. Машина движется по ровной поверхности, а потом начинается настоящий ад — российские дороги. На одной из кочек из меня вырывается стон. Владимир не слышит. Пот по спине градом от волнения и страха. Вздрагиваю, когда по салону разлетается ненавязчивая трель телефона.
— Чего тебе?! — рычит в трубку. — Сказал же не звонить! Ловко ноги перед Тимуром Тагировичем раздвигаешь. Так и продолжай, а меня оставь в покое!