Через два часа Мила проснулась, сладко потянулась. Где-то в ванной журчала вода, а Жени рядом не наблюдалось. Она полежала спокойно, прислушиваясь к себе. Где-то болело, где-то ныло, но всё тело было истомлено и напоено сладостью. «Изумительно!» Это слово вспыхивало в ней на разные лады. Хотелось поделиться счастьем, и Мила, набросив на себя халатик, отправилась в коридор к тумбочке с телефоном.

— Алло!

— Мама, мамуля, привет! Я так счастлива… Это изумительно… просто изумительно… У меня нет слов.

Мила не узнавала свой голос, похожий сейчас на журчание лесного ручейка.

— Почему ты молчишь?

— Женя жив? — засмеялась Галина Ивановна, и Мила почувствовала, что мама смеётся сквозь слёзы.

— Жив. Жив, конечно. Он сейчас в душе. А Ванечка спит в кроватке. Мы промучились от колик почти всю ночь, но под утро сынка пригрелся на животе у Жени, и они оба уснули.

— Он скоро проголодается и проснётся… А ты хотела ещё папе позвонить.

— Да. Точно. Ты придёшь с Ваней посидеть, пока мы в загс будем ходить?

И заручившись маминым согласием и послав на прощание поцелуй, она сбросила звонок и набрала папе. Он тоже подошёл к телефону быстро, как будто только и ждал, когда дочь позвонит.

— Папочка, привет! Я так счастлива! Я замуж выхожу.

— За юриста первого класса?

Отец старался говорить строго, но Мила чувствовала, что и ему хочется смеяться.

— Да, пап. За него. Мы сейчас в одной квартире. Он меня вчера забрал с Ванечкой. Мы будем вместе жить. Но он хочет встретиться с тобой. До того, как мы в загс пойдём подавать заявление. Ты сегодня сможешь? Нам очень нужно. Завтра загс не работает. Запиши, кстати, номер телефона сюда к нам.

— Пусть приходит ко мне в кафе, — предложил Олег Андреевич, когда записал новый контакт. — Я его помню, подойду к нему.

— А во сколько?

— Вы же спешите. Через час я буду на месте. Так что милости прошу. Ты придёшь с ним?

— Нет. Я с Ваней дома побуду, чтобы вас не стеснять.

— Какую свадьбу ты хочешь?

— Я ещё не думала об этом. Это сейчас настолько неважно…

— Это будут воспоминания на всю жизнь, поэтому лучше чуть поднапрячься и подумать.

— Да, папочка, мы обязательно решим.

На том и попрощались. Олег Андреевич привык улаживать проблемы семьи и по старой привычке хотел взять на себя организацию свадьбы, не задумываясь, что будущий член семьи — тоже мужик, который вполне в состоянии позаботиться об этом сам.

И когда этот самый мужик появился на пороге комнаты, где она снова прилегла на постель, душистый, выбритый, с зачёсанными назад, мокрыми кудрями, она не могла оторвать от него глаз.

— Иди ко мне, — позвал он так, что она тут же вспорхнула и прижалась к нему.

Каждое его прикосновение к ней говорило, какая она любимая и желанная. Но это не помешало, обласкав и впитав её всю, подтолкнуть Милу к ванной.

— А я пока приготовлю завтрак. Чай с молоком?

Она кивнула с улыбкой и исчезла за дверью.

Кафе, куда пришёл Палашов на встречу с Олегом Андреевичем, было довольно уютным: ореховые панели на стенах, картины лазерной гравировки по дереву с изображениями животных, бильярдные столы ближе к широким тонированным окнам, а небольшие столики вдоль стен в окружении массивных деревянных стульев. Посетителей утром в субботний день не наблюдалось, хотя заведение уже открылось для посещения. Евгений занял столик под картиной с совой в дальнем углу зала и, заметив пепельницу на столе, закурил. Впечатлений за прошедшие сутки у него было более, чем достаточно, но отогнать лёгкое волнение не получалось. Не может же отец запретить дочери, единственной и любимой, стать счастливой? И получить отца для ребёнка. Одни же плюсы! И Мила не давала никаких намёков, что он собирается возражать. Откуда тогда это дурацкое волнение, как перед экзаменом? Он же этот главный экзамен в своей жизни сдал вчера, получив согласие Милы.

Скорее всего по сигаретному запаху его нашла официантка. Спросила, что ему принести. Он попросил апельсиновый сок. На улице стояла жара, и всё время хотелось что-нибудь жидкое и прохладное.

Почему Олег Андреевич не идёт? Испытывает его, тоже волнуется, просто чем-то занят? Палашов старался не проявлять нетерпения, но время тянулось, как густой мёд.

Апельсиновый сок принесли в высоком узком стакане с кубиками льда и соломинкой. Стенки его запотели, хотя в помещении работал кондиционер. Евгений затушил сигарету и принялся за сок, растягивая удовольствие. Бросил на полстакане и решил пройтись вдоль бильярдных столов, подсвеченных конусовидными зелёными светильниками. Последний раз играл в курсантские годы, и не был большим знатоком этой игры, но дух её казался ему благородным. В зале стояли столы для американского пула и дальше от входа два больших стола для русского бильярда. Забить шар в лузу в русском бильярде значительно сложнее. Даже в игре русские не ищут лёгких путей. Евгений прикоснулся кончиками пальцев к зелёному сукну стола, и в это время за спиной его раздался голос Олега Андреевича:

— Хотите сыграть?

Палашов повернулся лицом к хозяину, тот протянул ему руку.

— С удовольствием. — Ответил на твёрдое рукопожатие сухой ладони. — Но не сегодня. Пока мне везёт в любви, а, значит, в игре продую.

— Жаль. За игрой беседа была бы более непринуждённой.

— За непринуждённой беседой у меня точно нет никаких шансов на победу.

— Сыграйте как-нибудь с Милой. У неё здорово получается, но не настолько, чтобы сделать вас всухую.

Евгений представил Милу за игрой и предложение показалось ему крайне заманчивым.

— А Галина Ивановна играет?

— Она пробовала несколько раз, но это не её. Становится похожа на деловую гусыню. — Невозможно было не улыбнуться на такое сравнение. — Только не говорите ей, что я так сказал.

— Вы ведь не всегда владели этими кафе? Чем вы занимались до этого?

— Когда-то я проектировал самолёты в «ОКБ Сухого».

— Ого!

— Пойдёмте за столик.

— Пойдёмте. И обращайтесь ко мне на «ты».

— Прости. Я чуть задержался. — Олег Андреевич чуть подтянул вверх летние серые брюки за штанины у бёдер и сел за стол. — Меня отвлекли дела. Мила сказала, что вы спешите. У вас не слишком много свободного времени — работа, ребёнок. Не могу не вспомнить себя в девяностые годы.

Евгений последовал его примеру — сел.

— Я привык к интенсивной работе, поэтому загрузил себя под завязку. Если честно, так ждать легче. Теперь буду искать возможности больше проводить времени с семьёй. Хочу видеть, как малыш сделает первые шаги. Да и общением с Милой хочется сполна насладиться. Хотя опыт нескончаемой болтовни с ней у меня есть. А вот каково нам будет молчать друг с другом?

— О, Мила молчать умеет. По природе своей она не очень-то разговорчива.

— А вы ещё помните, как проектировать самолёты? Хотели бы вернуться?

— Это занятие было мне по душе. Пожалуй, смог бы, наверное. Хотя кое-что уже подзабыл.

Они помолчали. На заднем плане ненавязчиво звучала музыка.

— Я долго думал о том, что тогда увидел в деревне на похоронах, когда ты полномочия превышал, обнимая мою дочь у неё в комнате. Как неохотно ты её отпустил, как смотрел на неё, когда она смогла вернуться на кладбище. Твои глаза уже тогда говорили о многом. И вот эта фраза, брошенная тобой: «Скорее обнимите дочь, а то на неё смотреть больно!»

Палашов несколько смутился и удивился, насколько хорошо Олег Андреевич запомнил ту сцену.

— Времени подумать было очень много. Даже слишком много.

— Я вот так же, как с тобой сейчас, встречался с Милой в кафе пять лет назад. И тогда я впервые осознал, что моя малышка, моя девочка талантливая, выросла. Она играла в тот день на бильярде со старым знакомым, с моим одноклассником. Я даже не сразу её узнал. Лица не было видно. Смотрю — девчонка какая-то соблазнительная. Оказалось, моя дочь. Ты не представляешь, что это такое — вдруг осознать, каким взрослым стал твой ребёнок.