– Да не берусь я за место то, как и не пачкался ни разу в дёгте тоже, - с непониманием отступивши, он плечами пожал.

   – Ну и чего от того? - ближе подойдя, вопросительно полицмейстер протянул, с каким-то упрёком на меня глядя. - Вся прислуга в графском доме в белых перчатках ходит... Мы будем сейчас перчатки у всех проверять? Так сменил вор их давно!

   – А с того, что тот, кто открывал секретер этот, перчатки снял, боясь их в дёгте запачкать, не знал он, что у каждого человека только свой узорчик на пальчиках имеется, особенный он и отличный от других. Вы вот поглядите на свои пальчики! Рисунок заметили? Не повторяется этот узорчик, как и сетчатка глаза, собственно, но этого вам тут не понять пока, я же в книжках о том прочитала умных...

   – Ладно, на самом пальце с лупой хорошо видно… – склонившись и то пальчики свои разглядывая,то тот отпечаток жирный, саркастически протянул граф. - А на тёмном секретере как доподлинно-то разглядишь?

   – А вот так… – к своей сумочке дотянувшись и пудреницу достав, я её раскрыла и слабенько в сторону того самого кем-то оставленного отпечатка дунула, и чуть пудринкам покрывшись, он заметно отчётливее виден стал. – Вот теперь и почти все линии от пальчиков хорошо разглядеть получитcя! – Победоносно голову к Юрию Петровичу и полицмейстеру повернула. - Была бы сейчас какая-нибудь бумажонка пергаментная, каким-либо прозрачным клеем промазанная, можно и на неё этот отпечаток перенести, но мы пока не станем этого делать, просто испортить боюсь. Вы, Евгений Иванович, не могли бы приказать всей прислуге вашей собраться,из тех, кто в дом вхож, чернилами пальчики помазать и на бумаге оттиски оставить, подписать их, чьи есть, а я уж сравню их сразу же,и скажу, по возможности, есть ли среди домашних вор у вас.

   – Юрий Петрович, займитесь этим!

– дождавшись одобрительно кивка графа, полицмейстер своему слегка опешившему следователю приказал. - Потом же и пятнышко от

пальца этого на бумагу перенесите аккуратненько, да и к делу подшейте!

   – Чтоб поскорее собрать всех, моему управляющему еще с вами пойти велите! – это вдогонку Юрию Петровичу уже сам граф бросил.

   – Только и про пальчики самого управляющего не забудьте тоже! – уже от себя я добавила.

   – Ну, суть да дело пока, вы, милая барышня, вина восхитительного сладкого моего с шоколадом отведать уж не откажитесь? – любезно предложил мне граф.

   – А давайте, – с каким-то лихим взглядом согласилась я.

   – Поднеси нам голубчик! – своему лакею распорядился граф. – Как перед тем и отпечатки своих пальцев на листах оставь тоже!

   – Слушаюсь, ваше сиятельство, – с поклоном попятился тот.

* * *

   Вино у графа и действительно было замечательное, не кислое совсем даже, приятно мускатным виноградом пахнущее, о чём, впрочем,их сиятельству я и сказала, про шоколад лишь умолчав, что твёрдый он и горький очень. Да учитывая, что в эпоху эту, как шоколад,так и само какао – и в таком виде изысканным блюдом считается, я заулыбалась мило, благодарно глядя и ломанный чёрно-коричневый кусочек надкусывая.

   – А в горячем виде и с молоком, да послаще, шоколада у вас нет? Его как-то больше полюбливаю, - со вздохом я выговорила.

   – Зубки такие ровные, точёные словно, и такие белые у вас… Шоколад же горячий и сладкий весьма попортить их может, – немножечко голову ко мне склонивши, и густо шоколадом тем самым пахнувши,то ли комплимент мне граф выдал,то ли воспользовавшись хвалебными речами моими, как-то подкатить решил сразу же, тем удобным моментом пользуясь, что чуть ли не наедине мы остались, это если отошедшего к дверям и отвернувшегося господина полицмейстера не считать.

   – Уродилась вот с такими зубками как-то… – продолжала улыбаться я. - И молочным шоколадом попортить не боюсь их совсем, ведь зубки большей частью чай портит, крепкий же в особенности, а молоко, наоборот, спасает.

   Это я даже и не про тюремный чифирь, кoнечно же! Как и не о современном же стоматологе ему рассказывать? Да и впрямую отшить его сиятельство никак нельзя, врагов у меня и без того в этом мире вдосталь. А таких уж влиятельных и подавно не надо! Лучше в друзьях его иметь,и как-то так, что не через постель, разумеется, куда такие графья галантные как-то ловко утянуть могут.

   – Красивая вы барышня очень… – со своего фужера oтпивая, продолжал мне петь дифирамбы граф.

   «Ах! Ах! Ах! – съязвила про себя я. – Уж совсем и не молод, вроде бы, а всё туда же мылится!»

   – А супруге своей вы меня изволите представить? - глоток вина делая, очень надеюсь, выдала намёк тонкий. – Мне бы и с нею встретиться, побеседовать надобно.

   – Ох, в горести Аннушка моя по-прежнему, - с печалью выдохнул пожилой граф. - В себя не пришла совсем ещё.

   «А на мой приезд с балкона взирала уверенно так, словно и не взволнованна вовсе! – парировала я мысленно. – То ли знает что-то такое, что особо не известно никому, потому и не переживает за дочь свою столь сильно».

   – Вы уж не подумайте, Бога pади, будто нет желания в том никакого моего, просто незачем её сиятельству в дела наши и полицейские вникать сложные, – здесь Евгений Иванович по-старчески вздохнул и по-настоящему стариком мне казаться начал.

   «Вот и, слава Богу… – молчаливо выдохнула и я. - Какие тогда приставания?»

   Хотя, не исключено, что это игра у него «в кошки-мышки» такая. Озадачившись догадкой этой, дальше размышляя, я на графа взглянула повнимательнее: «А может,и взаправду так всё печально в семье у него складывается и супружницу свою он лишний раз расстраивать не хочет?»

   – За обедом вот, - продолжали их сиятельство, - с графиней и познакомитесь вы. Только уж, прошу милейше, не задавайте Аннушке моей вопросов никаких,тяжко ей в эти дни доводится, особенно при напоминании о горе нашем.

   – Да, конечно, как скажете, так и будет, - здесь я кивнула довольно понятливо.

   – Всё, закончили, ваше сиятельство, – с информацией такой, сюда Юрий Петрович вернулся и донёс во всеуслышание: – Все из присутствующих здесь домашних свои отпечатки на листах оставили!

   – Ну вот и прекрасно, голубчик, – ему Евгений Иванович сказал. – За вами, барышня милая, теперь дело встало, уҗ снимите тяжесть с души моей.

   Снова за лупу взявшись, один за другим я пальчики графских домочадцев с тем найденным отпечатком начала сравнивать. Уже и лиcты почти кончились все, не много, признаться, прислуги-то в доме графском.

   – Ох! – само собой у меня вдруг вырвалось. - Есть сходство! Глафира вот тут на бумажке написано! Εсли уж не верит мне кто,так сами посмотрите насколько её пальчики с отпечатком этим схожи!

   – Давайте я глаз приложу! – мою руку с лупой перехватывая, меня вежливо полицмейстер в сторонку подвинул.

   – Вот с этим вот оттиском сравнивайте, - я указалa ему на одно из чернильных пятен на листе.

   – Ух! Несомненное сходство замечаю, - от лупы не отрываясь, протянул полицмейстер взволнованно. - И что же это за Γлафира у нас такая?

   – Так дочери моей гувернантка, - заметно озадаченный, граф в сторону дверей своего кабинета голову повернул.

   «Гувернантка, значит… – сама себе я сказала. - Потому, должно быть,и почерк у неё ровный да каллиграфический такой, такая и подделать любое чужое письмо сумеет…»

   – Она ведь не прибирается здесь? – с вопросом этим, уже вслух, как вывод, продолжила. – И уж, разумеется, никогда не касается секретера вашего?

   – Разумеется нет! Сия барышня совсем не вхожа в кабинет мой!

   – Ну, коль именно она ящик вашего сиятельства вскрыла, – уже сам господин полицмейстер в наш разговор вмешался и рассуждать принялся, - то вполне могла и дочь вашу по какому-либо надуманному предлогу из дома выманить, да и в злонамеренности сей похитителю поспособствовать как-то, а там уже и про хранящиеся в секретере ценности у дочери вашей выспросить, как и ключи потом тайно взять, прознав, где лежат они…