Несмотря на все лечение, депрессия не отступала. Время от времени состояние девушки настолько ухудшалось, что требовалась госпитализация. До того как Холли направили ко мне, она несколько месяцев провела в изолированной палате нью-йоркской больницы. Врач, обратившийся ко мне, рекомендовал еще как минимум трехлетнюю непрерывную госпитализацию и, похоже, соглашался с Холли в том, что прогноз на ощутимое улучшение, по крайней мере в ближайшем будущем, был неважным.

По иронии судьбы Холли обладала живым умом и яркой индивидуальностью. Она хорошо училась в старших классах, несмотря на то, что не могла посещать занятия во время пребывания в больнице. Ей пришлось освоить несколько предметов на индивидуальных занятиях с учителями. Как и многие подростки, Холли мечтала стать профессионалом в области психического здоровья, но ее предыдущий терапевт сказал, что это вряд ли возможно из-за ее собственных неразрешимых эмоциональных проблем, связанных с утратой самоконтроля. Его мнение стало еще одним сокрушительным ударом для Холли.

После окончания школы она проводила большую часть времени в стационарных психиатрических учреждениях, потому что считалась слишком серьезно больной и неконтролируемой для амбулаторной терапии. В отчаянной попытке найти помощь ее отец обратился в Пенсильванский университет, потому что читал о нашей работе по лечению депрессии. Он попросил о консультации, чтобы понять, существуют ли какие-либо перспективные альтернативы лечения для его дочери.

Поговорив со мной по телефону, отец Холли получил над ней опеку и отвез ее в Филадельфию, чтобы я мог поговорить с ней и оценить возможности лечения. На нашей первой встрече они оказались совсем не такими, как я ожидал. Отец был уравновешенным и вежливым, а она – поразительно привлекательной, приятной и готовой к сотрудничеству.

Я провел несколько психологических тестов. Балл по шкале депрессии Бека указывал на тяжелую степень депрессии, другие тесты подтвердили высокую степень безысходности и серьезные намерения в отношении самоубийства. Холли так и сказала мне напрямую: «Я хочу убить себя». Семейная история показала, что несколько ее родственников пытались совершить самоубийство – двое из них успешно. Когда я спросил Холли, почему она хотела убить себя, она сказала мне, что ленивая. Она объяснила, что поскольку она ленилась, то была бесполезной и заслуживала смерти.

Я хотел выяснить, насколько благоприятно она отреагирует на когнитивную терапию, поэтому использовал технику, которая, как я надеялся, сможет завладеть ее вниманием. Я предложил разыграть ситуацию, в которой она должна была представить, что два юриста пытаются рассмотреть ее дело в суде. Ее отец, между прочим, оказался адвокатом, специализирующимся на нарушениях в медицинской практике! Я тогда был начинающим психотерапевтом, так что это усилило мои собственные опасения относительно подобного трудного случая. Я предложил Холли сыграть роль прокурора, и она должна была попытаться убедить присяжных, что заслуживает смертного приговора. Я сказал, что буду играть роль защитника и буду оспаривать правдивость обвинений, которые она предъявляла самой себе. Я сказал ей, что так мы сможем взвесить ее причины жить и умереть и увидеть, где находится истина.

Холли увлекла и позабавила наша перепалка. После новых аргументов обвинения и защиты она уступила и признала, что убедительной причины, по которой ей следовало умереть, не было и что любой суд присяжных согласился бы с защитой. Еще важнее – то, что Холли училась опровергать и давать ответ негативным мыслям о самой себе. Этот процесс впервые за много лет принес ей частичное, но незамедлительное чувство облегчения. В конце первой консультации она сказала: «Я не помню, чтобы раньше чувствовала себя так хорошо. Но теперь у меня всплывает еще одна негативная мысль: эта новая терапия может оказаться не такой хорошей, как кажется». Ее реакцией на эту мысль стал новый приступ депрессивного состояния. Я заверил ее: «Холли, адвокат указывает на то, что это не является серьезной проблемой. Если терапия окажется не такой эффективной, как хотелось бы, вы поймете это через несколько недель, и у вас по-прежнему будет альтернатива в виде долгосрочной госпитализации. Вы ничего не потеряете. Более того, терапия может оказаться хотя бы отчасти такой хорошей, как кажется, а может быть, даже лучше. Возможно, вам захочется проверить». В ответ на это предложение она решила приехать на лечение в Филадельфию.

Стремление Холли покончить жизнь самоубийством было просто результатом когнитивных искажений. Она путала симптомы своей болезни, такие как апатия и потеря интереса к жизни, со своей истинной идентичностью и вешала на себя ярлык «лентяйка». Из-за того, что Холли приравнивала свою человеческую ценность к достижениям, она заключила, что лишена всякой ценности и заслуживает смерти. Она сделала поспешный вывод, что никогда не сможет поправиться и что семье будет проще без нее. Она преувеличила собственный дискомфорт, говоря себе «Я не могу этого выносить». Ее чувство безысходности было результатом ошибки предсказания – она поспешно сделала вывод, что не сможет стать лучше. Когда Холли увидела, что просто загнала себя в ловушку нереалистичных мыслей, она внезапно почувствовала облегчение. Чтобы сохранять улучшение, Холли пришлось научиться работать со своими негативными мыслями на постоянной основе, и это потребовало больших усилий! Но она не собиралась так просто сдаваться.

После первой консультации Холли перевели в больницу в Филадельфии, где я посещал ее дважды в неделю и проводил сеанс когнитивной терапии. Это был непростой для нее курс лечения, в больнице ее преследовали резкие перемены настроения, но через пять недель ее смогли выписать, и я убедил ее записаться на летние обучающие курсы на неполный день. В течение какого-то времени настроение девушки то взлетало, то падало, подобно йо-йо, но в целом ее состояние улучшилось. Время от времени Холли сообщала, что несколько дней подряд очень хорошо себя чувствует. Это стало настоящим прорывом, поскольку это были первые периоды счастья, которые она испытала с 13 лет. Затем они внезапно перерастали в тяжелое депрессивное состояние. В эти периоды она снова становилась активно суицидальной и пыталась изо всех сил убедить меня, что жить ей не стоит. Как и многие молодые люди, она, казалось, недоброжелательно относилась ко всему человечеству и настаивала, что нет смысла жить.